ГЛАВА ПЯТАЯ ГЛАВА ШЕСТАЯ ГЛАВА СЕДЬМАЯ ГЛАВА ВОСЬМАЯ ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ Даже если бы все дворяне Делоса не смотрели сейчас на Таноса, он всё равно бы испытывал мандраж жениха в день своей свадьбы. Он стоял у алтаря, установленного в самом большом праздничном зале замка, и каким-то образом ему удавалось держаться на ногах, но только потому, что его армейская выдержка помогала ему не выдавать собственного страха. Стоя перед всеми этими людьми, он чувствовал, как его желудок будто сдавливает тисками. Танос осматривал помещение, пока ждал свою невесту. Весь зал был задрапирован в белый шёлк и сиял бриллиантами, едва ли глаз мог сфокусироваться на поверхности, которая бы не блестела. Даже слуги, снующие между дворян, были облачены в одежды, которые заставили бы почувствовать себя бедно большинство купцов. Сами же дворяне будто сошли со страниц бардовской сказки, они были задрапированы в шёлк и бархат, с которых чуть ли не сыпалось золото и серебро. Для Таноса это было слишком; однако права голоса в подобной ситуации он не имел. Дворяне Делоса играли свадьбы по правилам короля и королевы, да и что-то менее вычурное разочаровало бы его невесту. Он оглянулся и увидел их: король Клавдий и королева Афина сидели вместе на тронах, вырезанных из железного дерева и покрытых сусальным золотом. Они светились от гордости, явно восхищённые его решением взять в жёны ту, кого они для него выбрали.
Первосвященник, одетый в золотую мантию, отражающую солнечные лучи, стоял рядом с ним. Он казался добрым человеком, и Танос, чувствуя себя более одиноким, чем когда-либо, хотел отвести его в сторону и спросить: что делать, когда ты не уверен, что принадлежишь тому месту, в котором находишься? Но он не мог. Танос нервничал не только из-за свадьбы. Его тревожило и многое другое. Повстанцы с Хейлона надеялись, что он освободит Империю. Эта мысль заставляла его чувствовать себя решительно, потому что он поможет им, чего бы это ни стоило. И всё же здесь и сейчас он стоял в этом зале в окружении врагов. А ещё в помещении присутствовал Люциус, он стоял в углу, одетый в королевские цвета – пурпурный и серебристый – и ухмылялся, глядя на прислуживающих девушек. Таносу приходилось бороться с собой, чтобы не подорваться с места и подбежать к нему, чтобы задушить мерзавца голыми руками. А потом возникла мысль, которая до сих пор его не отпускала: Церера. Она вызвала взрыв боли, которую он ощущал даже сейчас, будто она была в состоянии прорваться сквозь его грудь. Он всё ещё едва мог поверить, что она умерла, утонула на тюремном корабле, пока он был на Хейлоне. Одна только мысль об этом начинала затаскивать его обратно во тьму, которая поглотила его, когда он только услышал эти новости. Стефания вытащила его из этого мрака. Она была единственным лучиком света в его жизни, единственным человеком в Делосе, который принёс ему хоть какое-то счастье, когда он хотел покончить со всем этим, когда он не мог представить себе жизнь без Цереры. Не то чтобы он не любил Стефанию; он любил её. Он смог её полюбить. Скорее, он не мог позволить себе забыть Цереру. В его сердце будто находилось место для двоих. Он не мог понять, к чему всё это было. Почему Церера должна была оказаться в его жизни только для того, чтобы покинуть её? Почему Стефания вошла в его жизнь именно тогда, когда она это сделала? Было ли появление Цереры подготовкой к его принятию Стефании? Или эти два события никак не связаны? Зазвучала музыка. Танос повернулся, и его сердце замерло, когда он увидел, как в комнату под звуки лиры входит Стефания. Когда она начала делать неторопливые шаги в его сторону, его сердце забилось быстрее, а все дворяне встали. Невесту сопровождали служанки, которые бросали лепестки роз и звонили в колокольчики, чтобы отогнать любую неудачу. Её платье было элегантного белого цвета, всё выглядело так, будто комната была специально спроектирована под него. На её золотистых волосах расположился усыпанный бриллиантами кулон, в который были изящно вплетены цветы. Вуаль, покрывающая её лицо, мерцала серебряными нитями и крошечными сапфирами, которые отражали блеск её глаз. Танос почувствовал, как его страхи рассеялись. Он наблюдал, как она скользила по коридору в сторону алтаря. Она встала перед Таносом, и он поднял вуаль с её лица. Он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Она всегда была прекрасна, но сегодня она выглядела настолько великолепно, что Танос с трудом мог поверить, что она настоящая. Он стоял, сверля её взглядом так долго, что едва услышал, как священник начал церемонию. «Боги уготовили нам много праздников и церемоний, чтобы восславить их благодеяния», - сказал первосвященник. «И брак является самым священным из них, ведь без него не было бы возможно продолжение рода человеческого. А этот брак особенно великолепен, ведь он заключается между двумя великими представителями знати этого царства. А ещё это союз молодого мужчины и молодой женщиной, которые преданно любят друг друга, и их счастье должно найти место в наших сердцах». вернуться Танос увидел стражников, ожидающих его у городских ворот, когда они со Стефанией вернулись домой. Он высоко поднял голову и продолжил скакать вперёд. Он ожидал такого развития событий. И он не собирался трусливо убегать. Стефания, очевидно, тоже их заметила. Танос увидел, как она застыла в седле, мгновенно сменив свою позу с расслабленной на напряжённо-официальную. Казалось, что на её лицо моментально опустилась маска, и Танос обнаружил, что автоматически протянул к ней свою руку, чтобы коснуться её ладони, держащей поводья. Охранники скрестили свои алебарды, чтобы преградить им путь, когда наши герои приблизились, и Танос остановил свою лошадь. Он держался между Стефанией и стражниками на случай, если Люциус как-то успел подкупить этих людей, чтобы они напали на него. Он увидел, как из группы охранников показался офицер и салютовал ему. «Принц Танос, добро пожаловать обратно в Делос. Моим людям и мне было приказано сопроводить Вас к королю». «А если мой муж не хочет идти с вами?» - спросила Стефания тоном, который мог бы командовать всей Империей. «Простите меня, миледи, - сказал офицер, - но король отдал чёткий приказ». Танос поднял руку, прежде чем Стефания успела как-то отреагировать. «Я понимаю», - сказал он. «Я пойду с вами». Охранники повели их за собой и, к их чести, они сделали это так, будто это действительно был эскорт, как они до этого и утверждали. Они проложили путь через Делос, и Танос отметил, что выбранный ими маршрут пролегал через самые красивые районы города, придерживаясь усаженных деревьями проспектов, на которых стояли дома знати, и избегая худших мест, даже если бы путь через них оказался короче. Возможно, они просто пытались придерживаться более безопасных районов. Возможно, однако, они решили, что такие дворяне как Танос и Стефания не захотели бы наблюдать, как ужасно живут простые жители города. Вскоре стены замка возвысились над их головой. Охранники провели их через ворота, а конюхи забрали лошадей. Прогулка по замку была более напряжённой, так как в узких пространствах его коридоров их окружало много стражников. Стефания взяла Таноса за руку и нежно, но уверенно сжала её. Когда они добрались до королевских покоев, телохранители короля преградили им путь к двери. «Король хочет поговорить с принцем Таносом наедине», - сказал один. «Я его жена», - возразила Стефания таким холодным тоном, что, как подумал Танос, это заставило бы большинство людей мгновенно отойти в сторону. Однако он никак не повлиял на королевского телохранителя. «И тем не менее». «Всё будет в порядке», - сказал Танос. Когда он вошёл внутрь, король уже ждал его. Король Клавдий стоял, опираясь на меч, рукоять которого была выполнена в виде щупалец извивающегося кракена. Он доходил почти до уровня его груди, и Танос не сомневался, что его лезвие было острым как бритва. Танос услышал щелчок закрывающейся за ним двери. «Люциус рассказал мне, что ты сделал», - отметил король. «Уверен, что он сразу побежал к тебе», - ответил Танос. «А он рассказал тебе, чем сам занимался в это время?» «Он делал то, что ему было приказано, - отрезал король, - чтобы справиться с восстанием. А ты напал на него. Ты убил его людей. Он говорит, что ты победил его с помощью обмана и убил бы его тоже, если бы не вмешалась Стефания». «Как кромсание жителей деревень может остановить восстание?» - возразил Танос. «Тебя больше интересуют крестьяне, чем собственные действия», - сказал король Клавдий. Он поднял меч, который держал, как будто взвешивая его. «Нападение на сына короля – это измена». «Я сын короля», - напомнил ему Танос. «Ты не казнил Люциуса, когда он пытался убить меня». «Твоё рождение – единственная причина, по которой ты всё ещё жив», - ответил король Клавдий. «Ты мой сын, как и Люциус. Ты не можешь угрожать ему». Тогда внутри Таноса начал разрастаться гнев. «Я не могу ничего, как я вижу. Даже получить признание того, кем я являюсь». В углу комнаты стояли статуи, изображающие знаменитых предков царской линии. Они располагались вне поля зрения, были почти спрятаны, как будто король не хотел подобного напоминания рядом. Несмотря на это, Танос указал на них. «Люциус может смотреть на них и претендовать на власть тех времён, когда Империя только возникла», - сказал он. «Он может претендовать на права всех тех, кто получил трон, когда Древние покинули Делос. Что же есть у меня? Неясные слухи о моём рождении? Едва ли запомнившиеся образы родителей, в реальности которых я даже не уверен?» Король Клавдий подошёл к своему большому креслу. Он сел в него, положив свой меч на колени. «У тебя есть почётное место при дворе», - сказал он. «Почётное место при дворе?» - отреагировал Танос. «У меня есть место запасного принца, который никому не интересен. Люциус, возможно, пытался убить меня на Хейлоне, но именно ты отправил меня туда». «Мятеж должен быть подавлен, где бы он ни возник», - возразил король. Танос увидел, как он провёл большим пальцем по краю меча, который держал. «Это ты должен был усвоить». «О, это я усвоил», - сказал Танос, подвинувшись вперёд, чтобы встать перед своим отцом. «Я усвоил, что ты скорее избавишься от меня, чем признаешь меня своей плотью и кровью. Я твой старший сын. По законам королевства я должен быть твоим наследником. Старший сын становился наследником с первых дней существования Делоса». «Старший выживший сын», - тихо сказал король. «Думаешь, ты до сих пор был бы жив, если бы люди знали о твоём происхождении?» «Не притворяйся, что ты меня защищал», - ответил Танос. «Ты защищал себя». «Всё лучше, чем тратить время на борьбу за людей, которые этого даже не заслуживают», - сказал король. «Ты понимаешь, как это выглядит, когда ты защищаешь крестьян, которые должны знать своё место?» «Выглядит так, будто кому-то до них есть дело!» - закричал Танос. Он не мог заставить себя не повышать голос, потому что это казалось единственным способом достучаться до отца. Может быть, если он сможет заставить его понять, Империя, наконец, изменится к лучшему. «Это выглядит так, будто их правители – не враги, которые их убивают, а люди, которых можно уважать. Выглядит так, что их жизнь что-то для нас значит, а не является каким-то мусором, на который мы даже не обращаем внимания, постоянно что-то празднуя!» После его речи король на какое-то время замолчал. Танос видел в его глазах ярость. Хорошо. Их с Таносом чувства были схожи. «На колени», - сказал наконец король Клавдий. Танос замешкался только на секунду, но этого было достаточно. «На колени!» - проревел король. «Или ты хочешь, чтобы я вынудил тебя сделать это силой? Король здесь пока что я!» Танос опустился на колени на каменный пол перед креслом короля. Он видел, как король с трудом поднял меч, который держал в руках, казалось, он уже давно этого не делал. Танос тут же вспомнил о своём собственном мече. Он не сомневался, что, если между ним и королём состоится поединок, то победителем станет он. Он был моложе, сильнее и тренировался с лучшими бойцами Стадиона. Но ещё это значило бы, что ему придётся убить своего отца. Более того, такой поступок действительно оказался бы изменой. «Я многому научился за свою жизнь», - сказал король, всё ещё удерживая меч в воздухе. «Когда я был в твоём возрасте, то был таким же как ты. Я был молод и силён. Я дрался, и я дрался хорошо. Я убивал людей в битвах и сражениях на Стадионе. Я пытался бороться за то, что считал правильным». «Что же с тобой случилось?» - спросил Танос. Губы короля скривились в ухмылке. «Я стал лучше понимать мир. Я осознал, что, когда ты даёшь людям шанс, они не объединяются, чтобы возносить тебя. Вместо этого они пытаются разорвать тебя на куски. Я пытался выказывать сострадание, но правда заключается в том, что это не что иное как глупость. Если человек поднимается против тебя, ты должен его уничтожить, ведь в противном случае он уничтожит тебя». «Или ты можешь сделать его своим другом, - сказал Танос, - и вместе вы измените мир к лучшему». «Другом?» Король Клавдий поднял свой меч на дюйм выше. «У сильных мужчин нет друзей. У них есть союзники, слуги и прихвостни, но не вздумай поворачиваться к ним спиной ни на секунду, иначе тут же падёшь от их рук. Мудрый человек будет держать их в ежовых рукавицах, ведь в противном случае они против него восстанут». «Люди заслуживают лучшего», - настаивал Танос. «Ты думаешь, люди получают то, чего они заслуживают?» - проревел король Клавдий. «Они получают то, что берут! Ты говоришь так, будто считаешь простолюдинов нашей ровней. Но это не так. Мы с рождения воспитываемся лучше, чтобы править ими. Мы образованнее, сильнее, успешнее во всех отношениях. Ты хочешь, чтобы фермеры жили в замках по соседству от тебя, а я хочу показать им, что они должны знать своё место. Люциус это понимает». «Люциус понимает только жестокость», - сказал Танос. «А жестокость – это то, что нужно, чтобы править!» Танос увидел, как король замахнулся своим мечом. Возможно, он мог бы пригнуться. Возможно, он мог даже выхватить свой собственный клинок. Вместо этого он продолжал стоять на коленях и смотрел, как меч приближается к его горлу, а его сталь блестит в лучах солнечного света. Лезвие остановилось прямо у его горла. Танос почувствовал жжение, когда металл коснулся его плоти, но он не отреагировал, как сильно бы он этого ни хотел. «Ты не дрогнул», - сказал король Клавдий. «Ты даже почти не моргнул. А вот Люциус бы испугался. Вероятно, стал бы умолять сохранить ему жизнь. В этом его слабость. Но сила Люциуса заключается в том, что он понимает, что нужно делать, чтобы сохранить за нами правящую позицию. Поэтому он мой наследник. И пока ты не сможешь избавиться от этой слабости, я тебя не признаю. Я не назову тебя своим. А если ты снова нападаёшь на моего признанного сына, то я лишу тебя головы. Ты это понимаешь?» Танос встал. Достаточно стоять перед этим человеком на коленях. «Я понимаю, Отец. Я тебя прекрасно понимаю». Он повернулся и пошёл к дверям, не дожидаясь разрешения сделать это. Что мог предпринять его отец? Если бы он попытался его остановить, с его стороны это выглядело бы слабостью. Танос вышел из покоев, за дверьми его ждала Стефания. Она выглядела так, словно специально сохраняла образ собственного самообладания напоказ для стражников, но в тот момент, когда Танос снова появился в коридоре, она тут же поспешила к нему. «С тобой всё в порядке?» - спросила Стефания, дотрагиваясь до его щеки. Её рука опустилась, и Танос увидел, что она испачкалась. «Танос, у тебя идёт кровь!» «Это всего лишь царапина», - заверил её Танос. «Наверняка у меня есть и более серьёзные ранения после сегодняшнего боя». «Что там произошло?» - потребовала она ответа. Танос выдавил из себя улыбку, но она вышла более натянутой, чем ему бы этого хотелось. «Его величество решил напомнить мне, что, будучи принцем или нет, я не стою для него столько же, сколько и Люциус». Стефания положила руки ему на плечи. «Я говорила тебе, Танос. Это было неправильно. Ты не можешь подвергать себя такому риску. Ты должен пообещать мне, что будешь доверять мне и никогда больше не совершишь подобных глупостей. Обещай мне». Он кивнул. «Ради тебя, любовь моя, я обещаю». Он действительно имел это в виду. Сражаться с Люциусом вот так в открытую не было правильной стратегией, потому что этого было недостаточно. Не Люциус был проблемой. Вся Империя была проблемой. На мгновение ему показалось, что он сможет убедить короля что-то изменить, но правда заключалась в том, что его отец не хотел ничего менять. Нет, единственное, что нужно было сейчас сделать, – это найти способы помочь восстанию. Не только повстанцам на Хейлоне, но всем участникам. В одиночку Танос не смог бы многого добиться, но вместе они могли бы сокрушить Империю. вернуться Куда бы ни посмотрела Церера, когда она находилась на Острове за туманом, она видела вещи, которые заставляли её остановиться, чтобы полюбоваться их странной красотой. Ястребы с радужными перьями кружили в воздухе, выискивая для себя добычу внизу, а на них в свою очередь охотился крылатый змей, который в итоге обвил шпиль из белого мрамора. Она шла по изумрудной траве острова, и казалось, что она точно знала, куда ей идти. Она видела себя в своём видении там, на вершине холма вдалеке, где торчали башни радужной расцветки, похожие на колючки какого-то огромного зверя. Вдоль дороги росли цветы, и Церера опустилась на корточки, чтобы дотронуться до них. Когда её пальцы коснулись их, то она почувствовала, что эти лепестки были будто сделаны из высеченного тонким слоем камня. Кто-то так умело работал с поделками из камня, или они росли эдаким живым камнем? Сам факт, что она могла себе такое представить, напоминал ей о том, насколько странным было это место. Церера продолжала идти, направляясь к месту, где, как она знала, точнее, надеялась, её будет ждать мать. Она достигла основания холма и начала подниматься на него. Остров вокруг неё был наполнен жизнью. В низкой траве гудели пчёлы. Существо, похожее на оленя, но с хрустальными отростками в том месте, где должны были быть его рога, долго разглядывало Цереру, прежде чем ускакать прочь. И всё же она не видела там людей, несмотря на то, что пейзаж вокруг неё усеивали здания. Те, что находились к Церере ближе всего, создавали ощущение чистой пустоты, будто эти помещения были покинуты всего несколько мгновений назад. Церера продолжала подниматься к вершине холма, к месту, где башни образовывали на траве круг, позволяя ей увидеть весь остров через прогалы как на ладони. И всё же она не стала этого делать. Вместо этого Церера смотрела в центр круга, где стояла одинокая фигура в одежде белого цвета. В отличие от её видения фигура не была размытой. Она стояла перед ней, такая же чёткая и настоящая как Церера. Церера шагнула вперёд, подойдя так близко, что почти могла её коснуться. Перед ней мог находиться только один человек. «Мама?» «Церера». Фигура в балахоне бросилась вперёд в то же мгновение, что и Церера, и они крепко обняли друг друга, и этот жест, казалось, выражал всё то, что Церера не могла произнести: сколько она ждала этого момента, какую любовь она ощущала, как невероятно было встретить женщину, с которой она познакомилась только в видении. «Я знала, что ты придёшь, - сказала женщина, её мать, когда они отпустили друг друга, - но даже это знание отличается от того, что я чувствую, когда вижу тебя на самом деле». Затем она скинула свой капюшон, и Церере показалось невозможным, чтобы эта женщина могла быть её матерью. Возможно, её сестрой: у неё были такие же волосы, те же черты лица. Церере показалось, что она смотрится в зеркало. И всё же она казалась слишком молодой, чтобы быть матерью Цереры. «Я не понимаю», - сказала Церера. «Ты действительно моя мама?» «Так и есть». Она протянула руки вперёд, чтобы снова обнять Цереру. «Я знаю, это выглядит странно, но это правда. Мой вид может жить долго. Я Лицин». Имя. Церера наконец-то узнала имя своей матери. Почему-то это значило для неё больше, чем всё остальное. Лишь его одного было достаточно, чтобы посчитать это путешествие ненапрасным. Она хотела просто стоять там и смотреть на свою мать, не отрываясь. Но всё же у неё были вопросы. Так много, что они посыпались из неё без остановки. «Что это за место?» - спросила она. «Почему ты здесь одна? Постой, что ты имеешь в виду под «твоим видом»? Лицин улыбнулась и села на траву. Церера присоединилась к ней и, когда она опустилась, то поняла, что это была не просто трава. Она разглядела под ней каменные фрагменты, расположенные в форме мозаики, но давно покрывшиеся растительностью. «Не существует простого способа ответить на все твои вопросы», - сказала Лицин. «Особенно когда у меня так много собственных вопросов о тебе, о твоей жизни. Обо всём, Церера. Но я попытаюсь. Должны ли мы сделать всё по старинке? Ответ за ответ?» Церера не знала, что на это сказать, но, похоже, её мать ещё не закончила. «Они всё ещё рассказывают истории о Древних в твоём мире?» «Да», - сказала Церера. Она всегда уделяла больше внимания историям о воинах и их подвигах на Стадионе, но она слышала и кое-что из того, что рассказывали о Древних: о тех, кто существовал до появления человечества, кто порой выглядел точно так же, а иногда и был чем-то бо´льшим. Они так многое построили, а потом потеряли. «Подожди, ты хочешь сказать, что ты…» «Одна из Древних, да», - ответила Лицин. «Это было одно из наших мест, до того… Что ж, есть вещи, о которых лучше не вспоминать. Кроме того, теперь ответ за тобой. Расскажи мне, какой была твоя жизнь. Я не могла быть рядом с тобой, но я потратила так много времени, пытаясь представить себе, какой сложится твоя жизнь». Церера попыталась рассказать ей всё, хотя она и не знала, с чего начать. Она рассказала Лицин о том, как она росла в кузнице своего отца, о своих братьях. Она рассказала ей о восстании и о Стадионе. Ей даже удалось рассказать ей о Рексусе и Таносе, хотя на этих словах её голос надломился, и она почувствовала, будто ей не хватает воздуха в лёгких. «Ох, моя дорогая», - сказала её мать, положив руку ей на плечо. «Хотела бы я избавить тебя от этой боли. Хотела бы я быть рядом с тобой, когда это происходило». «И почему ты не могла?» - спросила Церера. «Ты была здесь всё это время?» «Верно», - сказала Лицин. «В давние времена это место было одним из тех, что принадлежали моему народу. Остальные покинули его. Даже я оставляла его на какое-то время, но в последние годы оно стало для меня своего рода святилищем. И местом ожидания, конечно же». «Ожидания?» - спросила Церера. «Ты имеешь в виду меня?» Она увидела, как её мать кивнула. «Люди говорят, что видеть судьбу – это дар, - сказала Лицин, - но в некотором роде это и тюрьма. Осознавая то, что должно произойти, ты теряешь право выбора, которое даётся с незнанием, ведь твои желания уже не принимаются во внимание...» Её мать покачала головой, и Церера увидела, что она загрустила. «Сейчас не время для сожалений. Я наконец увидела свою дочь, и у тебя есть время только на то, чтобы узнать, для чего ты сюда прибыла». Она улыбнулась и взяла Цереру за руку. «Идём со мной». *** Церере казалось, что прошли целые дни, пока они с матерью шли по волшебному острову. Захватывающее ощущение – находиться здесь со своей матерью. Всё это было похоже на сон. Во время их прогулки они говорили в основном о силе. Мать пыталась объяснить её суть, а Церера пыталась всё понять. Происходило нечто странное: когда её мать говорила, Церера чувствовала, будто её слова как бы наполняют её силой. Даже сейчас, пока они шли, Церера чувствовала, как она поднялась внутри неё, обволакивая её естество дымкой, когда мать коснулась её плеча. Ей нужно было научиться контролировать свою силу, и она пришла сюда, чтобы научиться ей управлять, но по сравнению с тем, что она наконец увидела свою мать, это казалось не таким уж и важным. «Наша кровь дала тебе силу», - сказала Лицин. «Островитяне пытались помочь раскрыть её, не так ли?» Церера подумала об Оэне и обо всех тех странных упражнениях, которые он заставлял её делать. «Да». «Для люди не нашей крови они хорошо понимают мир», - сказала её мать. «Но есть вещи, которые даже они не в состоянии тебе показать. Ты уже делала что-то из камня? Это один из моих талантов, поэтому я предполагаю, что и один из твоих». «Делала что-то из камня?» - спросила Церера. Она не понимала. «Пока что я только лишь двигала вещи. Я стала быстрее и сильнее. А ещё…» Она не хотела заканчивать свою мысль. Она не хотела, чтобы её мать плохо о ней думала. «Твоя сила убила тех, кто пытался причинить тебе вред?» - сказала Лицин. Церера кивнула. «Не стыдись этого, дочь. Я наблюдала за тобой совсем немного, но я знаю, чем тебе суждено быть. Ты хороший человек. Такая дочь, о которой я могла лишь мечтать. Что же касается камней…» Они остановились на лугу с фиолетовыми и жёлтыми цветами, и Церера наблюдала, как её мать срывает маленький цветок с нежными шелковистыми лепестками. Через контакт со своей матерью она почувствовала, как сила внутри неё замерцала, она была всё ещё знакомой, но гораздо более осознанной, искусной, сформированной. Поверхность цветка стала покрываться каменной плёнкой, словно окно инеем в морозную погоду, но оказалось, что так произошло не только с его поверхностью. Через секунду трансформация завершилась, и в руках её матери остался каменный цветок, похожий на те, что Церера видела на острове до этого. «Ты это почувствовала?» - спросила Лицин. Церера кивнула. «Но как ты это сделала?» «Почувствуй снова». Она сорвала другой цветок, и на этот раз весь процесс происходил невероятно медленно: она превращала его в нечто с мраморными лепестками и гранитным стеблем. Церера пыталась отследить движение силы внутри неё, она как будто двигалась с ней в унисон, пытаясь скопировать её. «Хорошо», - сказала Лицин. «Твоя кровь отреагировала. Теперь попробуй сама». Она передала Церере цветок. Церера склонилась над ним, сосредоточившись, пытаясь захватить силу внутри себя и направить её в форму, которую она ощущала, пытаясь повторить за матерью. Цветок взорвался. «Что ж, - сказал Лицин, смеясь, - это было неожиданно». Её реакция так сильно отличалось от той, какую выдала бы та мать, с которой Церера выросла. Она избила бы Цереру за малейший промах. А Лицин просто передала ей ещё один цветок. «Расслабься», - сказала она. «Ты уже знаешь, как это должно происходить. Прими это ощущение. Представь его себе. Сделай его реальным». Церера пыталась сделать это, думая о том, что она почувствовала, когда её мать трансформировала свой цветок. Она осознала это чувство и наполнила его силой так, как её отец, возможно, наполнял формы в кузнице железом. «Открой глаза, Церера», - сказала Лицин. Церера даже не поняла, что закрыла их, пока её мать не сказала ей об этом. Она заставила себя посмотреть на свои руки, хотя и боялась этого. Как только она открыла глаза, то поняла, что не может им поверить. Она держала идеально сформированный окаменевший цветок, который с помощью её силы превратился в изделие из чего-то подобного базальту. «Это я сделала?» - спросила Церера. Даже несмотря на всё то, что она делала до этого, это казалось почти невозможным. «Ты» - ответила её мать, и Церера услышала в её голосе гордость. «Теперь нам просто нужно научить тебя делать это с открытыми глазами». На это они потратили много времени, и много цветов. И всё же Церера заметила, что наслаждается этой тренировкой. Более того, каждый раз, когда её мать улыбалась её стараниям, Церера ощущала вспышку любви, пронизывающую её. Даже когда минуты перетекли в часы, она продолжала тренироваться. «Да, - сказала, наконец, её мать, - прекрасно». Это было даже нечто большее; это было легко. Легко высвобождать свою силу. Легко направлять её. Легко трансформировать цветок в прекрасное каменное изделие. Церера поняла, насколько она устала, только когда она закончила тренироваться. «Всё в порядке», - сказала мать, взяв её за руку. «Твоя сила требует энергии и усилий. Даже самые сильные из нас могли работать с ней не дольше этого». Она улыбнулась. «Но твоя сила знает, для чего она предназначена. Она появится, когда кто-то будет тебе угрожать или когда ты сама её вызовешь. А ещё ты научишься большему». Церера почувствовала вспышку силы в своей матери, и она увидела весь потенциал своей силы. Она увидела каменные здания и сады в новом свете: это были вещи, построенные с помощью этой силы, созданные таким образом, что никто не мог понять их происхождение. И тогда она почувствовала себя полноценной. Совершенной. Но тут лицо её матери перестало светиться счастьем с прежней силой. Церера услышала, как та вздохнула. «Что такое?» - спросила Церера. «Просто мне бы хотелось, чтобы мы могли провести вместе больше времени», - сказала Лицин. «Я хотела бы провести тебя через башни и рассказать историю моего народа. Я хотела бы услышать всё об этом Таносе, которого ты так любила, и показать тебе сады, где солнце никогда не касалось деревьев». «Тогда сделай это», - сказала Церера. Ей казалось, что она могла бы остаться здесь навсегда. «Покажи мне всё. Расскажи мне о прошлом. Расскажи мне о моём отце и о том, что случилось, когда я родилась». Но её мать покачала головой. «Это одна из тех вещей, к которым ты ещё не готова. Что касается времени, я уже говорила, что знание судьбы может стать тюремным заключением, дорогая, а твоё предназначение гораздо важнее, чем большинства других». «Я видела кое-какие образы», - призналась Церера, думая о снах, которые приходили к ней снова и снова, пока она была на корабле. «Тогда ты знаешь, почему мы не можем остаться здесь и быть семьёй, независимо от того, насколько нам этого хочется», - сказала её мать. «Хотя, возможно, в будущем найдётся для этого время. Этого и многого другого». «Но сначала я должна вернуться, не так ли?» - спросила Церера. Её мать кивнула. «Так и есть», - сказала она. «Ты должна вернуться, Церера. Возвращайся и освободи Делос от Империи, что тебе и было предназначено сделать». вернуться Стефания едва ли могла поверить, что она была замужем за Таносом целых шесть недель. Однако уже наступил фестиваль Кровавой луны, что только подтверждало эти сроки. Шесть недель блаженства, каждая из них столь прекрасная, насколько она могла на это надеяться. «Ты выглядишь потрясающе», - сказала она, глядя на Таноса в комнате, которую они с ним теперь делили. Он был облачён в тёмно-красный шёлк, украшенный золотом и рубинами. Иногда она едва могла поверить, что он принадлежит ей. «Красный тебе идёт». «Я выгляжу так, будто весь залит кровью», - ответил Танос. «В этом и смысл, ведь это фестиваль Кровавой луны», - отметила Стефания. Она потянулась к нему, чтобы его поцеловать. Ей нравилось делать это в любой момент, когда она этого хотела. Если бы у них сейчас было больше времени, она, возможно, воспользовалась бы моментом, чтобы предпринять что-нибудь ещё. «Вряд ли кто-то обратит внимание на то, во что я одет», - сказал Танос. «Никто и не посмотрит на меня, когда рядом со мной будешь идти ты». Возможно, кто-то другой сформулировал бы комплимент более элегантно, но в том, как Танос произнёс это, слышалось что-то серьёзное, что значило для Стефании гораздо больше, чем все самые восхваляемые поэмы в мире. Хотя она действительно довольно усердно работала над подбором самого красивого платья в Делосе. Оно переливалось множеством красных оттенков, выглядя так, словно её обволакивало пламя. Она даже подкупила портниху, чтобы убедиться, что оригинал наряда, предназначенный для менее известной дворянки, не был готов в срок. Стефания протянула Таносу руку, и тот взял её, направившись вниз к большому залу для празднеств, где ранее состоялась их свадьба. В браке уже шесть недель? Шесть недель такого блаженства, которое Стефания не могла себе и вообразить. Они жили вместе в покоях, отведённых для них в замке королевой. Ходили даже слухи о том, что король планирует даровать Таносу новое поместье недалеко от города. В течение шести недель они были самой популярной парой в городе, их приветствовали везде, где бы они ни появились. Стефании это нравилось. «Не забудь, что ты не сможешь ударить Люциуса, когда увидишь его сегодня», - сказала Стефания. «Я всё ещё держусь», - ответил Танос. «Не волнуйся». Но Стефания всё же волновалась. Она не хотела рисковать потерять Таноса теперь, когда он был её мужем. Она не хотела, чтобы его казнили за то, что он напал на наследника престола, и не только из-за того положения, в которое эта ситуация её поставит. Сначала она хотела стать его женой ради престижа, который приносило подобное положение, но теперь... теперь она с удивлением для себя обнаружила, что любит его. «Принц Танос и его жена, леди Стефания!» - объявил герольд, стоящий у дверей, и Стефания улыбнулась, прислонившись головой к плечу Таноса. Ей всегда нравилось это слышать. Она оглядела комнату. Для их свадьбы её задрапировали в белый, но теперь она заполнилась красным и чёрным. Вино в бокалах было густого кроваво-красного цвета, мясо на праздничных столах было приготовлено с кровью, и дворяне были облачены в одеяния цвета сменяющейся луны. |
