— Я хочу говорить с вами. Хочу знать, что произошло с девушкой, которую оставили на берегу. Когда расскажете — я отпущу вас по домам. Вы не должны сидеть тут всю ночь. Особенно с детьми.

— С ве… девушкой? — прошептал внезапно севшим голосом старик, которого, похоже, здесь признавали за главного. — Мы… Мы виноваты. Мы считали ее ведьмой, бежали за ней, чтобы схватить. Но мы не тронули ее! Она упала и умерла сама…

— Умерла сама, — повторила Лайли. Жители замолчали, в их глазах читался ужас. — Вот как, — продолжала она. — Из-за вашей ошибки девушка, которая совсем не была ведьмой, больше никогда не откроет глаза. В вашем мире почти нет настоящих ведьм. Ваш Император — жестокий и бессердечный человек, ему нравится держать вас в страхе.

— Ты гневаешься на нас, о Андреас?! — осмелилась спросить одна девочка, щупленькая, в запыленной старой одежде. Она стояла особняком, и мать не могла одернуть ее.

— Гневаюсь? Нет, — Лайли покачала головой. — Гнев — темное чувство. Я же печалюсь. Ваш мир мог бы стать куда лучше, и мне так грустно, что вы не хотите сделать его таким.

— Андреас Сильная отправится к Императору? — тихо прозвучал еще один вопрос.

— Это мой долг, — Лайли поднялась. — Расходитесь по домам. Возможно, ваш мир изменится к лучшему, если вы сумеете истребить Тьму в ваших сердцах. Вы должны отказаться от ненависти, что рождается внутри, когда вы встречаете кого-то красивее или счастливее, веселее, чем вы. Просто другого. Когда вы поймете, как это, остальное придет к вам само собой. Вы должны полюбить себя, полюбить других, открыть сердца Свету.

Когда Лайли подошла к Каталин, та качала головой. Лайли чуть обеспокоилась:

— У тебя затекла шея?

— Что? Нет, — Каталин смущенно улыбнулась. — Не могу поверить, что твои слова смогут хоть что-то изменить здесь. Однако в их глазах ты действительно богиня. Та, кто превосходит их, та, чьи слова они не могут до конца расшифровать. Та, что указывает путь.

— И чем же я их превосхожу? — удивилась Лайли.

— Трудно объяснить, — Каталин поправила волосы, точно ища в простом жесте успокоение. — Да и разве только ты? Любой, кто живет в нашем мире, здесь бы воспринимался… также? Если, конечно, сумел бы избежать огня.

***

Марафел и Тимони привезли Айкен в гостиницу. Она очнулась только в комнате, быстро переоделась, пока они подождали за дверью, и словно пришла в себя.

Всю дорогу Марафел размышлял заклинании, которым воспользовался Тимони, пока наконец не спросил:

— Это твое заклинание погружает в сон с обычными снами?

— Что? — Тимони подозрительно посмотрел на него. — Оно дарит сны о лете. Зачем тебе это? Волнуешься за того ублюдка?

— Совсем нет! — Марафел вздохнул. — Не злись, вспоминая о нем, все уже позади, — он смущенно опустил взгляд. — Я хотел бы, чтобы ты усыпил меня.

— Мучают кошмары? — понимающе проговорил Тимони. — Хорошо, ложись, это несложно. Перед дорогой тебе в любом случае следует выспаться получше.

Марафел послушно опустился на койку, а Тимони легонько коснулся его виска. Уснул Марафел практически сразу.

Тимони укрыл его плащом в непонятной жажде позаботиться, будто бы Марафел — его собственный младший брат, который удивительным образом оказался светлее, мудрее и чище. Мудрый младший брат — смешно? Настоящее наваждение. И Тимони встряхнул головой.

— Сколько бы вы ни ругались, но ты заботишься о нем, — послышался печальный голос Айкен. — Отчего вы отправились искать меня? Почему не оставили там?

— Из-за тебя мы могли бы оказаться в опасности, — бросил Тимони, не поворачиваясь к ней. — Стоило тебе рассказать о нас, и сначала бы вспыхнул костер у твоих ног, а затем послали бы за нами. Но магия имеет границы, Айкен. Я вряд ли сумел бы спасти и себя и мальчишку. Как не… — и замолчал.

— Как не сумел защитить ваших спутниц, — добавила за него Айкен. — Не вини себя.

— Послушай, — Тимони отошел от койки и сел за стол. — Я не виню себя, я прекрасно знаю, что виноват, понимаешь, в чем разница? Мне не вспомнить, откуда взялась эта уверенность, но я верю собственным чувствам.

— То есть ты не помнишь? Но почему? — Айкен подошла ближе и всмотрелась в него странным взглядом. Тимони нахмурился.

— Пускай не помню. Неважно, — грубо ответил он.

— Пугаешь меня и притягиваешь одновременно, — призналась Айкен, опускаясь на другой табурет. — Я знаю только, что вновь обрекаю себя на страдания. Но мне нужно высказать то, что я поняла.

— И что это такое? — машинально переспросил Тимони, повернувшись к окну. В стекле очерчивалось его отражение, и сейчас он никак не мог разобраться, какого же цвета у него глаза. Они постоянно менялись, то светлея, то темнея. Наверное, были виноваты блики свечей.

— Я влюблена в тебя, — Айкен уронила эти слова так тихо, что они походили на шелест трав под ветром. Тимони изумленно обернулся.

— Ты? В меня? Но… — он не смог больше ничего сказать.

Они молчали даже слишком долго, Айкен не смотрела на него больше, а сам Тимони пытался осмыслить, что таится в его душе. Что он чувствует.

— Здесь любовь всегда приносит только страдания, несчастье, — заговорила наконец Айкен. В ее глазах стояли слезы, но голос оставался спокойным и тихим, только пальцы нервно теребили браслет — один из тех, что звенели в такт ее движениям, когда она танцевала.

— Всегда приносит несчастье? Ты как будто бы уже любила? — Тимони чуть склонил голову к плечу. Слова поражали его все больше.

— Любила, — подтвердила Айкен. — Любовь приходит, когда захочет, уходит, не спрашивая твоего желания. Она как призрак, то манит, то исчезает, будто ее развеял ветер, она как утренний туман. Я любила, но знала, что не получу ответа. Не смела даже надеяться на ответ, — Айкен улыбнулась, но улыбка столь же быстро исчезла с ее лица. — Не смела признаться ему. И правильно делала.

— Отчего же? — Тьма, не так давно клубившаяся в сердце Тимони, словно начала рассеиваться. Он не мог перестать смотреть на тонкие пальцы Айкен.

— Он любил другую женщину, — она опять облегченно улыбнулась. — Теперь это не приносит мне боли, хотя было время — сердце рвалось на части.

— Как это возможно? — Тимони прошептал тихо, но Айкен все равно услышала.

— А разве возможна взаимная любовь? — голос ее прозвучал неожиданно резко. Она упрекнула: — Ведь ты и сам не знаешь этого.

— В нашем мире возможна, — убежденно отозвался Тимони, вспомнив родителей, стоявших под алым кленом и глядевших, как ветер перебирает листья, изредка роняя их то по одному, то целыми пригоршнями. — Очень редко любовь бывает неистинной, а потому невзаимной. Но… мы знаем, что можем отыскать истинную, верим в это. В конце жизни каждый счастлив с тем, кто стал идеальным спутником.

— Не мир, а сады, где гуляет наша богиня… Там у нее так спокойно и солнечно, все счастливы, — насмешка и горечь в голосе Айкен заставили Тимони проститься с воспоминаниями. — Там никого не тревожат заботы, они забывают, что пережили здесь. Им не нужна наша любовь… Наверное, там у них есть другая, как ты сказал? Истинная? Идеальная? А та, которую ты так любил, она тоже любила тебя?

— Я не успел этого узнать, — пораженно ответил ей Тимони. Сердце его сжалось. Он не успел узнать даже того, кто она. Только понял, что она осталась на Летинайте.

— Разве мысль, что ты, возможно, ошибся, что она совсем не любила тебя… Разве такая мысль не мучает? — спросила Айкен настойчиво.

— Нет. Сейчас я точно знаю, что не ошибся нисколько, — он усмехнулся.

— Откуда же такая уверенность?

— Потому что я люблю ее! — пусть память по-прежнему не подсказывала, кто же его судьба, он понимал, что видел ее. Вот только где же это случилось?

Айкен кивнула. Ей было больно, ведь она до последнего надеялась услышать, что Тимони влюблен в нее, вот только надежда тщетна. Она поднялась.

— Мне лучше остаться здесь. В Ландоэн, — прошептала она. — Мне незачем ехать с вами.

— Перестань, — попросил Тимони. — Разве я тот, кто нужен тебе? Во мне живет Тьма, Айкен, поэтому я смутил твою душу, — спокойствие его голоса было обманчивым, в душе разбушевались эмоции. Тьма не овладела им полностью, Свет не отказался от него. — Ты встретишь еще того, кто полюбит тебя.