Трофим сдержал свое слово и явился в партком к Григорию Васильевичу Дудорову.

Наверно, в первый раз за время своего существования стены партийного комитета слышали подобного рода высказывания.

Трофим Терентьевич начал так:

- Вот вы, Григорий Васильевич, являетесь молодым коммунистическим пастырем и, наверно, хотите знать, как достичь благополучия и полного достатка.

- Как не хотеть, Трофим Терентьевич. - Подавляя улыбку и садясь в кресло напротив своего собеседника, Дудоров выразил готовность не только выслушать его, но и записать наиболее ценное из сказанного.

Трофим, заведя речь о бычках и горохе, перешел к программе благополучия:

- Если бы мне этот горох, это стадо, эти земли, леса и озера с птицей и, главное, этих людей, я бы добился в Бахрушах за три, за четыре года благополучия не хуже американского.

- Это очень интересно, - подлил масла в огонь Дудоров, выразив на своем лице такое внимание, что, кажется, не только маленькие розовые уши, но и синие задумчивые глаза, и высокий гладкий лоб, и зачесанные назад волнистые рыжеватые волосы, и все, вплоть до ямочек на щеках, замерло в ожидании величайшего откровения.

Довольный Трофим изрек:

- Брат мой, Петрован, простоват. И лишковато добер. К нему ездят перенимать опыт, а он, душа нараспашку, не таясь, открывает свои патенты. Это же самое делают бригадиры и звеньевые.

- Тоже раскрывают секреты своих достижений?

- Именно, Григорий Васильевич.

- А как же быть?

- Огородить колхозные земли. Огородить и не допускать конкурентов...

- Так, так, так... - Дудоров всматривался в одутловатое лицо Трофима с мешками под глазами, может быть, впервые видя настоящего, живого мироеда.

- Это первое, - продолжал Трофим. - А второе - нужно захватить в городе колхозный рынок. Если не под силу одним, то надо прихватить компаньоном какой-то надежный, располагающий капиталом колхоз и стать хозяином цен на молоко, мясо, овощи и птицу.

- А как это можно сделать? - спросил Дудоров.

И Трофим, сжимая кулак, как будто показывая этим, что он кого-то душит, сказал:

- Сбить цену. Не бояться на первых порах убытков. Уж коли соревноваться, так соревноваться насмерть, чтобы другим колхозам было невмоготу. И когда они запоют Лазаря, бери их тогда голыми руками. Они как шелковенькие согласятся продавать свою продукцию через тебя, отдавая тебе положенный процент. И ты потом можешь играть колхозным рынком, как захочешь. Понятно ли это вам, Григорий Васильевич?

- Понятно, Трофим Терентьевич, только одно в моей голове не укладывается.

- Спрашивайте. Не стесняйтесь. Ничего от своих земляков не утаю. Я на этот счет, прошу поверить, не одну собаку съел...

- Чувствую и понимаю, - сказал Дудоров с иронической почтительностью, принимаемой Трофимом за чистую монету, - только покорнейше прошу вас так же чистосердечно разъяснить мне: пострадают ли от этого захвата рынка другие колхозы.

- Само собой. Для того и рынок. У кого козыри, у того и деньги, а у кого деньги, у того и жизнь.

- А бог?

- Какой бог, Григорий Васильевич?

- Тот самый, который повелел любить ближнего своего, как самого себя. Который велит видеть в каждом человеке брата своего или сестру свою... Как, вы думаете, он посмотрит, если мы начнем притеснять соседей, присваивать труд и хлеб, добытый в поте лица своего другими колхозами?

Трофим нахмурился, глянул исподлобья на Дудорова и сказал:

- Вам-то зачем о боге разговаривать, Григорий Васильевич? Вы же не верите во вседержителя.

- Это не имеет значения... На Страшном суде, если мне и Петру Терентьевичу пришлют на таковой судебные повестки, будут судить не по вере, а по делам. А наши дела все на виду. Горох мы не дробили. Цены выше положенной не драли. Пожалуйста, сейте все горох "ССС" - Сергея Сергеевича Сметанина. Бычков мы поставляем отменных. Таланты свои в землю не зарываем, а раздаем их по мере наших сил и возможностей... Чужим трудом не живем... А вот вам, Трофим Терентьевич, могут сделать некоторые замечания на Страшном суде.

- За что?

- Да хотя бы за то, что вы молодого секретаря партийного комитета, которому надлежит бороться за справедливые порядки, сбиваете на путь спекуляции и угнетения соседей... А ведь в скрижалях заповедей, врученных на горе Синае пророку Моисею, бог довольно отчетливо сформулировал: "Не пожелай дома ближнего своего, ни жены его, ни раба его, ни вола его..." И так далее. Цитирую по памяти... Но на Страшном-то суде эту заповедь до буковки вспомнят и могут предъявить мне обвинение по советской линии, а вам - по вашей капиталистической...

- Какие обвинения?

- Это уж вам самого себя надо спросить, Трофим Терентьевич. Проверьте прожитое по законам божьим и спросите себя... Чтили ли вы отца своего и матерь свою? Я имею в виду вашего покойного батюшку Терентия Петровича... Не пожелали ли жены ближнего своего... Не убивали ли братьев своих?.. Здесь я имею в виду не огнестрельное оружие, а убийство мелких фермеров путем конкуренции. Проверьте это все по обеим скрижалям Моисеевым, а потом прикиньте на тех же весах жизнь и деяния вашего брата Петра Терентьевича, и вам, как человеку верующему, а не притворяющемуся верующим, будет довольно ясно, кого и какие перспективы могут ожидать на предварительном архангельском следствии перед Страшным судом...

Багровый и злой, расстегивая ворот рубашки, Трофим спросил:

- Почему вам так хорошо известно Священное писание?

- Потому, что я коммунист, Трофим Терентьевич. А коммунисты до того, как что-то опровергать или отрицать, очень хорошо изучают опровергаемое и отрицаемое... И если бы вы или кто-то из ваших единомышленников перед тем, как опровергать и отрицать великое ленинское учение о коммунизме, познакомились бы с ним, хотя бы в общих чертах, нам не пришлось бы терять время, как мы это делаем сейчас.

- Имею честь откланяться, господин коммунист.

Дудоров поднялся и ответил Трофиму поклоном.

- Прошу принять мое сожаление в том, что я не сумел быть неоткровенным с вами. Но ведь вы же сами вызвали на это своей проповедью порабощения. И если теперь, оставшись наедине с самим собой, вы захотите подумать над сказанным мною, то, может быть, вам покажется хотя бы ненужным убеждать нас в том, во что вы не очень твердо верите сами... Имею честь...

Трофим еще раз откланялся и, споткнувшись о край ковровой дорожки, направился к выходу. Он что-то сказал, открывая дверь, но свист большого самолета, идущего на посадку, заглушил его слова.

Оказавшись на улице и не зная куда деться, Трофим направился в магазин, на витрине которого стояла давно привлекавшая его внимание бутылка столичной водки.

Дружно начавшийся сенокос закончился без единого дождя. Кое-где в перелесках, на малых далеких полянах метали сверхплановые комсомольские и пионерские стога. Они уже становились традицией колхоза. Года четыре тому назад, когда в колхозе было трудновато с деньгами и не из чего было выделять средства на комсомольские и пионерские затеи, Петр Терентьевич предложил молодым людям "выискивать деньги самим", а бухгалтер колхоза открыл особые счета для комсомольцев и пионеров. Тем и другим было предоставлено право последней подчистки. Это было обоюдно выгодно. При массовой уборке урожая нельзя было собрать все до колоса, до клубня. К тому же машины нередко давали "осечки", делали пропуски. "Подчищать" поле вручную силами колхозников стоило дорого, а оставлять добро тоже казалось расточительством. Вот и нашли тогда способ подчистки силами молодых рук и зорких глаз.

- Это очень шикарная идея! Это великий коллективный бизнес! Я обязательно напишу в "Комсомольскую правду", как можно собрать в поле оставленный там стадион или пионерский дворец. Это американский подход, по-коммунистически устремленный. Комсомольцы за один субботник и за одно штурмовое воскресенье накосили бросовой травы на две трибуны нового стадиона. А пионеры получили гарантию прокормить своих кур и голубей на школьной ферме до Нового года. Это отлично, Федор! Это очень хорошо!