– Не получилось. Значит… Значит, зачем-то это было надо.

Когда мы с Антоном собрались уходить, Света спросила:

– Вдруг я буду в Ленинграде – телефонов у вас нет?

– Какие в общаге телефоны, – ответил Антон.

– Ладно, но если вы будете в Москве, звоните.

На пути домой я передал Антону мой разговор с Леонидом. Я думал, мы обсудим, как нам завтра будет лучше защищаться. За отрицательную характеристику с места практики декан имел право отчислить любого, а Никицкий с его тройками был бы обречён. Однако Антон лишь изрёк: «Любопытно», – и больше слова не вставил в лай, которым собаки от двора ко двору провожали чавканье наших сапог – иные вдобавок звенели цепью, иные прыгали на забор.

Когда мы пришли в избу, я сказал:

– Как будто я лучше тебя работал!

– Погоди раньше времени возмущаться, – ответил Антон и добавил: – Не забыть с утра взглянуть, есть ли в сарае гвозди.

Взглянуть на гвозди мы всё-таки позабыли, а на подходе к камералке, сквозь её окна, услышали горячие голоса. Внутри оказались примолкшие с нашим появлением Красилов, Сурочкин, Леонид, Лариса и Наташа. Леонид поджимал губы, а лицо Красилова было красным.

Мы стали посреди комнаты, и Красилов проговорил:

– Ну вот, пусть сами скажут! Антон, как бы ты оценил свою деятельность на практике?

– Не мне судить.

– И всё-таки: как ты считаешь, ты способствовал утверждению в отряде благоприятной рабочей обстановки?

– Вроде старался.

– Сейчас посмотрим, как ты это делал. Вот открываем твой полевой дневник. Точка наблюдения двести двадцать один вэ. Тонкая фракция… В пяти метрах на юго-запад – останки растерзанной хищниками куропатки. Точка наблюдения триста четыре вэ. В ноле целых шести десятых метра к востоку – гриб с красноватой шляпкой, синеющий на изломе – предположительно подосиновик. Посмеяться тут всем нам хорошо, но дневники будет проверять комиссия не из передачи «Вокруг смеха». Возьмут да снизят оценку. Не премия нам будет тогда, а слёзы. Может, в чём-то ты и старался, но я-то тебе за старание должен хорошую характеристику давать или за результат?

– Что Вы имеете в виду?

Никицкий казался невозмутимым.

– Вот, пожалуйста: как всегда, начинаешь спорить, вносить в работу нервозность! Так чего от тебя больше: пользы или наоборот? Георгий Павлович, как твоё мнение?

Красилов наставил на Сурочкина свои темно блестящие глаза, и у того – я замечал, что с ним как правило это в таких случаях происходило – начала чуть-чуть подрагивать голова.

Георгий Павлович как будто с усилием уклонился от этого взгляда и вымолвил:

– Соэршенно … Мне кажется, что в Антоне нет искательства, а есть искание.

– Здорово! – отозвалась Наташа.

– Приятно быть причиной афоризма, – проговорил Никицкий. – А ещё приятней – знать, что твои труды кто-то прочитал.

Встала со стула Лариса:

– Антон, дело серьёзное, а ты ёрничаешь. Вообще-то, я тут сбоку припёку, но вопрос всё-таки имею право задать. Андрей Петрович, кто Вам нужен: студенты или солдаты? Насколько я знаю, голова на плечах у Антона есть, а остальное, может быть, не так уж и важно? Не будет же он всю жизнь так сочинять.

– Кстати, – заметил Леонид, – с каким это студентом Андрей Петрович чаще всего за геологию разговаривал?

– Причём здесь это? – сказал Красилов.

– Притом, что если таких ребят из ВУЗов отчислять, то кто придёт Вам на смену?

– Никто их не собирается отчислять! Но надо дать повод человеку задуматься.

Я вмешался:

– Тогда давайте и мне такую же характеристику, как Антону! Мы с ним одинаково работали! А то, что Вы прочитали, мог написать и я!

– Может быть – под чью только диктовку. Предоставь уже нам оценивать, кто как работал. Закрываем обсуждение, работы у всех полно. Антон, Сева, сегодняшний день – в вашем распоряжении. Копируйте материалы для ваших курсовых.

Никицкий взял геологический отчёт – переплетённую книгу машинописных листов – за предыдущий год, а я – давности двухгодичной. Антон сразу перевернул последнюю страницу, вынул из кармашка, приклеенного к задней обложке, во много раз сложенные карты и, расстилая их поочерёдно на светостоле, принялся переводить изображения с них на лист ватманской бумаги – я же долго не мог уйти с первых страниц, где по нетронутому давнему обычаю давалось описание животного и растительного миров, представленных на площади работ. Оно было для меня как-то мило – наверно, потому, что было излишеством. Невольно я перевёл взгляд на окно, на сопки, которые всей этой растительностью и зверьём наполнялись, и в придачу увидел Виктора, неспешно приближающегося к камералке.

Войдя, он поздоровался и расположился – с тою же свободою, с какой ранее прислонялся к сваленному дереву – на стуле возле стола Наташи. Она, не поднимая головы, чертила карандашом, а он со своей спокойной улыбкой всё глядел ей в лицо. Так протекло минут десять – я уже перешёл к неодушевлённым и не произрастающим геологическим предметам, – и Леонид наконец произнёс:

– С чего бы это водителям в камералках долго сидеть?

Виктор как будто не услышал, и Наташа, раскрасневшаяся, выпалила:

– Тебе говорят!

Не меняя улыбки, он кивнул на дверь:

– На два слова?

– Никогда – чтоб мне мою маму в Одессе больше не увидеть! Уходи! Дай работать!

– Виктор, – вмешался Леонид, – У тебя нет задания? Студенток везёшь – машину подготовил?

– Почти.

Виктор встал и неторопливым шагом вышел из помещения. «Должно быть, – подумал я, – за присутствие духа полюбила его Наташа».

– Пойдём перекурим? – позвал меня Антон.

Во дворе стоял Виктор – ноги на ширине плеч, в лёгкой куртке, с душой нараспашку, на ветру – и курил.

– Чего она взбеленилась? – проговорил он, после того как Никицкий прикурил от его сигареты. – Мы что – женаты? Я что – не могу ещё выбирать?

– Ты что-то про ребёнка говорил, – заметил Антон.

– Да сболтнул. Будет – тогда и разговор будет.

– Логично, – произнёс Антон.

Виктор уронил с губы окурок и расхлябанной походкой ещё упивающегося волей недавно вольноотпущенного человека пошёл со двора к своей стоящей неподалёку машине.

Я сказал:

– Тебе не кажется, что им нельзя не любоваться?

– Не кажется. Что ж это за падла доложила-таки Наташе?

– Ты считаешь, что ей не надо было знать? А по-моему, тот, кто ей рассказал – мужественней, чем мы.

– Но только не умней. Думаешь, им двигало благородство?

– Может, и нет, а всё равно он сделал то, чего мы не смогли.

– Или не захотели. Но даже если б ты был прав, он что: не мог, пока мы уедем, подождать?

Тем временем на дороге показались студентки с рюкзаками. Опять мы их провожали, опять был ГАЗ-66, но в этот раз через протёртое стекло кабины в глазах водителя была заметна синева.

Антон предложил Светлане сигарету.

Та помотала головой:

– Я не курю.

– Значит, определилась?

– Наверно.

– Как ты смогла? В поле, наоборот, все начинают.

– А вот не хочется как все. И вообще, это ни к чему. Между прочим, тебе – особенно.

– Ты считаешь?

– Нет – чувствую.

Никицкий промолчал, и Светлана прибавила:

– Спасибо вам за оправу. Чудная была практика, но без костра до и после всё было бы не то.

– Да, хорошо было, – улыбнулся Антон.

– Было прекрасно, – проговорила Света, берясь за кабинный поручень. Чистые звук проступил вдруг в её «а», и в один миг легко, словно с глыбы на глыбу, с подножки на сиденье перешло её укреплённое сопками тело.

Вика обняла Наталью за плечи, что-то ей пошептала, залезла вслед за Светланой в кабину и потом, выпростав руку через открытое окно дверцы, долго махала нам из удаляющейся машины.

В то время как мы продолжили копаться в отчётах, я спросил Антона:

– Интересно, повариха из того отряда уже рассчиталась? Может, мы её увидим?

– Зачем тебе?