Пусть он тоже не любит ее, пугает ее, Айкен вздохнула, принимая это. Любовь не приносила ей счастья.

========== Часть 24 ==========

Площадь оказалась полна народу. На помосте у входа в ратушу стояли огромные бочки, по терпкому и тягучему запаху, что тянулся от них, можно было предположить, что внутри, скорее всего, смола.

Между бочек застыла связанная женщина в белоснежном платье, она была седой, но в свете солнца волосы казались живым серебром. Люди на площади перешептывались — они знали ее, это была та самая жрица, что засвидетельствовала приход богини и Привратницы.

У подножия помоста замерли люди в черных одеждах, удерживающие факелы в руках, один из них медленно поднялся на помост, оставив свой факел в приколоченном наспех железном держателе, и принялся вымарывать белую ткань чем-то чёрным.

Айкен сощурилась, пытаясь понять, что он делает, а затем сдавленно ахнула — он вымазывал жрицу смолой. Марафел рядом вздрогнул. Взволновалось и людское море.

Однако никто из слуг Императора не слушал, о чем говорили в толпе. Вдосталь измарав белое платье, один из них повернулся. Голос его звучал монотонно и глухо, но разносился далеко над площадью.

— Мы наказываем эту женщину за то, что она лжепророчествовала. Она порочила имя светлой богини нашей Андреас. Она заставила вас поверить себе. Да сгорит она чистым пламенем, и душа ее станет свободной от заблуждений. Тогда она узрит истинную богиню.

— Мы видели истинную богиню! — запротестовали в толпе. — Все видели.

— Она исцелила мою дочь!

— Она говорила с нами!

Криков становилось все больше. Слуги Императора переглянулись, и еще двое поднялись на помост. Синхронные удары — из бочек медленно поползла тягучая черная маслянистая жидкость. Полилась на площадь, прямо под ноги людям.

Черные языки протянулись к ступням.

— Значит, вы все сгорите в праведном огне! — снова раздался монотонный голос. — Силой Императора мы выжигаем гнездо неверия. Во имя богини нашей Андреас.

Факелы горели так ярко!

— Они убьют, они убьют всех, до кого доберется пламя. Убьют тех, кого оно пожалеет. Они сожгут весь город, — прошептала Айкен и вцепилась в ладонь Тимони.

— Я этого не позволю, — отозвался он.

Одна половина его души задыхалась от невозможности поверить, что существует такая жестокость, вторая ликовала встретив кого-то еще темнее себя.

— Тимони! — Марафел посмотрел на него с ужасом. В его глазах читалась мольба, и тогда Тимони взглянул вверх.

Над площади плыли потоки силы, безымянной силы. Свободной.

Тимони осенило: стоит только сплести заклятие верно — и эта сила сама наполнит кружево, удержит, спасет каждого!

Люди на площади подались назад, отступая от черных языков. Кто-то из слуг Императора, ухмыляясь, поднес факел сначала к лицу жрицы — чтобы напугать ее и увидеть, как слезы выступают на глазах, потом к потекам смолы на белом платье.

Этот миг застыл для Тимони, растянулся бесконечно — огонь пока не выбрал, бежать ли по черным дорожкам, метнутся ли в сторону.

Тимони ясно вспомнил заклинание, которое разучивал с Редрином. Пламя свечи танцевало из-за него, мерцало, превращалось в причудливые фигуры.

Тимони с легкостью вспомнил каждое слово.

Он словно поднялся над всей площадью, соприкоснувшись к потокамм безымянной силы, одна фраза, и каждый язычок пламени ответил ему, готовы во всем повиноваться.

Тимони не сдержал восторга — впервые ему покорилось так много силы сразу. Он щелкнул пальцами, и веревки соскользнули, освобождая жрицу. Пусть черные бусины смолы продолжали скатываться на помост с подола платья, языки пламени боятся их, замирают с едва заметным трепетом. Тимони держал их все — и каждый из них!

— Если она не видела богини, то отчего же пламени она неподвластна?! — закричали в толпе. — Сама богиня помогает ей. Андреас с ней — Андреас с нами!

Сердце Айкен сжалось. Богиня?

Она повернула голову, чтобы убедиться, что Тимони, одна ладонь которого по-прежнему спокойно лежит в её, смотрит вверх, будто ничего не видя. Кончики его пальцев похолодели.

Айкен сглотнула, не в силах вынеси такую правду: не богиня спасает верную ей жрицу, нет, проклятый колдун держит огонь под контролем, спасая и седовласую женщину, и всех, кто стоит перед помостом на площади.

Всех, кто сейчас падает на колени, шепча молитвы богине!

Айкен нахмурилась. Так вот какова магия! Как они все заблуждаются.

Факелы затрещали, выпустив последние искры, и погасли. Смола застыла, превратившись в черное зеркало, и Марафел едва успел подхватить Тимони, потому что тот вдруг потерял сознание.

Он почти не обратил внимания на то, как слуги Императора склонили головы и встали на колени перед жрицей, которую совсем недавно хотели уничтожить.

Над площадью плескалась тишина.

Тимони отдал всю силу без остатка, оставил вокруг жрицы мерцающим сиянием щит, чтобы никто не мог навредить ей. Он защитил ее от огня и воды, от кинжала и от яда. Только смерть рано ли, поздно, тихая смерть от старости могла пройти сквозь мягкое мерцание этой защиты. Тимони успел связать щит с силой города, которой едва коснулся, чтобы остановить пламя. Он ничего не взял себе, а потому, полностью исчерпав магический ресурс, провалился в беспамятство.

***

Алые флажки трепетали от ветра, неспешно бежала река, сворачивая то туда, то сюда, огибая зеленые кочки, путаясь в тростниках, пробиваясь сквозь осоку. Алые флажки отмечали верный путь, синие подсказывали, где остановиться на стоянку, черные настораживали — Лайли не знала, что они означают.

Лодка двигалась медленно, над водой как туман вставала чистая магия, сырая сила, неподчиненная, но спокойная. Ее плетение затрудняло движение, лодка, ведомая заклинанием, словно вязла в нем, но Лайли не пыталась ее подгонять, чувствовала — тогда станет еще сложнее.

Болота казались подозрительно спокойными. Каталин меланхолично рассматривала растительность и сравнивала ее со знакомой. Ей нравились пушистые шарики, парящие прямо над водой, но что они такое? Иголочки-пушинки дрожали, как живые, маслянистые капельки на них казались такими привлекательными, но стоило к ним приблизиться мотылькам или иным букашкам — пушистый шарик захлопывался, оставляя жертву внутри.

Лайли не комментировала — тяжело размышлять о растениях, когда такая аура вокруг. Без всяких заклинаний было ясно — сила закручивалась вихрями, плыла медленно, точно вытанцовывая древний танец, каждое движение которого должно выполняться с идеальной точностью в строгой последовательности.

Ветер улегся, и над водой повисла тишина, а потом порыв прянул мокрым дыханьем и взлохматил волосы.

— Тяжело здесь, — пожаловалась Каталин, пальцы ее нежно погладили чуть поникшие лепесточки ведьминых слез в лодке.

Цветы чувствовали ауру не хуже Лайли, им было тяжело, потому что безымянная сила отталкивала их. Не враждебно, но теснила прочь, как борются друг с другом молодые деревца — за каждый солнечный лучик, за любое дуновение ветерка, за глоток дождя.

Лайли почувствовала головокружение. Болота могли медленно свести ее с ума, но щит против здешней магии ставить было бесполезно, могло стать еще хуже. Сила реагировала на сопротивление, и ее было так много, что она могла смести их, как надоедливый мусор.

Лайли вздохнула. Надо пробираться между струек, плыть в силе, как соломинка по течению ручейка, медленно-медленно, минуя пороги и кочки.

Каталин замолчала и потерла виски, она как будто не спала всю ночь, а ладони налились свинцом. Что же это за место? Неужели никто из этого мира не ощущают никаких неудобств, проходя на лодках этим путем?

Алые флажки встрепенулись и безжизненно поникли — ветер свернулся в высоких зарослях камыша и осоки, жаба подала голос на зеленой кочке. Солнце медленно клонилось к западу, и Лайли посмотрела в небесную синь. До заката было еще далеко, но свет казался таким, точно совсем скоро опустятся сумерки.

Странно все, странно, как будто они попались в золотой сироп, влипли в него и погружаются теперь на дно плошки. Будто они всего лишь пылинки…