Несколько минут двое, маленькая иссохшая ведьмочка и пластичная химера с залатанной аристократической физией, посвятили классической сцене «прелюдия в бассейне», после чего Йорн сказал, что сделает кружок и вернется. Чудовище оттолкнулось от борта, перевернулось, обдав Лизбет брызгами, и пропутешествовало к дальнему концу бассейна уверенным кролем. Торцевая стена сооружения была местом не для слабонервных, поскольку состояла из слоев толстого закаленного стекла и открывала вид на город, раскинувшийся далеко внизу. Любоваться зрелищем представлялась возможность как под водой, так и над ее поверхностью, но без привычки смотреть было довольно боязно, понимая, что сидишь в банке, расположенной на высоте почти двести метров от земли.
- Ах ты...ч-черт...- услышала Лиз, после чего Йорн вынырнул наполовину и схватился за поручень лесенки.
- Что случилось? – спросила она.
- В спину вступило, – сказала химера четко, смахивая мокрые волосы с лица. – Размялся, называется...
- Помощь нужна?
- Да, только я буду похотливо попискивать, ибо представляю собой первую в мире мыслящую гематому.
- Человек-синяк? – невольно хихикнула Лиз, вытирая заплаканное лицо.
- Нет, это следующий этап – когда сопьюсь, – Йорн хищно осклабил жемчужно-блестящие клыки.
Он отделился от поручня, проплыл несколько метров и, встав на дно ногами, побрел, разрезая грудью воду, в сторону Лиз. Дойдя до борта, снова обнял Лиз за талию, снова поцеловал несколько раз, получая ничем не отравленное удовольствие. В такие моменты он особенно остро понимал значение слов «извращение природы», которые в этом доме зачастую свой смысл утрачивали. Физическая близость с хозяином была тоже до определенной степени удовольствием, временами далеко не тривиальным. Но от него хотелось бежать подальше, его не влекло испытать вновь, оно само преследовало Йорна, и мучило, настигнув, отравляло разум и чувства пагубной интоксикацией. Тлетворность этого метастатического наслаждения заключалась не только в том, что Джордж – мужик, но в том, что он очень нехороший мужик. Причем ни одно конкретное определение, из тех, которые пытался подобрать Йорн, в полной мере к хозяину не клеилось. Злой? Определенно нет, слишком собою доволен, чтобы озлобиться. Впрочем, и до «доброго» Джорджу было как до Юпитера. Жестокий? Экспериментальным путем выяснилось много нескучных подробностей о том, на что Джордж способен, но свирепствовал господин Бейли исключительно чужими руками. Когда ему предоставлялась возможность самолично проявить садистские наклонности, самовыражался он довольно экономно. Он не любил ни кровь, ни крик, а громкий оргазмический стон его больше тревожил, нежели возбуждал. Даже когда хозяин лупил прикованного Йорна стеком, его заветной мечтой было, чтобы ракшас кончил от стыда и унижения, а не молил избавить от телесных страданий. Он любил бить Йорна, потому что тот многое мог вытерпеть молча. Холодный? Безусловно, но при этом Джорджу требовалось что-то человеческое как от любимого раба-нелюдя, так и от сына, от брата и еще бог знает от каких «significant others». Самым страшным в нем была пустота. Джордж был развращен вседозволенностью и внутренней пустотой. Трахаться с господином Йорну не о чем было как три года назад, так и сейчас, хотя Джордж непрерывно кипел некой внутренней жизнью и внешней деятельностью. Джордж это тоже чувствовал, и у Йорна сложилось в последнюю неделю впечатление, что хозяин в тайне кайфовал от их небольшого расследования, потому как недолгое время хозяин и химера дружно и слаженно занимались совместной деятельностью, для обоих в равной степени важной. Хозяин представлялся Йорну прежде всего узником золотой клетки. Имея некоторое туманное устремление к возвышенным материям, но не умея и не смея даже на мгновение отлепиться от своей главной страсти, он оплел себя затейливым узором сексуальных ритуалов и практик, получил положительное подкрепление от сообщества и всячески отгородился, забаррикадировался от смутного подозрения, что его эротические желания чудовищно обедняют философский кругозор. Он преодолевал эту скудость возведением секса в ранг поэтического творчества, насильственно затягивал в воронку тех, кто возбуждал его любострастный интерес, и последние несколько лет ликовал оттого, что великолепному рабу приходится быть художником жанра, который Йорн за высокое искусство не почитает. В этой пустоте Джордж Бейли предлагал удовольствия, от которых трудно было отказаться, живя со встроенным в нервную систему «Скорпионом», но по окончании наваждения их хотелось изгнать из себя и забыть поскорее, как эротический кошмар.
- О, да…дьёс мио… Санта Мария и тодос лос сантос…- хрипло простонал Йорн. – О, Стелла Марис…
- Можешь меня называть просто «Госпожа» и целовать сапог, – Лизбет методически прощупывала ребра химеры, незаметно поднимаясь к лопаткам. Йорну должно было признать, что в результате причудливых операций Джованни его кожа на спине стала очень чувствительной, особенно на пояснице и боках, где мастер модификаций создал плотное технологическое кружево скарификационных узоров. Прикосновения Лиз вызывали боль в измученных побоями мышцах и костях, но ему требовалось больше этой сладостной боли.
- Господин Бейли, да будет вам известно, не принуждает меня делать ни первого, ни второго, Госпожа, – отозвался он, упираясь лбом в стенку бассейна, вцепляясь изящными пальцами в полированный искусственный камень. – Целую ваш сапог.
- Господин Бейли носит сапоги? – поинтересовалась Лиз с мрачным смешком, думая про себя, как Йорну еще хватало самообладания поддерживать шутки на подобные темы.
- Иногда.
- Да не поверю! – Лизбет вынырнула из-за плеча химеры и заглянула ему в лицо.
- Не на каблуках, конечно, – оскалился Йорн. – У него что-то вроде жокейских. Стек, сапоги с крагами, бриджи для верховой езды – ensemble в его духе.
- Это он так любит наряжаться?
- Сам он не замечен за излишним самоукрашением. Скорее, серьезно увлекается доработкой внешности рабов. Дорабатывает так, что мало не покажется, и финансирования на это не жалеет. Но из его личных «образов» жокейский костюм – единственный, который относится к области переоблачения и представления неких игровых сюжетов. Иногда он так наряжается для особо торжественной порки.
- Он лошадей любит?
- Я, конечно, в свете текущих событий сильно рискую, берясь судить о любовных материях, но сомневаюсь, что Джордж кого-либо любит в принципе. Он обмолвился как-то, что в колледже играл в поло, но испортил себе колено, наебнувшись с-с коня…
- Йорн…- поморщилась Лизбет.
- Прости, пожалуйста, – Йорн оборвал себя и закрыл рот рукой. – Я знаю, что я здесь стал невоздержанный на выражения, не сказать, расхлябанный. Это от бессильной злобы, наверное. Извини…
- Ничего страшного, просто это тебе не очень идет.
- Но ты же знаешь, как мы с братом периодически общаемся… общались, – прошептал он, оборачиваясь через плечо к Лиз. Та покачала головой и закатила глазки. – Клуб «Улисса Хитрожопого», сама понимаешь. А возвращаясь к Джорджу… Сбруя, железо во рту и кнут – наше все, но до пони-плэй пока, слава богу, дело не доходило. Джорджево первейшее требование, это «естественность», и он прекрасно понимает, что нет ничего более гротескного и противного естеству, нежели мне изображать лошадку.
Рассказать всю правду у Йорна не поворачивался язык. Ему много чего пришлось изобразить для господина Бейли, хотя по мнению последнего это была ничтожная доля репертуара люксового невольника, обязанного не только шикарно выглядеть, но и радовать господина пластичностью и протеевой изменчивостью сексуальных образов. В начале дрессировки ракшаса братья Бейли прельщались подбором для него роли, которую Йорн наиболее органично и возбуждающе смог бы воплощать в новом качестве. Поскольку раб был представителем иного биологического вида, напрашивалось, как наиболее очевидное, решение перевоплотить его во что-то наподобие разумного экзотического животного, приученного заниматься сексом с хозяином-человеком и обласкивать его эстетические желания необычным внешним видом. Сближали Йорна с диким животным также злость, нервы, неподатливость и от обреченности почти полное отсутствие страха. Первые недели он постоянно срывался на господ и ассистентов, почти ежедневно активировал шокер, после чего валялся в полузабытии сутками, ни на что не пригодный. Джордж даже начал подозревать, что химера намеренно усугубляет ситуацию. То ли Йорн надеялся, что его, полуобморочного, оставят в покое, то ли вовсе пытался таким образом себя покалечить, доводя нервную систему до истощения. Новоприжившегося «Скорпиона», доставившего столько напряженных моментов доктору Шварцу и господину Бейли в послеоперационный период, пришлось на время почти полностью дезактивировать, а к ракшасу искать нестандартные подходы. Первым делом начали вводить в программу физические нагрузки. И уж коли речь зашла о пони-плэй, пару месяцев Йорн не только бегал по десять-пятнадцать километров на дорожке, пристегнутый к цепи, которую с довольной усмешкой держал и периодически слегка натягивал один из братьев, но и по залу наматывал круги, подгоняемый длинным хлыстом и контролируемый поводом в руках у стоящего в центре дрессировщика. К счастью, его не заставляли бегать в латексе и высоко вскидывать колени.
