- Станет Джордж еще напрягать воображение, чтобы тебя оградить от эмоциональных потрясений. Если бы я склеил ласты, он бы тебе так и сказал, мол, был, да вышел весь. Лиз, я не буду подробности докладывать, ни к чему это, но ты понимаешь, что всю прошлую неделю я лечился, антибиотики глотал и прочие вкусности навроде колоноскопа. Первые двое суток я лежал натурально трупом.

- Я понимаю…Все понимаю, черт! Но тебе же хватило душевных и физических сил вчера с ним…- Лизбет совсем побледнела и закрыла глаза, будто отгораживаясь от воспоминания.

- Лиз, прости, я не выдержал и нажрался в дымину…От меня, кстати, перегаром не несет? – Лиз отрицательно, но не вполне убедительно покачала головой. – Я не знал, куда себя деть, чтобы отключить мозги. Но согласись, лучше уж пускай Джордж пялится на то, как я рогами в землю, нежели ты. Мы сильно шумели?

- Когда горлопанили или когда сексом занимались? – неожиданно переспросила Лиз. – Впрочем да, вы шумели сильно.

Йорн, во время разговора нервно кусавший нижнюю губу, неловко двинул челюстью, услышав эти слова, и прихватил острым боковым резцом едва начавшую затягиваться ссадину.

- Ч-ч…чем занимались? – процедил он сквозь зубы, прикладывая ладонь к губе и собирая кровь. – В каком смысле?

- Я боюсь, что в очень прямом. Если только ты не симулировал, – тихо, но жестко сказала она.

- Господи, я вообще ни черта не помню…Я утром нашел четыре бутылки… Ты все это видела?

- Да. Не все, конечно... я – вуайер, как любой фотограф, но не в данном случае.

- Отлич-чно…- он закрыл ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями. – Лиз, я не знаю, как…

- Не в первый раз. Я абстрагируюсь.

- Он…руки, что ли… распускал?

- Нет, скорее, ты его обесчестил.

- Я? Побойся бога! На это я не способен, в каком бы состоянии ни был.

- Зато он способен. Его рожа находилась существенно ниже твоей талии. Жаль, что он не подавился всеми железками, которые в тебя насовал.

Йорну немедленно вспомнилось странные взгляды, которые бросал господин Бейли сегодня утром, а также его периодически кривившаяся физия. Выглядел он так, будто у него что-то во рту болело.

- Твою м-мать…- прошипел Йорн и со злостью хлестнул ладонью по наклонившемуся до самого пола стеблю папируса. Отбитая зеленая метелка полетела в воду. – Ну, значит, я следующий…Обесчестил – это очень точное слово. Он мне своего бесчестия не простит, придется жениться. Б-блядь…Лизбет, я не знаю, во что я здесь скоро превращусь. С одной стороны, я вижу…- тут он запнулся и обвел глазами сад, потом перешел на шепот, низко наклоняя голову. – …Отношение Бейли ко мне меняется, он ищет некоего взаимопонимания и идет на уступки, хочет человеческого контакта. Но он меня отравляет своей «душевной близостью». Он гораздо более страшный и токсичный человек, чем я предполагал. Он словно запускает метастазы … «Метастазы наслаждения»… как у Жижека.

- Что случилось между вами? – шепотом спросила Лиз. – Что произошло на вечеринке? Куда тебя повезли на следующий день?

- Ты не хочешь искупаться? – громко сказал Йорн.

- У меня купальника нет.

- А белье? – Йорн посмотрел на нее многозначительно.

- Если удобно, то ладно.

- А в этом Бермудском треугольнике существует такое понятие, как «неудобно»? – саркастически спросила химера, стягивая футболку. – На мой предвзятый взгляд, оно тут давно бесследно рассосалось.

Затем он снял брюки, оставшись в дурацких латексных плавках с кошачьими лапками и с некоторой поспешностью соскользнул в воду. Лиз чуть поразмыслила, потом тоже разделась и спрыгнула к химере в руки. Йорн слегка прижал ее к стенке бассейна, прислонился лбом к ее лбу. Она лишь кончиками пальцев прикасалась к его бокам с искусственным рифлением. В воде Йорн стал похож на хтоническое создание, змееногого титана с почти человеческим, но все же отчасти звериным лицом. Его опасные кошачьи глаза, не отрываясь, изучали Лиз из-под полуприкрытых век.

- Лизбет, я убил двоих человек сегодня утром. На глазах у целой толпы зрителей, – прошелестел Йорн. Лиз отняла от него руки, ничего не говоря, смотрела на слегка колышущуюся воду. – Меня не было неделю, потому что мы искали уродов. Троих из четырех нашли. И сегодня я сделал то, чего никогда не делал с тем, кого убивал.

- Что? – еле слышно спросила Лиз. – Ты их пытал?

- Судя по реакции, да.

- Тебе Бейли приказал? – прибавила она с тенью надежды, не улавливая еще иронии. – Что ты сделал, Йорн?

- Я попытался узнать своих жертв получше и попросил убедить меня в том, что они имеют право остаться жить. Вопрос был настолько душераздирающий, что они предпочли умереть, нежели попробовать на него ответить. Один даже не пытался. Другой апеллировал, единственно, к своей функции размножения. Я давно уже замечаю, что, определяя ценность той или иной человеческой единицы, как правило, обращаются к репродуктивному потенциалу или к косвенному участию в увеличении народонаселения на планете. К примеру, врач – благороднейшая из профессий, потому что помогает нашим пятнадцати миллиардам рыл превратиться в двадцать. Вовсе не потому, что познает мироустройство в форме микрокосма человеческого организма. А здесь – отец, у него дома самка с детенышами, ему позарез нужно, чтобы его генетические почтальоны благополучно слетали в будущее. Объясните мне, нелюдю, какое мне дело до судьбы его нуклеотидов в популяции? Я его спросил: «Кто ТЫ САМ такой?» Что ТЫ делаешь в этом колесе сансары? Куда стремится твоя душа, если так позволительно выразиться? Как ты преодолеваешь свое вселенское не-вежество, свою a-vidyā ? Чему ты САМ научился и чему научил своих отпрысков? – Йорн начал заводиться, что Лизбет редко наблюдала в ходе отвлеченных разговоров. – «Ща-а-ссье…Ща-а-ссье… Ща-а-ссье хочу…» – шепотом заблеяла химера, передразнивая свою жертву. – Я получил такой титанический внутренний отпор со своей идиотской контроверзой, такое колоссальное сопротивление самой возможности, чтобы кто-то посмел задать ее свободному гражданину, у которого аж в Декларации Независимости прописано право на стремление к ща-а-ссью. Что я за тварь такая, что осмеливаюсь предлагать экзистенциальные задачки отцу двоих прекрасных девчушек? Смысл его существования – не мое сраное собачье дело, даже если он отнял у меня самоуважение и веру в человечество. Смысл его существования касается только его одного и никого более. Вопросы подобного рода смеет задавать лишь связанный врачебной тайной психотерапевт в сугубо приватной обстановке, исключительно с целью укрепить его в сознании высочайшей ценности этого существования. Меня не удостоили даже первичным познавательным усилием в ответ на мой конундрум, от меня требовали снисхождения так, как будто я, сука, обязан. И извинения озвучили так, чтобы я их сожрал уже, наконец, и отъебался.

- Йорн, пожалуйста…- Лизбет тихо плакала.

- Я тебя пугаю? – спросил он нервно.

- Не знаю…нет…Не в этом дело. То, что ты делаешь, меняет в любом случае. Я боюсь, что тебя превратят в ледяного циника. Тебе нельзя…У тебя такой характер, что тебе нельзя впускать в себя их бессовестность.

- Лизбет, это не цинизм. У меня нет внутреннего барьера, и большинство людей, с которыми я сталкиваюсь, для меня говорящие автоматы. Когда они меня бьют, оскорбляют, пытаются поиметь, я могу свернуть шею. Сегодня я попытался переломить эту ситуацию, хотел установить контакт, прочувствовать, что я действительно совершаю нечто непоправимое, лишая жизни аж целого ЧЕЛОВЕКА. Но снова столкнулся лишь с набором автоматизмов. Кроме того, мне дали понять, что универсум посредством данного конкретного набора нейросетей сам себя познать не пытался. Я мог бы отказать Джорджу и не трогать того жирного на вечеринке, Айзека Вайнштайна, который в моем присутствии предлагал меня взять на передержку, как кобеля, чтобы поучить по своей кинологической методике исполнять мои собачьи обязанности, – Лиз всплеснула руками, не зная, куда ей спрятаться от того, что рассказывал Йорн. – Я его заколол по приказу хозяина, который оскорбился не меньше меня. Я не хотел, чтобы Джордж опять начал изгаляться, придумывая мне наказания за неповиновение, я не пожертвовал своим условным удобством ради жизни этого человека, не стал его спасать, потому что мне совершенно все равно, коптит он небо или нет.