Вечером в малой гостиной он сидит на полу в ногах хозяина. Бывший кембриджский докторант, затянутый в кетсьют и сбрую, принимает живописную, изысканно небрежную позу, как девица на викторианской пасторали, отчасти потому, что у него от природы ровная осанка и красиво посаженная голова, отчасти потому, что тюремного образца оковы не позволяют ему сесть иначе. Хозяин иногда наклоняется и гладит химеру. Четыре дня в неделю Йорн «смотрит» телевизор в глухой безглазой маске. Часто Йорну приказывают лечь на пол, на шкуру черного медведя-барибала, Ursus Americanus, перед камином. Господа снимают обувь и аккуратно ставят ноги на бок или спину Homo Rapax, чуть массируют себе стопы, потираясь о многочисленные металлические пряжки на рабском костюме, греют пятки теплым жестким телом генетического чудовища. Удовольствие, за которое не жаль заплатить «четверть ярда».

Через пять месяцев чудовище уже дремлет, растянувшись на диване, положив голову на колени к хозяину. Красивое, словно из черного гранита выточенное лицо Йорна не требует более маски-«намордника». За исключением новейшего внутреннего фиксатора для челюстей, хозяин больше ничего не использует. Джордж с тихим умиротворением перебирает сильно отросшие локоны воронова крыла, осторожно заплетает их в рыхлую мягкую косу и иногда поглаживает полностью зажившей правой рукой губы своего экзотического зверя. Зверь все еще носит рабские кожаные и резиновые комбинезоны, он всегда в наручниках, ему строго запрещено прикасаться к хозяину ладонями, но Джордж уже научил его получать удовольствие от близости с господином. Он уже несколько раз целовал эти серьезные губы, доведя химеру до экстаза изощренной стимуляцией. Ракшас становится «уютным».

Йорн вздрогнул и зажмурился. Лизбет вонзила острый ноготь в его кожу под лопаткой. Она почувствовала: под сегментом вытатуированного на спине монстра, одновременно черве- и членообразного, скрывалось что-то инородное – маленькое уплотнение полсантиметра в поперечнике, словно насосавшийся клещ, только забурившийся глубоко под кожу. Лиз внимательно прощупала рельефную спину любимого чудовища, опасаясь, что спутала какой-то естественный элемент анатомии с чипом, но более ничего подобного в указанном регионе не обнаружила.

- Посильнее, – попросил Йорн, притворяясь, что инструктирует ее относительно массажа.

Лизбет надавила и сразу же с испугом отпустила: в воде бассейна образовалось полупрозрачное кровяное облачко, но быстро, впрочем, растворилось.

- Шею ты еще не могла бы мне поделать? – попросила химера, протягивая назад элегантные обсидиановые руки с едва заметными светящимися точками вдоль нескольких люминофорных дорожек. Он поймал Лизбет за попу и прижал к своей пояснице. Лиз обхватила его легкими стройными ножками, и принялась уже без дотошности следопыта разминать затвердевшую от нескончаемого нервного напряжения трапецию. Расцарапанная метка под лопаткой продолжала чуть кровить.

- Посильнее, не стесняйся... а-а-а...- Йорн выгнулся под ней и зашипел. – Хорошо...да…Де пута мадрэ!

- Йорн, – осторожно начала Лизбет, наклоняясь к его уху, – ты действительно предполагаешь, что на демонстрациях устраивают облавы, чтобы потом… торговать?

- Я этого не утверждаю, – ответила химера. – Но я тут на досуге, пока отлеживался, почитал этот их майн кампф Мартина Сандерса…

- Кого?

- Главнюка по политпросветительской работе, – пояснил Йорн. – Томов пять я, наверное, успел освоить, и передо мною теперь последние сорок лет мировой истории предстают в совершенно ином свете. Если следовать изложенной у него логике, то все сходится. Протестные движения в наше время очень легко уничтожить в самом зачатке, когда они еще только набирают как людей, так и техническое оснащение, но этого почему-то мы не наблюдаем. К тому же, я давно задаюсь вопросом – еще со времен собственного участия в бойцовском клубе – почему гвардейцы себя последовательно ведут в провокационном духе на каждой демонстрации? Они постоянно подстрекают толпу, и мероприятия неизменно заканчиваются долбежом, после которого людей вяжут пачками. Что творилось в Лидсе четыре года назад, ты помнишь. Но демонстрации все равно разрешают. А теперь я рассуждаю так: в движении участвуют в первую голову маргиналы всех мастей, безработная молодежь, которой уже кроме собственных оков терять нечего. Есть некоторый процент студентов. Хороший раб-европеец стоит миллионов семь-девять. Гражданин со средним достатком выплачивает в казну налогов примерно сорок тысяч в год. Чтобы отслюнявить семь миллионов на общественные нужды, оному гражданину требуется…э-э… три раза по 58 – это сколько будет?

- Йорн, я никогда в жизни, наверное, не постигну, как ты считаешь, – всплеснула Лиз руками.

У ракшаса были нетривиальные отношения с математикой. Он довольно странными способами производил арифметические вычисления, используя какие-то интуитивно одному ему доступные схемы и единицы, а также мог делать с высокой точностью выводы о природных явлениях, не обращаясь к конкретным расчетам. Математический язык он при этом в школе не освоил и завалил все курсы алгебры, неплохо в то же самое время справляясь с естественными науками. В задачах наподобие «Прорвет ли паровой котел, если…» Йорн мог с точностью определить, прорвет или не прорвет, но все вычисления происходили в подсознательных модулях рапакса, которые человеческая часть его не могла вытащить на свет божий в виде логического объяснения, не говоря уже о математической формуле.

- Короче четыре продуктивные рабочие карьеры. Господи, сколько это будет-то?.. Сто семьдесят пять лет ему надо пахать, условно говоря, чтобы выплатить. И это касается лишь среднего класса. Большая часть анархистов и прочих реформаторов к таковому не относится. У ребят нет образования, нет карьерных перспектив, высокий риск алкоголизма, наркомании и прочего делинквентного поведения. Отсюда дополнительная нагрузка на систему здравоохранения, правоохранительные органы en zo vort. И это все на фоне расшатывания государственных устоев, которым занимаются получатели скудных социальных плюшек. Кусают они руку, которая их какбэ кормит, – Йорн оскалил клыки в недоброй ухмылке, снова вспомнив вкус крови хозяина. – При этом кандидаты в рабы из них вполне годные: молодые, простые, спортивные, непритязательные, многим всего лишь осточертело питаться одной картошкой и хот-догами, поэтому они выступают. Посему представь: власти получают шоу для народонаселения. В дополнение – единоразовые крупные вливания в казну, которые удобно пилить, избавление от ненужной низкоквалифицированной рабочей силы, а также экзальтированных и тоже не слишком нужных философов, политологов, социологов и прочей белорукой интеллихенции, которая после докторантуры работает в баре, и чью созидательную энергию требуется, хочешь-не хочешь, канализировать. Плюс, получаем на выходе, худо-бедно, перераспределение благосостояния между более и менее благополучными континентами. Интересно, что они построили на деньги, вырученные от продажи моей шкуры? У Кембриджа, мыслится мне, каждый год дефицит в бюджете около двух миллионов. Эдак я мог бы родную альма матер до тысячного юбилея с комфортом обеспечить, – Йорн засмеялся отрывистым нервным смехом. – Я бы не возражал, если бы во дворе Питерхауса воздвигли в назидание студиозусам стелу в форме моего космического ху…

- Йорн! Я тебя очень прошу, прекрати! – оборвала его Лизбет. Она понимала его душевное состояние. Но Йорн раньше так грубо не шутил и не матерился в ее присутствии.

- Прости, я – копролалический идиот… – Йорн отпустил борт и ушел с головой под воду, как Моби Дик, утаскивая Лиз за собой. Та взвизгнула, теряя равновесие.

- Эй! Чего вы тут творите? – окрик Джорджа грянул среди тропической растительности искусственного сада, как гром в раю. Йорн поспешно вынырнул и мрачно глянул на хозяина, пряча за спиной девушку в мокром кружевном белье.

- Простите, сэр, – сказал он на автомате, хотя не знал, за что извиняется. Видимо за то, что причинил господину Бейли удивление. – Я нужен?