Он не мог сказать точно, когда это началось. Моменты, похожие на внезапно накатившее головокружение, они длились всего несколько секунд и проходили. Но в эти мгновения мир словно подёргивался дымкой, он переставал ощущать себя собой и не знал, кто он. Он гнал от себя эти ощущения, старался не обращать внимания, выбросить из головы, злился, когда это случалось снова, и всё же ждал их. Что-то такое чудилось ему в этом, что-то важное, что он никак не мог уловить. А потом случился тот бой.

Рыцари смерти терпели поражение, и паладины теснили их. Измождённые, замерзавшие, в потёртых латах, потерявшие страх от отчаяния, они шли вперёд, веря, что Свет не оставит их, и в тот день так и было, и войско тьмы отступало. Рен не заметил, как отбился от своих, и когда второй паладин пришёл на помощь первому, рядом не было никого, чтобы прикрыть его. Он успел только развернуться, увидел вспышку света, заслонившую весь мир, и клинок паладина пронзил его насквозь.

— Всё так и было, как ты рассказывал… там, у ворот? — тихо спросил Тейрис.

— Да, — ответил Рен.

Это было как оказаться в центре белого пламени и гореть не сгорая. Он помнил, что кричал, срывая горло, как не кричал никогда в жизни, и не издавал при этом ни звука. Весь мир пылал, и он корчился в этом огне, плача от боли, бессилия и страха, и ещё от тысячи чувств, о которых забыл. Время перестало иметь значение, он не помнил, что было в какой момент, но, видимо, что-то изменилось в нём сразу, потому что паладины забрали его с собой — хил, подбиравший раненого, случайно заметил, что его исцеляющая магия действует на умирающего дк, а это могло означать только одно — он больше не служит королю-личу.

Рен не помнил этого, как не помнил и реальности следующих нескольких дней, только испепеляющее пламя, ужас, воспоминания, проносившиеся в дымке огня, и наконец — осознание. Всё это словно происходило одновременно и было бесконечно растянуто во времени, и для него существовало только начало, тот момент, когда он упал на колени в снег, сжимая руками пронзивший его меч, и свет ослепил его, и мгновение, когда он открыл глаза в лазарете паладинов.

— Это было очень плохо?

— Умирать было легче.

— Я не знал, что это происходит так.

— Это происходит по-разному, у каждого по-своему. Кто-то просто в какой-то момент будто просыпается. Кто-то видит или слышит что-то такое, что пробуждает его. Я слышал и о том, как очень сильные паладины могут освободить дк силой своего Света. Мне понадобилось почти умереть.

— Но ты же сказал, что это началось раньше, может быть ты бы и сам освободился, просто тебе не повезло напороться на меч.

— Может… Сейчас уже не узнать.

— Я знаю, — серьёзно сказал Тейрис, придвинулся поближе и потёрся носом о его висок. Рен, всё время смотревший в потолок, наконец повернул к нему лицо и посмотрел в глаза.

— Ты не так хорошо меня знаешь, — сказал он и криво улыбнулся, плохо пытаясь изобразить иронию.

Тейрис прижался лбом к его лбу и услышал, как дк прерывисто вздохнул.

— Точно лучше, чем ты думаешь, самодовольное ты хуйло, — нежно ответил он.

Кольтира поворошил угли палкой, отшатнулся от взметнувшихся искр, воткнул палку в снег и глянул на Тассариана.

— Ну и как они тебе?

Тассариан пожал плечами.

— Неплохие ребята, толковые вроде.

— А Рен?

— Дай ему время, — ответил Тассариан, помолчав, и в свою очередь задал вопрос: — Что думаешь о жреце?

Кольтира хмыкнул и поморщился. Тассариан внимательно смотрел на него и ждал. Кольтира мог уловить больше него самого, и Тассариан знал это, как знал, что иногда Кольтира с трудом может переносить близость тех, в ком течёт сила Света. При жизни он был таким же вздорным и страстным, как и после смерти, и принял силу Ледяной Скорби так же неистово, как когда-то сражался против неё. Если искупление — это освобождение от тьмы, то у Кольтиры не было надежды, он сам был тьмой, он больше не мог отделить себя от неё, как бы отчаянно ни хотел этого сам, и не мог скрыть это желание от Тассариана, как бы ожесточённо ни пытался. Каждый из нас хочет получить всё, и никто не получит, вспомнил Тассариан, глядя на бледное лицо Кольтиры в свете огня. Значит, подумал он, мы получим то, до чего сможем дотянуться.

— Сложно сказать, — наконец ответил Кольтира. — Он как… как пустой сосуд. Там в лесу, когда ты устроил привал, был момент, когда он… — Кольтира остановился, подбирая слова и снова поморщился. — Не знаю, что он сделал. Но меня просто жгло всего от того, что он рядом. А до этого, и после — словно ничего нет.

— Хм, — многозначительно сказал Тассариан.

— Чё ты хмыкаешь, как будто чё-то понял? — взвился Кольтира.

— То есть ты не можешь толком ничего о нём сказать? — уточнил Тассариан.

— Нет ну почему, очень даже могу, — язвительно отозвался Кольтира. — Я тебе и говорю. Я не знаю, что он такое. Я даже не знаю, человек ли он.

Тассариан приподнял брови.

— Даже так?

— Хуяк, блядь, — буркнул Кольтира, снова схватил палку и ожесточённо принялся рыться в костре.

— На вид человек, — заметил Тассариан, отмахиваясь от вихрем взметнувшихся в воздух искр.

— Ты тоже на вид человек, — возразил Кольтира, — а по сути — мертвец и деревенщина.

Тассариан расхохотался, и Кольтира, как ни пытался сдержаться, тоже в конце концов фыркнул и улыбнулся своей хищной улыбкой.

— Тот паладин, что живёт в Мрачном своде, — сказал он, когда Тассариан отсмеялся, — эмиссар Авангарда, Лэйтар, ну ты понял. Который повёрнут на дк.

— Ну?

— С ним странно, знаешь. Он ведь сильный паладин, и ты видел его, он до мозга костей пропитан Светом. Отличный хил, весёлый парень, всегда готов исповедовать заблудшего, как из учебника для юных паладинов, короче. А мне почти никогда не бывает тошно рядом с ним.

Тассариан склонил голову на бок и почесал затылок.

— Ну он… странный.

— А кто не странный-то тут? — с внезапной злостью ответил Кольтира. Тассариан привык к сменам его настроения и только прищурился. — Кто тут нормальный? Да, Лэйтар сумасшедший, маленький поломанный паладинчик, свихнувшийся здесь, мечтающий нас спасти, и ты знаешь, мне иногда кажется, что Свет любит свихнувшихся и даёт им вдвое больше сил. За таких, как Лэйтар, я хочу разнести Ледяную Корону в пыль. Но кто здесь нормальный вообще? Этот маг с кулинарными талантами, который носит в кармане лавровый лист? Троллька, которая забыла страх настолько, что даже я его не чувствую? Хант, который всё видит и всё понимает, но просто молча идёт вперёд? Или этот паладин, который там сейчас тетёшкает своего ручного дк?

— Кольтира… — негромко окликнул Тассариан, но он не слушал.

— Меня заебало это всё. Заебало на всё это смотреть.

— Ты… — начал Тассариан и запнулся, и как-то виновато глянул на Кольтиру исподлобья.

— Ты хотел сказать мне, что я не виноват? — ядовито спросил Кольтира. — Но вовремя прикусил язык?

Тассариан не ответил и Кольтира тоже замолк.

— Знаешь, за что я тебя люблю? — ни с того ни с сего спросил Тассариан через несколько минут.

Кольтира посмотрел на него с интересом.

— Я бы тебе предъявил за смену темы, но продолжай, интригует.

— Ты всегда разный, — сказал Тассариан, глядя на него поверх языков пламени. — И я никогда не знаю, что будет через минуту. Ты будешь грубить, или смеяться, или ненавидеть себя, или меня, или оплакивать весь мир, или желать его уничтожить. Или, если особенно повезёт, всё это сразу.

— Если особенно повезёт?

— Ну такое шоу никто не захочет пропустить.

— Ты для этого меня убил?

— Конечно. Я как увидел тебя, так сразу подумал: нам на личовщине не хватает такого клоуна. И вот теперь все знают: кто с Кольтирой служил — тот в цирке не смеётся.

— Рад, что оправдал твои ожидания, — церемонно поблагодарил Кольтира и слегка поклонился.

— Сверх всякой меры, — в тон ему ответил Тассариан.

К середине ночи распогодилось и впервые за последние несколько дней на небе проступили звёзды. Тассариан тыкал пальцем и называл созвездие, а Кольтира спорил с ним, просто чтобы поспорить. Ближе к рассвету Тассариан задремал, Кольтира хотел было покидать в него шишки, чтоб разбудить, но передумал. Одно доброе дело не повредит его репутации, особенно если никто о нём не узнает.