— Что теперь? — Каталин опустила на дно лодки цветы.

— Теперь? — Лайли ей улыбнулась. — Мы будем вдыхать жизнь в лодку.

Скоро они забыли о странной штуке, трава поднялась, пряча металл от глаз. Кандалы остались лежать на зеленом берегу, безжизненные, ненужные и как никогда безопасные.

Ржавый металл рассыплется, и даже сожалений после себя не оставит.

***

Второй день подходил к концу, в чаще потемнело, под ветвями деревьев клубился туман, а в листве тревожно шептал ветер. Кони медленно шли по изрядно сузившейся тропе. Путники провели большую часть дня в гнетущем молчании, у них было что скрывать и никому не хотелось рассказывать о собственных чувствах. Иногда Тимони останавливался, словно прислушиваясь, потом заставлял всех прибавить шаг, но вскоре все снова земедлялись, пока не следовал очередной приказ.

Марафел и Айкен ничего не пытались понять, а ночь окружала их, завоевывая сердца и души, поселяя тоску и горечь, одиночество и печаль. Да и у Тимони плечи ссутулились, а глаза словно подернулись туманом.

Наконец он придержал коня, обернулся, испытующе глядя на спутников.

— Скоро мы остановимся на ночлег. Ночь будет неспокойной. В лесах таится множество существ, а они не слишком любят, когда кто-то врывается в их владения. Скажи, Айкен, почему дорога пролегла в этом месте?

— Откуда мне знать? — очнулась от размышлений она. — Раньше здесь было не так опасно. Твари, о которых ты говоришь, пришли сюда недавно, спустились с гор. Другую дорогу не успели проложить. Да и кто станет работать? Императору все равно, а местным это не выгодно. Здесь, в чаще, гибнут не только простые люди, но и сборщики податей в имперскую казну.

— Сборщики податей? — Тимони словно попробовал на вкус новое сочетание звуков. — Что они делают?

— Забирают наши тинги, чтобы отдать их Императору, — спокойно пояснила Айкен, она не столько свыклась со странностями спутников, но и просто устала. Было легче ответить, чем узнать причину вопроса.

— Интересно, — хмыкнул Тимони.

Магический огонек разгорелся ярче, подлетая к ветвям деревьев, заслоняющим узкую тропку.

— Взгляните, — привлёк к нему внимание Тимони. — Вот и поляна для ночлега.

Уютная полянка, небо над которой сияло послезакатной синевой, поросла невысокой травой и почти со всех сторон была окружена высоким шипастым кустарником. Тимони развел в центре огонь, и Айкен и Марафел обрадовались возможности поужинать горячей пищей. Делить с ними трапезу Тимони не стал, настороженно вглядываясь во тьму леса за очерченным светом костра кругом.

Айкен взглянула на Тимони с нежностью — он творил заклинание для их защиты, чтобы они смогли спокойно пережить ночь, а значит, заботится о них. Это согревало ей сердце, каким бы странным или опасным он ни казался в любой другой миг.

После ужина Марафел долго смотрел в огонь. Ему чудилось, что за бликами скрывается танцующая фигурка, и он никак не мог разобраться, кто же там прячется, чей облик отбрасывает тени, в чьих волосах зажигаются искры и блики.

Тимони подошел к нему бесшумно и опустил ладонь ему на плечо:

— Несчастен? Так несчастен, как никогда раньше не был? — сказал он. — Это обман. Каждый раз, когда приходит подобная мысль, ты обманываешь себя. Одно и то же. Новое несчастье стирает память о пережитом, боль, новая и злая, терзает сердце. Когда она есть, можно думать только о ней. И весь мир становится меньше этой боли. Вот ты и говоришь себе, что никогда не был настолько несчастен, — Тимони усмехнулся. Марафел поднял голову и долго смотрел ему в глаза, ответил он не сразу:

— Возможно, ты прав, но когда вокруг только боль, когда знаешь, что сны никогда не станут реальностью, ни о чем другом и не хочется думать. Несчастье становится привычкой, а привычная боль терзает не так сильно.

— Почему ты так говоришь? — Тимони действительно удивился, и в глазах его мелькнул истинный интерес.

— Я не считаю себя несчастным, но я и не счастлив. Как будто нашел новое состояние. Я могу с ним жить. Так что зря ты пытаешься нащупать мою боль, — Марафел отвернулся, снова вгляделся в танцующее пламя, но фигурки уже не увидел. Языки огня перестали очаровывать, в них отражалась лишь смерть.

Тимони не стал продолжать разговор. Мальчишка приводил его в бешенство. Откуда мудрость могла взяться в его душе? Отчего подобное виденье мира принадлежит ему, а не кому-то достойному или сведущему в магии? Тому, кто направит мудрость в должное русло?

Тимони неприязненно покосился в сторону Марафела — мудрость поразительно сочеталась с наивностью, и это раздражало.

Самого себя Тимони давно не представлял юным, не верил, что у него впереди множество открытий. Потеряв подобное ощущение, он утратил и мудрость. Он забыл и самого себя, теперь не удавалось найти даже осколка того, каким он был. Мысли пугали, Тимони гнал их прочь, выискивая покой в темноте новой души, но тоска по свету горькими складками залегла у рта.

Пламя костра отбрасывало блики на стволы деревьев, окружающих поляну, неяркие сполохи, казалось, оттеняли мрак, отчего он казался гуще. Тимони установил прозрачный купол охранного заклинания, но сделал это скорее по привычке, а не чтобы отгородиться от ночи, от тех, кто блуждает в нем. Тимони знал, что стая, идущая следом, сумеет прорвать круг заклинания, но не стал его усложнять. Лучше сразиться и победить в бою, чем держать оборону.

Он не сомневался, что боя не миновать, но опасность первой заметила Айкен. За деревьями тьма будто пришла в движение, а потом там загорелись изумрудные звезды глаз.

— Валлэ пришли, — она не шелохнулась, скованная ужасом.

Тимони почувствовал, как пришел в действие охранный купол. Животные пытались пробиться на поляну, но магия сдерживала их, хотя ждать, что это продлится долго, не стоило.

Валлэ оказались сильными, а в сердцах их таилась искра магии, они хранили ее как цветы, что так интересовали Лайли и Каталин. Хранитель магии способен сопротивляться заклинаниям, и Тимони чувствовал, что бой будет нелегким.

Марафел вытащил меч, холодный звон стали и теплый отблеск огня на лезвии показались Тимони отражением того, что в Марафеле сочеталось несочетаемое — мудрость и наивность.

Тимони ухмыльнулся, представив, что мальчишка теряет наивность вместе с жизнью. Забавляло, что ему сейчас как никогда близка была смерть, да и сам Тимони считал ее прекрасной.

Когда одна из кошек прыгнула на поляну, купол все еще держался, не пуская других. Валлэ походила на пантеру, но оказалась намного крупнее и приземистее. В зеленых глазах билась ярость — но разума у зверя не было.

Тимони развел ладони в стороны, между пальцами вспыхнул серебристый огонек. Мертвенный свет на мгновение озарил его лицо, блеснув искрой в темных глазах. Короткое слово — прямо в валлэ, которая никак не могла выбрать, на кого ей напасть, ударила молния. Запах паленой шкуры и визг разъярил остальных, они разом бросились на поляну, и охранный купол разлетелся вдребезги.

Айкен решила, что лошади побегут. Она не могла заставить себя встать, хотя подумала, что ей нужно остановить их, однако те неожиданно встали плотно друг к другу, и горе было той кошке, что решила бы на них напасть. Кони не ждали помощи — слишком изменились те, с кем они прибыли в чужой мир. Но Марафел кинулся к ним, и лезвие его меча обагрилось кровью. Это согрело сердца Лаон и Долинга, отчаянье отступило. Тимони остановился близко к Айкен, за их спинами горел костер.

Беснующиеся кошки осторожно кружили у нелегкой добычи. Валлэ сначала было семеро, но одна уже превратилась в горелое мясо. Остальные осторожно обходили поляну — четверо сосредоточились на лошадях и Марафеле, двое огрызались на Тимони и Айкен.

— Что ж, девочка, следи, чтоб они не решились прыгнуть через огонь, — шепнул ей Тимони.

Он решил снова призвать молнию, хотя его сил хватило бы лишь на три таких заклинания. Но вдруг валлэ выдержат? Лучше воспользоваться тем, что бьет наверняка.