— Я на секунду испугался, — сказал Тейрис. — Там, ну когда ты… в общем, что ты не вернёшься.

И он вспомнил, как Рен стоял, опустившись на одно колено, и Тассариан звал его, а он не отвечал и смотрел заледеневшим взглядом в пустоту, словно ничего не было вокруг.

Рен ответил не сразу и Тейрис уже подумал, что зря он об этом, но тут дк наконец заговорил.

— Что если в другой раз я не смогу? — тихо спросил он. — Я почти хотел этого, почти сдался. Что если в другой раз…

— Нет, — твёрдо ответил Тейрис, прервав его на полуслове.

Рен смотрел ему в глаза и ждал, без злости, без напора, просто ждал, будто Тейрис мог ответить сейчас на все его вопросы.

— Нет, — повторил паладин, — я знаю тебя.

— А что если нет? — настойчиво спросил Рен и вдруг заговорил быстро и горько: — Я столько всего сделал за пятнадцать лет. Мы все столько всего сделали. Мы… не мы, понимаешь? Сами не знаем, кто мы. Может и нужно только такое правосудие для нас, как у Мартина?

— Мне плевать на правосудие, — тихо и жёстко ответил Тейрис, и сам в этот момент понял для себя, чётко и ясно, что это так.

Рен осёкся и, казалось, даже растерялся на секунду.

— Ты паладин, ты и есть правосудие Света, — возразил он.

— Не для тебя, — сказал Тейрис.

Рен молчал, Тейрис вытащил руку из-под одеяла, обнял его за шею и с силой притянул к себе, прижимаясь лбом к его лбу.

— Не для тебя, слышишь? Мне плевать, кто я там есть и что я должен. Плевать на правосудие, плевать на твои грехи, я отказываюсь судить их. И тебя. Свет мне свидетель. С этого момента и навсегда. Ты понял меня?

Рен закрыл глаза и прошептал в ответ:

— Да.

Обрящут отчаявшиеся — надежду, измученные — утешение, потерянные поднимут глаза и узрят, как рассеивается мгла, открывая путь. Испепелённые собственной ненавистью возродятся в мире, радость вновь познают скорбящие, мертвые вспомнят о жизни, а живые заглянут в глаза смерти и не убоятся её. Проклятые, сломленные, бредущие во тьме, отказавшие сами себе в искуплении отыщут то, во что более всего потеряли веру: прощение.