А знаешь, как это было в первый раз? Точнее сказать, смерть была не первой, но в первый раз меня поставили перед этическим выбором. До этого все происходило более-менее честно, как в дикой природе: бойцовский клуб, игра на выживание, жесткий спарринг, обе стороны знали, в какое пекло лезли. Хотя мне все равно пытались отомстить за кореша. А потом я от анархистов отлепился, пошел готовиться к A-Levels на два года позже, чем однокашники. Никого не беспокоил, неудобств не причинял, вел себя скромно и сдержанно, фасад тщательно белил, чтобы не отсвечивать. И появилась девочка, которая меня по тем временам впечатлила своей взрослостью, немногословностью и сдержанной, чуть высокомерной элегантностью. Она мало говорила, но много слушала с очень серьезным видом. Это было необычно. Мы начали встречаться, я пригласил ее на вечеринку в Оксфорд, к Брайану. Там все уже были взрослые парни и девки года по двадцать два. На празднике, моя зазноба тоже решила повзрослеть. Я же не был готов ни связываться с несовершеннолетней, ни, тем более, раскрывать ей, кто я таков. Ее мой отказ потряс и обидел, она пошла по Брайановым друзьям искать понимания. Когда я обнаружил, что дело принимает довольно стремный оборот, и девочка в дальнейшем сможет нас всех подвести под монастырь, если кто-то себе позволит лишнего, я взъярился, поскольку чувствовал себя виновником конфуза. После перепалки я вывел даму с мероприятия. Она требовала, чтобы ее отвезли обратно в Стивенидж, я решил, что девочку надо проучить, и отказался. Нашел ей гостиницу в центре, платить, однако, не стал… идиот сопливый. Воспитанием занялся, придурок. Ей ничего не оставалось, как расплатиться карточкой отчима. Но дальше, чтобы объяснить растрату и выгородить себя, она рассказала предкам, что ее едва не изнасиловали всем кхаласаром на дотракийской свадьбе, а за героическое сопротивление выставили на улицу посреди ночи. Ее отчим пришел к директору школы, меня вызвали, и непосредственно в офисе господина Скиннера родитель мне набил морду, после чего сообщил, что будет подавать иск за домогательства. А Скиннер стоял и смотрел, злорадствуя. Поскольку любое задержание полицией для меня означало стальную клетку – в институте приматологии, как я наивно полагал – даже если бы до суда дело не дошло, мне оставалось либо удариться в бега на ближайшие двадцать лет, либо действовать наступательно. Мне было девятнадцать, я был в панике и никакой мадхаямы не изобрел. Я убил все семейство ближайшей ночью и поджег дом, чтобы скрыть улики. Благо, отчим Пруденс занимался, очевидно, сваркой в свободное время, у него в гараже оказались ацетиленовые и кислородные баллоны. Жахнуло изрядно, удивляюсь, как меня самого не зашибло. В результате в доме интерьер хорошенько перемесило и пропекло, не смогли установить истинную причину смерти, хотя поджог подозревали. Словом, меня не повязали, но на допрос по поводу драки у директора вызвали. Вывернулся еле-еле. Ничего страшнее мне в жизни не приходилось делать, но я не захотел превращаться в развлекалово для семнадцатилетней девицы, которая вела какие-то силовые игры со своим отчимом. У нас в стране, как ты сама знаешь, подобные иски подаются постоянно, процент обвинительных приговоров больше двух третей, мера пресечения – от двадцатки до пожизненного, и, как намедни обмолвился Джордж, европейцы именно через такие истории чаще всего попадают в рабы. Трагедия заключена в том, что девчонка не была осведомлена о возможных последствиях, а я, как ты понимаешь, не мог заранее предупредить. Наверное, если бы она знала, на что я способен, когда меня прижимают к стенке, как раненую крысу, она бы остереглась. Виноват ли я в том, что не соответствовал ожиданиям – это уже отдельный вопрос. Моя обязанность, как порядочного гражданина, состояла в том, чтобы сидеть ровно и ждать, вытащит меня адвокат или увы и ах. Я эту святую обязанность нарушил, потому что органически не принимаю условия, в которых моей жизнью распоряжается кто-то другой. Сапиенсу намного проще интериоризировать подобного рода миропорядок, нежели рапаксу, как изволит говорить господин Бейли.
- Йорн…- прошептала Лизбет. – Ты…всегда так поступаешь?
- Нет, конечно.
- А ты всегда в таких случаях уверен, что доведен до крайности?
- Да, – коротко и резко ответила химера.
- С той…семьей… Совсем нельзя было решить по-другому? – Лизбет стояла по грудь в теплой воде, почти прижатая убийцей к стенке, и плакала, сама не зная в точности отчего. То, что она услышала о Йорне от полиции переставало быть чем-то отвлеченным, пустой абстракцией, на которую ей возможно было закрыть глаза. Химера трансформировалась в какое-то другое, гораздо менее человекоподобное существо, нежели Йорн Аланд, кого она знала.
- Теоретически можно было, – ответил Йорн ровным тоном. – Можно было попытаться дипломатией направить нестабильную психику этого человека в нужное русло, даже откупиться деньгами. Заплатить им, чтобы они не заставляли меня их убивать? Занимательный расклад…К тому же происходило бы это с риском неожиданной перемены настроения после передачи суммы. И уже не оказалось бы того единственного временного зазора, который меня спас.
- А ты уверен, что заявление действительно было бы сделано? Или он разрядился на тебе у директора и успокоился.
- Я беседовал с Пруденс перед тем, как ее задушил, – ответил Йорн, заставляя Лиз сжиматься от каждого слова. Они летели в нее, словно камни. – Она сказала: отчим готовит документы, а пойти признаться во вранье она не может, по той причине, что он ее сначала убьет, а затем лишит обучения в Швейцарии. Она посоветовала успокоиться, потому что дело все равно не склеится за отсутствием улик, и извинилась. Я тоже извинился.
- Господи, это какой-то кошмар…
- Это не кошмар. Это история, насквозь пропитанная глупостью, пошлостью и большой кипой хотелок без меры и удержу. Меня подставили, а потом сделали большие глаза и пожали плечиками, мол, сами не рады, но теперь, хочешь-не хочешь, придется встать в ракообразную позу. А вообще, Лизбет, я много чего от сапиенсов накушался. Меня пытались убить ради развлечения, меня пытались травить в школе скуки ради, меня пытались выжить из кампуса, потому что я стремный, мой собственный братец Сэмми тянул из меня деньги на наркоту, а когда я его, наконец, послал, отрядил бандюков – и я только теперь догадываюсь с какой целью. На меня больше раза нападали на улице, мою лучшую подругу любовник изуродовал и убил. Наконец, я случайно оказался в районе этой гребаной демонстрации, меня просто вычленили и назначили в кандидаты на посадку, когда я был с самого края и пытался оттуда уйти. Я прекрасно понимал, что происходит, и от безысходности пошел на отчаянные меры, надеясь, что меня не смогут распознать на видеозаписях. А чем больше сведений я получаю об этом рабовладельческом дерьме, тем больше у меня закрадывается подозрений, что на подобных мероприятиях происходит самый настоящий отлов перспективных особей. Теперь меня с головы до пят расписали под клуазоне для красоты, у меня вся морда в дырках, которыми нужно специально с пластическим хирургом заниматься, чтобы заживить, полгода я провел в клетке на цепи, мне только несколько месяцев назад позволили спать без наручников. Я побывал уже и диким животным, и домашним животным, и резиновой женщиной, и в порнухе снимался, сам насиловал, и меня насиловали… Как, скажи мне, я могу относиться к хомо сапиенс сапиенс, человеку, блядь, разумному? Кем я вообще могу быть после этого всего? Да, у меня ни один мускул не дрогнул сегодня и не дрогнет в будущем.
Лизбет не выдержала и разрыдалась.
- Ну все, тихо, тихо…я тебя прошу… Не надо слишком привлекать внимание…- чудовище притянуло Лиз к себе. – Наверное, если я стою перед тобой и так подробно оправдываюсь, самоуспокоенности я не ощущаю.
- Я не представляю, как ты это выдерживаешь…- сквозь всхлипы проговорила Лизбет химере в ключицу. – Я очень боюсь, что ты сломаешься в один прекрасный момент…и превратишься в…
- Если бы все это внезапно по божьему велению прекратилось, не скрою, я бы действительно слег на пару месяцев, – прошелестел Йорн, а потом прибавил: – И все же, это не Биркенау и не S-21… И давай, чтобы не предаваться самооплакиванию сверх установленной меры, займемся делом, ради которого я тебя сюда пригласил, – он заговорил еле слышно, склоняясь к самому ее уху и периодически прикусывая мочку. – Ты не откажешь мне в эротическом массаже? – Лиз с удивлением подняла на него заплаканные глаза. – А заодно не могла бы ты очень внимательно исследовать, что у меня под кожей слева немного ниже лопатки? Если найдешь твердый предмет в глубине, не на поверхности, оцарапай посильнее строго на этом месте. Только он весьма миниатюрный, прощупай каждый сантиметр. И постарайся сделать это сексуально, моя королева, – он поцеловал Лизбет в губы, потом подсадил ее к себе на талию и принялся ласкать с цинической ухмылкой искушенного волокиты, которая категорически не шла к интеллигентному, сосредоточенному лицу. Лизбет очень надеялась, что маска, которую Йорн надевал для господина Бейли и его камер, не прирастет от слишком частой примерки. В свое время именно отсутствие сальности во взгляде и нарциссического любования в речах обратили на себя ее особое внимание. – Лизбет, ты очень похудела, нельзя так…- шепнул Йорн в кратком перерыве между показными лобзаниями, и снова это был голос не эгоистичного пользователя, а друга. Убийца, чьи предки охотились среди прочей живности на людей и, как предполагала современная антропология, породили целый пласт мифологем о вампирах и живых мертвецах, был ее ближайшим и нежнейшим другом.
