Я шла так быстро, как только могла, подбородок опущен, взгляд не отрывался от земли. Я не пойду завтра в школу. Я ни за что не смогу вернуться и столкнуться с ещё одним днем издевательств. Я ни за что не смогу встретиться с ним. Я убегу. Сегодня же соберу сумку, перерою весь дом, пока не найду спрятанные папой ключи от машины и покину город. Просто поеду. Буду ехать, пока не доберусь до океана. А потом прямо на машине въеду в океан.

— Прости, что заставил тебя плакать! — произнес мистер Коннели, выпрыгивая передо мной и вынуждая остановиться.

Я посмотрела на него, в глазах блестели злые слезы.

— Я чувствую себя ужасно из-за этого, — осторожно сказал он.

— Я не одна из таких девчонок! — выкрикнула я, чувствуя, как первая слеза скатывается из уголка моего глаза и скользит по щеке, предавая мои следующие слова, — Я не то, чтобы всё время так эмоциональна!

Мистер Коннели кивнул.

— Просто у меня ужасные тринадцать месяцев! — всхлипнула я. Слезы текли уже во всю, и я стирала их тыльной стороной руки. — И вы не помогли! Вы могли быть вежливее, понимаете? Вы могли просто позволить мне! То, что они сделали, было подло, а я просто пыталась справиться с этим как можно лучше!

Я видела, как мистер Коннели боролся сам с собой, думал, что сказать и что сделать. Он выглядел так, словно был готов протянуть руки и обнять меня, но потом вспомнил, что он учитель-мужчина, а я девочка-ученица. Он открыл рот, а потом закрыл его. Мне было неловко наблюдать, как он корчился от дискомфорта, и от этого я заплакала сильнее.

— Можно, я, пожалуйста, пойду? — всхлипнула я. У меня не было салфетки. Боже, ненавижу плакать! В этом не было ничего привлекательного, и я не собиралась стоять там и позволять своему великолепному учителю математики видеть, как у меня из носа текли сопли.

— Как ты доберешься домой? — спросил он, а потом достал из кармана носовой платок и протянул его мне.

— Какого черта…? — Но я взяла платок, ведь мне отчаянно хотелось высморкаться. Я отвернулась и высморкалась так тихо, как могла. — Что это? Сейчас тысяча восемьсот девяностый? — спросила я, отворачиваясь от него.

Он усмехнулся. — Я старомоден.

Я сжала ткань в руке. Ни в коем случае не отдам его ему обратно.

— Старомодный, да?

Мистер Коннели кивнул.

Я пожала плечами.

— Вы хотите его вернуть? — Я подняла кулак, ткань была надежно спрятана и не видна.

Мистер Коннели покачал головой. — Не сейчас.

Не знаю, что это значило, может, он ждал, что для начала я его постираю. Я, определенно, сначала постираю его.

— Что скажешь, если завтра мы начнём сначала? — спросил мистер Коннели.

Я фыркнула.

— Что это значит?

— Значит, что будет видно, — ответила я.

— Довольно справедливо. А теперь, как ты доберешься домой?

— Пойду пешком. Я живу в двух минутах от школы, — солгала я ему.

— Точно?

— Да, мистер Коннели. Всё в порядке.

Он кивнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но видно передумал и закрыл его.

На то, чтобы дойти до дома, у меня ушло два часа, и всю дорогу я материлась. Серьёзно. Я никогда не говорила «да пошло оно на хер» столько раз за всю свою жизнь. И это было так приятно. Да пошла на хер школа Крествью. Да пошли на хер мои родители. Пошел на хер комбинезон. Пошел на хер судья, который мог бы и отпустить меня, учитывая, что это было моё первое и единственное правонарушение. Пошла нахер Грейси за то, что она мелкая стерва. Пошел на хер Оливер за то, что он мой брат. Пошёл на хер мистер Коннели? Хм, нет. Он дал мне свой носовой платок, поэтому я позволила ему ускользнуть.

Я была мокрой от пота и совсем запыхалась, когда, наконец, зашла в наш дом. Оливер растянулся на диване в гостиной и смотрел старый выпуск «Симпсонов».

— Где ты была? — спросил он, глаза прикованы к экрану. — Я не видел тебя в автобусе.

Я проигнорировала его и пошла на кухню, схватила бутылку воды из холодильника и в считанные секунды проглотила её одним глотком. А потом сразу пошла в свою спальню и рухнула на кровать. Вот вам и план собраться и уехать из города. У меня не было сил сложить рубашку, не говоря уже о том, чтобы ехать одной несколько часов через множество штатов.

Я пялилась на стену напротив, ощущая шелковистую частичную бессознательность, что проникает во все конечности перед глубоким сном. Она была мягкой и приятной, и врала мне.

—Твоя жизнь не так уж и плоха, Кейденс, — говорила она, извиваясь по кругу, пробираясь к сердцу через мои ноги и руки, проникая в каждый пальчик. Она усыпляла меня до состояния равнодушия. Мне не нужно было в это верить, пока мое тело чувствовало себя так хорошо. Все было не так уж плохо, пока у меня была кровать, чтобы лечь, место, чтобы убежать, мечты в моей голове, которые всегда ждали, намного лучше, чем моя реальность.

Я нырнула вниз, еще глубже зарывшись головой в подушку, пока не погрузилась в сладкую темноту. Спасение. Облегчение.

Глава 3

Носовой платок

— Кейденс, я записал тебя добровольцем раздавать программки в церкви, — заявил папа за ужином.

Я кивнула и запихнула очередной кусочек курицы в рот. Есть было практически невозможно. Я потеряла аппетит после ареста.

— Так как прошёл первый день возвращения в школу? — спросила мама. Я видела, что ей не терпится услышать хорошие новости, но мне не хотелось их сообщать. Мой первоначальный план состоял в том, чтобы солгать обо всем, заставить моих родителей поверить, что все вернулось на круги своя, но ложь - это грех. И было гораздо приятнее говорить правду.

Я приподняла брови.

— Что ж, этим утром я получила милейший подарок от кучки девчонок. Оранжевый комбинезон, если точнее. Очень похож на тот, что я носила в колонии.

Оливер подавился курицей.

Папа прищурился.

— Я надела его. Оказывается, они даже потрудились и нашли мой размер. Но из-за этого у меня возникли проблемы с учителем на первом уроке, с «Полночью в Совершенном мире».

Мама, папа и Оливер уставились на меня в замешательстве.

— В смысле, с мистером Коннели, — объяснила я, качая головой. — А потом целый день меня донимали оскорблениями. Хотите услышать парочку?

— Нет, — решительно отрезал папа.

Я проигнорировала его и начала загибать пальцы: — Потаскуха, стерва, чокнутая, шлюха и, моё любимое, фашистка. Кто-нибудь в курсе, что это значит?

Оливер пялился на меня с открытым от неверия ртом.

— Никак не могу понять причин для потаскухи и шлюхи. Я приняла обет безбрачия в восьмом классе, — добавила я. — Ты же помнишь, правда, мам? Ты вела тот групповой урок о чистоте ожидания брака перед сексом. Я приняла обет. Не знаю, о чем говорят эти детки. Я никогда не обнажалась ни перед кем, — злость била ключом, и я знала, как избавиться от неё.

Лицо мамы стало свекольного цвета. Папа выглядел возмущенным, и как оружие держал вилку в одной руке и нож в другой. Словно он собирался сразиться со мной. Я не могла остановиться.

— А потом я опоздала на автобус и прошла двенадцать километров до дома пешком, — продолжила я. — Есть ли у меня шанс вернуть мои водительские привилегии?

— Нет, — ответил папа. Наши взгляды встретились, в его глазах злость смешалась с раздражением. — А теперь, не хотела бы ты рассказать о том, как на самом деле прошёл твой день?

Я ощетинилась. Не может же он всерьёз мне не верить. Кто станет такое выдумывать?

Я бросила вилку на тарелку. — Я сказала правду. Вот как прошёл мой день.

— Кейденс, мне с трудом верится, что одноклассники стали бы вести себя так гадко с тобой, — сказала мама.

— Вот именно, — согласился папа. — Мы знаем, ты хочешь перейти на домашнее обучение и всё такое, но вранье о том, как тебя дразнят в школе, не заставит нас передумать. Мы оба работаем, Кейденс. При любом раскладе мы не можем позволить тебе остаться дома.

Я не верила своим ушам. Мои родители полностью все отрицали. Неужели они понятия не имеют, как ведут себя подростки? Подростки очень порочны. Надо мной издевались, и мои родители отказывались в это верить. Я знала, что должна была оставить себе этот чертов комбинезон!