— Куда ты собралась, Кейденс? — спросил он.

Я не обернулась. — На урок.

— Единственный урок, что проводится снаружи — это физкультура, — ответил он. — И ты идёшь не туда.

Я замерла.

— И, кстати говоря, здесь есть камера.

Я подняла глаза и посмотрела направо. Нет камеры. Я посмотрела налево. Камера. Когда они её установили?

— Что происходит? — спросил мистер Коннели.

Я подпрыгнула. Не слышала, чтобы он двигался, а теперь он стоял прямо позади меня.

— Просто мне не хочется быть здесь сегодня, — ответила я, поворачиваясь к двери. К моему выходу. Моей свободе. Смогу ли я убежать от своего учителя математики, если он пойдёт за мной?

— Кейденс, ты достаточно умна, чтобы знать, что выбора у тебя нет. И ты также достаточно умна, чтобы знать, что у тебя будут огромные проблемы с родителями, — пытался вразумить меня мистер Коннели.

— Мне всё равно, — огрызнулась я.

— Нет, это не так.

Я кивнула. Он был прав. Я целый месяц после освобождения из колонии трудилась, чтобы вернуть родительское расположение. Я хотела, чтобы они смотрели на меня так же, как раньше. Мама стала немного более благосклонна. Папа же оставался неумолим, и чем больше я старалась показать ему, что изменилась, тем более неумолимым он становился.

Ирония в том, что мне не нужно доказывать ни одному из них, что я изменилась, ведь это не так. Я всегда была хорошей девочкой, даже когда совершала эту большую ошибку. Да, это была действительно ужасная ошибка – накачаться и ограбить магазин, но это не определяло того, кто я есть. Я не стала внезапно за одну ночь зависимой наркоманкой или закоренелой преступницей. Я сделала один неверный выбор, который заклеймил меня на всю жизнь, по крайней мере, в глазах моих родителей.

Только когда меня отпустили из колонии, я поняла ожидания своих родителей. От меня ожидали, что я всегда буду идеальной. Мне никогда не было позволено совершать ошибку, и когда я всё-таки её совершила, я заплатила непомерную цену. Дело не только в том, что они не простили меня и, наверное, никогда не простят, дело в том, что, думаю, я им даже больше не нравилась.

— Пойдём со мной, и я напишу тебе освобождение, — предложил мистер Коннели.

Я неохотно последовала за ним в класс и остановилась в дверном проёме, пока он писал записку. Когда он протянул её мне, я достала из своего кармана его носовой платок.

— Обмен, — сказала я, предлагая ему кусочек ткани.

— Мне он не нужен, — ответил он. — Можешь оставить его, кажется, он тебе очень понравился. — И он подмигнул мне. И мне это понравилось.

Я улыбнулась. — Вы когда-нибудь прежде давали его кому-то, кто использовал бы его и вернул?

— Нет. Я никогда и никому не позволял использовать его, до тебя, — тихо ответил он.

Я ощутила, как жар покалывает мою кожу. Мне хотелось спросить его, почему он позволил использовать его мне, но передумала.

— Это особенный носовой платок? — спросила я вместо этого.

— Моего дедушки, — ответил мистер Коннели.

— О Господи, — прошептала я, глядя на носовой платок. — Я положила его стираться с белым бельем. В обычном режиме!

Мистер Коннели усмехнулся. — Он в порядке. Всё ещё целый и невредимый.

— Мистер Коннели, я не могу его оставить. Пожалуйста, заберите его. С ним случится что-нибудь ужасное, я точно знаю. С моим-то везением, понимаете? Пожалуйста, заберите его, — я сунула платок ему в лицо.

— Отправляйся в класс, Кейденс, — ответил мистер Коннели. Он не забрал его.

— Пожалуйста, — упрашивала я, махая платком перед ним.

— Иди в класс, — мягко настоял он. — Я дам тебе знать, когда захочу вернуть его.

Я пошла на английский, в замешательстве сжимая в руке его носовой платок, меня расстроило, что он не забрал его. Что мне с ним, по его мнению, делать?

***

Все подростковые фильмы, изображающие время обеда в школе как самую ужасную часть дня, совершенно точны. Это самое худшее время, если у тебя нет друзей. Я не застенчивый человек по своей природе, но сегодня я чувствовала себя невероятно неудобно, сидя в одиночестве за столом для изгнанников. Я собиралась сесть рядом с Грэйси, но она ясно дала понять, что нашей дружбе конец. Что ранило меня больше всего, так это то, что она использовала как предлог своих родителей. Конечно же, я знала, что они не хотят, чтобы я к ней приближалась, но она и не пыталась бороться за меня, потому что не хотела. Она вычеркнула меня, и осознание этого было словно обжигающая пощёчина.

Я наблюдала, как в столовую зашёл мистер Коннели. Полагаю, его первой обязанностью в школьном году стал надзор за толпой учеников во время обеда. Я знала, учителя распределяют обязанности, и контроль во время обеда, безусловно, хуже всего. В руках он держал пакет с едой. Я подумала, что это мило и придурковато. Не знаю, почему. Еда в его пакете была уж явно лучше гадости на моём подносе.

Я заметила, что он шел в мою сторону.

Что ты вытворяешь? Не иди сюда. Ты не слышишь, что я сказала? Не. Иди. Сюда.

Мистер Коннели положил сумку на стол и сел на место в двух шагах от меня. Меня бросило в жар. Тут же появилась злость. Или раздражение. Или смущение. Не знаю. Может, всё и сразу.

— Привет, Райли, — поздоровался он с парнем напротив него.

— Здрасьте, мистер Коннели, — коротко ответил Райли. И снова вернулся к чтению своего комикса.

— Как дела, Николь? — спросил мистер Коннели, повернувшись к девчонке слева от него. Как он умудрился запомнить имена детей?

Николь захихикала и сдвинула свои очки вверх. — Здравствуйте, мистер Коннели.

— Как проходит день? — спросил он.

Она снова хихикнула. — Эм, нормально, вроде.

— Решила, пойдёшь ли на баскетбол? — продолжил он.

— Не уверена. Наверное, — тихо ответила она.

Я держала голову опущенной, глаза были прикованы к еде на подносе, волосы прикрывали лицо. У мистера Коннели волшебный мозг или что? Всего-то второй день в школе. Как он сумел запомнить имена этих случайных детей и предыдущие разговоры с ними? Он преподает примерно у двухсот учеников. И вообще, почему он сидит тут? Всё это очень странно.

— Привет, Кейденс, — поздоровался со мной мистер Коннели.

Я подпрыгнула на месте. — Здравствуйте.

— У тебя всё в порядке

Моя жизнь настоящий отстой, а ты видел, как я разревелась вчера словно ребенок. Сам как думаешь?

— Всё отлично, — пробормотала я, ковыряя вилкой жидкое картофельное пюре.

— Не голодна?

Я фыркнула и кивнула на тарелку с картошкой, чтобы ему было лучше видно.

— По-вашему это выглядит аппетитно? — спросила я.

Он усмехнулся. — Не особенно. Хочешь разделим мой сэндвич?

Нет, не хотела я делить твой сэндвич. Хватит уже быть таким милым и славным!

Я покачала головой.

— Тебе и впрямь нужно что-то есть. Так мозг будет лучше работать. И к тому же, ты действительно крошечная.

О Боже. Не надо комментировать мои размеры.

Он попробовал сменить тему. — Ты хорошо заботишься о моём платке?

Я уставилась на него. — Могу я вернуть его прямо сейчас?

— Нет, я просто спросил, заботишься ли ты о нём.

Я понятия не имела, что он имел в виду. И что мне теперь делать с его носовым платком? Я инстинктивно сунул руку в карман. Он все еще был там. В целости и сохранности.

— Он в моём кармане, — растеряно ответила я.

— Хорошо.

Больше я не могла терпеть.

— Почему вы сидите здесь? — потребовала я ответа. Я не хотела, чтобы это прозвучало, как обвинение.

— Есть причины, по которым я не могу здесь сидеть? — ответил он вопросом на вопрос.

— Просто странно. Знаете, есть же стол для учителей.

— Я не хочу сидеть за ним.

— Ну, просто, чтобы вы знали, вы сидите за столом для изгоев, — просветила я его, и Райли оторвался от своих комиксов и с презрением посмотрел на меня. — Так и есть, — настояла я.

— Я не вижу тут изгоев, — заспорил мистер Коннели. — Ты ведёшь себя грубо.