Марафел почти решился задать Тимони вопрос об этом, но взглянув на него и едва смог дышать — его оплетала тонкая ажурная настолько, что едва виднелась, черная сеть. Тимони будто попал в паутину, но смеялся — беззвучно и зловеще. Марафел лишь вздохнул. Пусть он знал о магии немногое, но еще на первых уроках наставник говорил, что светлые заклинания и видятся каждому прекрасными. Уж точно они не внушали ужас.
Покосившись на Айкен, Марафел понял, что она дремлет, а значит, не видит ничего впереди. И как бы ему ни хотелось поделиться своими страхами, он сдержался, решив сохранить тайну, словно это помогло бы потом вернуть Тимони из темноты.
========== Часть 18 ==========
Когда перед путниками встал Ландоэн, закат еще не угас, и алые солнечные блики окрашивали здания и играли в стеклах. Город отличался от тех селений, которые Тимони и Марафел уже удалось повидать в этом мире. Он был больше, в чем-то — даже красивее, а в центре площади, куда путники попали, едва миновали ворота, находился фонтан, в котором за тинг поили лошадей.
Городская ратуша, как гордо именовалось трехэтажное каменное здание, стоящее прямо за площадью, была украшена полинявшим флагом.
Тимони огляделся и поморщился, брезгливо заметив:
— Все же ваши города удивительно уродливы.
Айкен не нашлась с ответом, а Марафел с любопытством взглянул на него. Сейчас темная сеть заклинания померкла, но он все еще мог угадать ее очертания. Из-за этого ему подумалось, что, может, город не так уж плох, но черная сеть мешает его рассмотреть.
Айкен тихо сказала:
— Истинная красота Ландоэн спрятана дальше. Вряд ли удастся побывать там так просто. Это — бедные кварталы, а там живет цвет города, и дома там прекрасны, и вокруг них цветут сады.
— Бедные кварталы? — Тимони оглянулся, в недоумении вскинув брови. — Что такое бедные?
Айкен пожала плечами, объяснить то, к чему она привыкла с детства, оказалось непростой задачей.
— Бедный — тот, у кого мало тингов, — пояснила она, вовсе не уверенная в том, что так станет понятнее. — У богатых, у знатных, тингов всегда много, — она совсем растерялась и опустила голову. Нечеловеческая усталость мешала как следует задуматься, а раньше она никогда не пыталась осмыслить это.
— Почему у всех разное количество тингов? — поинтересовался Марафел. Он мог понять, почему кто-то владеет магией, а кому-то она не дана, но отчего у всех разное количество чего-то, казалось ему странным. Почему те, у кого тингов больше, не желают поделиться с другими? Почему и зачем здесь вообще появились тинги? На Летинайте ничего похожего никому не понадобилось, но в самом маленьком поселении дома были много красивее.
И снова Айкен пришлось пожимать плечами.
— Тинги получают те, кто работает.
Марафел указал на пару мужчин, одежда которых была испачкана, а местами и прохудилась. Они копали ров у дороги.
— Эти богаты?
Айкен лишь покачала головой. Тимони повернулся к ней и отметил:
— Труд их так тяжел, что требует соответствующей оплаты, почему же они не живут в тех прекрасных кварталах, в домах, окруженных садами?
На это Айкен нечего было возразить. Некоторое время путники ехали в тишине — Айкен подавленно молчала, а Марафел старался найти логическую связь между всем, что узнал. Пауза затянулась бы еще сильнее, если бы Тимони не заявил:
— У этой системы богатства и бедности на редкость глупое устройство.
— Она несправедлива, — добавил Марафел, ожидая, что Тимони ответит ему резко, но тот лишь кивнул.
Вряд ли его на самом деле волновала несправедливость, но загадка, кажется, показалась ему достаточно занимательной.
— Богиня вознаградит всех по заслугам, в высшей степени справедливо, — прошептала Айкен, только тут Марафел не выдержал:
— Как насчет обычной справедливости? Такой у вас не существует?
— Кто позволил богине судить? У нас обходятся без божественного суда, но нет ни богатых, ни бедных, — хмыкнул Тимони. — Кажется, что и здесь подобный порядок многие приняли бы с радостью. Что бы тогда сделала богиня?
Айкен не стала прислушиваться к ереси, углубившись в молитвы. Тимони провоцировал ее, и самое время было вспомнить, что он идет против воли богини каждый раз, когда взывает к магической силе. Марафел же вспомнил Летинайт, и Ландоэн словно поблек — сравнения он не выдерживал.
Тимони, убедившись, что продолжения разговора не будет, принялся выглядывать по сторонам какие-то знаки, которые были ведомы ему одному. Он все еще не сумел уложить в голове все знания, которые успел получить, так что на самом деле ему приходилось непросто.
Немного успокоившись, Айкен вспомнила, что хотела покинуть Марафела и Тимони, сбежать в Ландоэн. Несмотря на то, что от одной мысли сердце тревожно заныло, она была готова вырвать все появившиеся чувства с корнем, остаться здесь и жить по-новому, забыв о прошлом.
Когда-то Ландоэн был пределом ее мечтаний, а теперь за ним чудились залитые солнцем поля, принадлежащие совсем другому миру. Она закрывала глаза, и ей виделись летние грозы и осенние туманы. Она верила, что там прекрасен каждый миг, а оттого заранее тосковала.
И все же, какой бы сладкой ни была новая мечта, Айкен успела представить, как на следующее утро Марафел и Тимони покидают Ландоэн без нее.
***
Когда на глаза Тимони попался трактир, он не сразу решил повернуть к нему. Сначала он присмотрелся к вывеске, но яркая когда-то надпись превратилась в размытое пятно, затем он заметил, что во дворе стоит конюшня. Ослабив путы заклинания, отчего окружившая его коконом энергия рассеялась, Тимони направил коня туда.
С каждым мгновением его собственные силы утекали, да так быстро, что потемнело в глазах, вот только он уже не сумел бы подновить заклинание. Оказалось, что магический запас он почти истощил.
Сжав зубы от усилия, он медленно спешился, а когда подбежал мальчишка, кинул ему тинг и велел присмотреть за лошадьми.
— Пойдем, — кивнул он спутникам. Каждый шаг давался с трудом, но он не подал вида и даже сумел договориться о ночлеге.
Что ж, это хороший урок на будущее, и Тимони накрепко запомнил его.
***
Ночь плескалась за окнами, и Марафел тщетно пытался рассмотреть в опустившейся на город тьме хоть что-то. Окно отражала его бледное лицо и только. Конечно, можно было погасить свечи — три огарка в маленьком медном подсвечнике на столе, чтобы ночь отступила, открылась ему, но на трепещущие огоньки неотрывно смотрел Тимони.
Он выглядел странно. Порой Марафелу казалось, что еще немного — и он впадет в беспамятство. Тогда хотелось подойти ближе, предложить помощь, но не успевал Марафел сказать даже слова, как Тимони резко вскидывал голову, находил его взглядом и произносил тихим страшным голосом:
— Нет.
Марафел не взялся разгадывать, с чем он боролся внутри себя.
Айкен так устала за время в пути, что уснула на старой лежанке, едва коснулась мятого коричневого покрывала. Темные волосы растрепались, упали почти до самого пола, и свечи дарили им блики — живые и отчего-то яростно рыжие. Заметив это в отражении, Марафел повернулся, и лицо спящей показалось ему еще печальнее, чем в тот день, когда в чертоги богини ушла ее бабушка.
Невольно он даже залюбовался этой картиной — стройной фигуркой, неудобно лежавшей на потертом покрывале, волосами и бликами от света свечей, тонкими руками — кончики пальцев одной из них почти коснулись пола, а вторая лежала вдоль тела.
Марафел представил, что, вернувшись на Летинайт, создаст две скульптуры — спящую Айкен и Лайли, прекрасную и недостижимую, окруженную языками пламени, которые не могут подступить к ней.
Сердце привычно сжалось от боли. Вновь и вновь Марафел придумывал оправдания тому, что жив, но сегодняшняя ночь, такая тихая после долгого пути, подточила его силы, отодвинула все отговорки, показав, что он один, Лайли не вернуть. Что ему не стоит жить без нее.
Марафел задохнулся от этой мысли. Иногда он представлял, как расскажет обо всем, что произошло, Лайли, как будто она все еще была жива. Но чаще ему становилось больно — вот так, как сейчас, потому что он вспоминал, что никогда не сможет этого сделать. Только разве сердце хотело это принять?
