Марафел никак не мог вспомнить, что именно.

После тягучей паузы он, затаив дыхание, повернул голову.

Она стояла в двух шагах, простое синее платье струилось до самой земли, легкая накидка окутывала плечи призрачным синеватым туманом. Каштановые волосы были уложены в высокую прическу, венчавшую голову наподобие короны. В карих глазах дрожали зеленые искорки, как потаенное пламя.

Она улыбалась, ласково и нежно.

— Отчего ты так удивлен? — спросила она, поведя плечами, и накидка заструилась по ветру, как живая.

— Откуда ты здесь? — прошептал Марафел, чувствуя, что едва может произнести вопрос. — Я так… рад снова увидеть тебя, Лайли… — имя далось ему с трудом, сердце пропустило два удара.

Ветер расшалился и плеснул волной ему на ноги, а Лайли легко рассмеялась.

— Отчего ты так говоришь? Почему думал, что не встретишь меня? — каштановые волосы переливались на солнце, и Марафел завороженно смотрел, как они сияют. Блеск и искры — у него начала кружиться голова.

— Разве не странно — я подумал о тебе, и ты появилась. Как чудесный сон! — пояснил он.

Лайли ничего не ответила, лишь приблизилась к растревоженному ветром пруду и присела на берегу, ничуть не обращая внимания, что волны намочили подол платья, а накидка открыла правое плечо. Она казалась прекрасной, даже слишком прекрасной, и Марафел не сумел удержать своих чувств.

Сердце снова пропустило удар, а потом забилось быстрее.

— Лайли, — начал он неловко, — я люблю тебя. Всей душой! Люблю больше собственной жизни!

Она обернулась. В глазах ее загорелось странное чувство — то ли сожаление, то ли печаль. Быстро поднявшись, Лайли сделала медленный вдох, точно пытаясь успокоиться. Налетевший ветер сорвал накидку, и Лайли позволила ему унести легчайшую ткань прочь.

Марафел не знал, что делать теперь, и склонил голову, понимая только, что произошло что-то ужасное.

— И ты? — спросила Лайли, будто отдышавшись. Слова звучали очень странно. — Почему — и ты?

— Что ты имеешь в виду? — Марафел робко поднял глаза. Лайли больше не казалась растерянной, она смотрела с холодом во взгляде.

— И ты испорчен, — голос стал похож на ледяной дождь. — В твоем сердце поселилась Тьма. Я не могла даже предположить, что ты станешь ее жертвой, — тут Лайли не справилась с собой, лед растаял, покатившись слезами. Она позволила солнцу играть с каплями на щеках. — Я люблю Ларо. Через месяц наш Аитаналон. А ты… Ты говоришь мне о любви, когда мое сердце принадлежит другому.

— Аитаналон? — волна боли окатила Марафела, в сердце будто вонзили раскаленную иглу. Ларо и Лайли будут связаны до самой смерти узами любви. Они предначертаны друг другу. Аитаналон! Марафел был уничтожен этой новостью.

— Он влюблен в тебя? — какой холодный и насмешливый голос! Ларо! Он подошел незаметно. — Погребенный во Тьме. Мы постараемся помочь ему.

Марафел не верил ему. Боль окружила, потемнело в глазах. Золотой от солнца сад медленно тонул в темноте.

Когда Лайли закричала, и алые языки пламени охватили ее, обвили тело, потянулись к волосам, Марафел рванулся на помощь, но не сумел высвободиться из чужих рук. Заполыхал и сад, как вспыхивает единственный пучок сухой травы, брошенный в костер, пламя взревело, кинулось к нему, языки опалили ладони и…

Марафел проснулся. Сон уступил нехотя, откатился тяжелой волной. Марафел почувствовал, что плачет, и прохлада слез помогла утолить жар боли, продолжавшей терзать его изнутри.

Лайли нет, он никогда не сможет сказать ей о своей любви.

Марафел вытер слезы тыльной стороной ладони и оглядел комнату. Никого. Тоска обрушилась на него, и он отдался слезам, будто так мог выпустить боль, свившую в сердце гнездо.

Лишь когда солнечный свет стал ярким, золотыми квадратами разлегся на полу, знаменуя полдень, слезы кончились.

И тут Марафел осознал в полной мере, что ни Айкен, ни Тимони так и не появились. Пусть он и не хотел показывать им собственную слабость, но все же душу затронуло сомнение. Куда они могли подеваться?

Ждать деликатности от Тимони не приходилось и раньше, Айкен бы попыталась успокоить его, а не оставила бы в одиночестве. Марафел оглядел комнату, чувствуя, что в ней со вчерашнего вечера что-то изменилось.

Вещи Айкен исчезли!

Теперь Марафел забыл о собственной боли. Не задумываясь, что вряд ли сумеет понять лошадей, он поспешил именно к ним. Вдруг им что-то известно? Хотя, быть может, вело его лишь желание не оставаться больше в одиночестве.

***

Айкен вошла в очередной трактир. Здесь было многолюдно, голоса посетителей сливались в единый шум, похожий на грохот водяных струй, когда река преодолевает пороги. Поправив волосы, Айкен шагнула к стойке. Хозяин встретил ее неласковым взглядом. Похоже, он легко определил, что не видать ему от нее ни одного тинга.

— Нет ли у вас какой-то работы для меня? — робко спросила Айкен, стушевавшись под тяжелым взглядом.

— А что ты умеешь? Разносить подносы помогает Мирка. Дарина хорошо готовит, Лискан и Гернэ отлично успевают с уборкой, — отозвался хозяин, опираясь на стойку и подаваясь вперед. — Нет нужды платить еще одной девке.

Айкен опустила голову. Ей снова отказали. Пока она брела по узким улочкам города, потерявшим утреннее очарование под безжалостными солнечными лучами, ей захотелось есть и пить, но уже в четвертом трактире ей показывали на дверь.

— Даже согревать постель уважаемым людям ты здесь не сможешь, — усмехнувшись недобро, продолжал хозяин. — Во-первых, здесь такие и не останавливаются, во-вторых, слишком ты бледна и худа. Нет ли у тебя какой дурной болезни?

— Нет, — твердо ответила Айкен, и взгляд ее сверкнул. Согревающая постель?! Это не работа для приличной девушки. Хозяин слишком перегнул палку.

Вдруг Айкен рассердилась — ее бабушка жила при дворе Императора, а этот… посмел предложить ей такое!

— Смотри-ка, — улыбка хозяина походила на оскал. — А в тебе есть огонь, вон как сверкаешь глазенками!

Женский визг прервал его на полуслове: кто-то из посетителей, изрядно опьянев, ущипнул Мирку. Дородная девица с копной каштановых кудрей, выбившихся из-под платка, не была так уж недовольна этим, но отреагировала именно так, как от нее ожидали. Кто-то тут же захохотал, кто-то потянул руки к пышным телесам Мирки… И Айкен поняла, что вовсе не хочет оставаться здесь.

Перед глазами возникли двое мужчин, тонких и ловких, с такими странными взглядами. Двое, понимающие красоту. Айкен впервые осознала, что скрывалось за их задумчивостью. Они любовались тем, что прекрасно, а ей даже в голову не приходило, чем именно.

— Раз для меня работы здесь нет, поищу в другом месте, — поспешно сказала она. Растрепавшаяся коса больно хлестнула по плечам, когда она развернулась к двери.

Скорее отсюда! Почему, почему она ушла?! Ведь рядом ними осталось ее сердце. Они научили бы видеть красоту!

— Может, ты танцевать умеешь? — окликнул ее хозяин, когда она уже взялась за дверную ручку.

— Танцевать? — Айкен замерла на пороге, вполоборота к стойке. Она умела.

Сердце забилось быстрее — остаться или уйти?

***

Тимони остановился на пороге храма. Солнце било в глаза, а внутри царил приятный сумрак — лампадка догорела, впитав все масло, а высокие, но узкие окна не пропускали достаточно света. Покидать это место не хотелось. Здесь Тимони пил магическую силу, как путник пьет из прохладного родника.

Здесь он был спокоен и счастлив.

Тимони вспомнил, на что походило пребывание в храме — так он чувствовал себя, когда сидел в городском парке у фонтана, а Лайли шла к нему, и кустарник шевелил ветвями от того, что она быстротой движений будила ветерки.

Так он чувствовал себя, когда Редрин выслушивал ответы и кивал, соглашаясь, а его мудрые глаза лучились радостью за ученика.

У Тимони подкосились ноги, и он прислонился к стене, глядя в сумрак храма. Вместо каменных стен он видел, как Каталин раздает указания помощницам, аккуратные девушки кивают ей и расходятся по аллеям, а одна из них поднимает глаза, встречаясь с ним взглядом, и улыбается.