Бейли дал знак ассистентам, и они сначала застегнули у химеры на шее пластиковый прозрачный ошейник. После этого открепили одну руку, надели браслет наручников, защелкнули на второй, все еще прикованной к кресту, затем освободили ее. Далее последовали кандалы на ноги, цепь на ошейнике. Йорна повели в смежное помещение.
- …Безусловно, ноги длинные, задница точеная, кожа невероятная…- услышал Йорн у себя за спиной. – На волосы обратили внимание? Грива грязная, а все равно горит, аж в синеву переливается… Искусственный эпидермис…
…Oh, Maggie, Maggie May, they have taken you away
And you’ll never walk down Lime Street anymore
You may search from here to China, you’ll not find a girl that’s finer
That is finer than my darlin’ Maggie May…
В смежном помещении оказалась по-тюремному серая душевая, хотя стены были покрыты не дешевой плиткой, а искусственным камнем. Выдали полотенце, шампунь, гель для душа, приковали цепью к стене и отошли за угол. Йорн задвинул пластиковый прозрачный экран душевой кабины, включил воду. Он стоял, уперевшись руками в стену и представлял, что льющаяся вода – это его слезы. Он не мог плакать, и здесь, казалось, пролегал самый главный внутренний водораздел между рапаксом и человеком, между программным и аппаратным обеспечением. Йорна душило некое наполовину эмоциональное, наполовину физическое ощущение, будто он, как бешеный пес, не знает, куда метнуться, на что наброситься. Вероятно, человеческая часть его нейросетей требовала рыдания, но исторгнуть рапакс из себя мог только крик, рык, вой и зубовный скрежет. Головная боль нахлестывала волнами, которые обрушивались все более и более мощными валами, в глазах то и дело наступало потемнение. Йорн решил попытаться сфокусировать мысли на чисто механической процедуре мытья, и испытал впервые за всю жизнь ненависть и отторжение к своему телу. Всплыла какая-то дикая, сумасшедшая мысль – желание содрать с себя кожу, к которой прикасались грубые руки тюремщиков, гнусные сладострастные пальцы «хозяина». Она была осквернена, испорчена, запах крема и духов Джорджа Бейли въелся в нее, как секрет анальных желез скунса. А ведь Джордж Бейли еще даже не начинал с ним развлекаться. Правая сторона головы болела все нестерпимее, Йорн медленнее и медленнее намыливал волосы и в какой-то момент понял, что не может собрать мысли в связный поток. Успел только приникнуть к стене, слабеющим руками он пытался липнуть к мокрому шероховатому камню внутренней отделки и сполз вниз. Прикрепленная к кольцу в стене цепь закончилась сантиметрах в сорока от пола. Ассистенты пошли проверять в чем дело, только когда услышали хрип…
Следующие полгода в памяти Йорна, обычно цепкой и четко раскладывающей события на причинно-следственные цепочки, смешались в единую тягучую однообразную кашу, в которой тошнотворными комочками плавали отдельные события.
Операцию по вживлению шокера он перенес на удивление трудно, словно организм на досознательном уровне понимал, что в него ввели не лекарство, не жизненно необходимое устройство, а дьявольскую игрушку господина Бейли, которая Йорна делала почти неспособным себя защитить. Как и обещал Джордж, ему пришлось учиться вести себя сдержанно, разговаривать вкрадчиво и вежливо, избегать резких движений и подчиняться приказам. Срывы мгновенно наказывались включением датчика и последующей стимуляцией ноцицепторов, которая вызывала не только мучительную боль, но и приступ паники. После каждого такого столкновения с системой Йорн приходил в себя по нескольку дней. И все равно срывался, иногда словесно, иногда физически. Вскочить и просто ретироваться система ему тоже не дозволяла. Впрочем, первые несколько месяцев братья Бейли (Джордж пригласил Джека помочь с дрессировкой) содержали Йорна в клетке и на цепи, так что ретироваться было некуда. Четыре дня из семи на химере была наглухо закрывавшая лицо латексная маска, а постоянной формой одежды считался резиновый или крепко облегающий тело кожаный кетсьют. Его как зверя обездвиживали с помощью ремней и кандалов и настойчиво, методично, неотступно приучали «даваться в руки», как это называл Джордж. Его трогали, тискали, стремясь бесстыдно прикоснуться к интимным местам. Джордж пытался ему внушить, что рука хозяина, целый вечер играющая с членом раба, закованного в тяжелую бондажную сбрую – это часть нормального повседневного обихода. Так выглядят нормальные, здоровые отношения между хозяином и сексуальным рабом. Раб красив, у него хорошие чистые волосы, приятное лицо и интеллигентная негромкая речь в случае, если с ним пожелают заговорить; он пластичен, атлетичен, приятно пахнет и легко возбуждается. Хозяин с ним либо играет по настроению с различной степенью интенсивности, либо трахает. Раб всегда под рукой, чтобы доставить хозяину оральное удовольствие, хозяин ласкает или же заковывает в железо его гениталии, сексуальный раб умело целуется и дыхание у него всегда свежее и приятное. Словом, невольник – это красивая, сложная, интерактивная игрушка для взрослых. Джордж, быстро поняв, что Йорн – игрушка не только сложная, но и хрупкая, только для профессиональных рук, постепенно и вдумчиво, как он считал, упражнял его сексуальные навыки, приучал к мужским ласкам, разрушал психологические барьеры и всячески внушал ему мысль о нормальности, неизбежности и необратимости его рабского положения. Вся эта многоступенчатая конструкция, тем не менее, постепенно искривлялась под собственным весом, деформировалась, расшатывалась, пока Джордж не обнаружил, что не может ни Йорна далее сдвинуть с места, ни сдвинуться сам. Непостижимым, загадочным образом чудовище его останавливало каждый раз, когда Джордж, окончательно раздраженный неподступностью раба, твердо решал Йорна зафиксировать и насильно заняться сексом. Более того, у него самого из какого-то неизведанного дна души выросло предчувствие, что он уже не будет Йорном наслаждаться, как прежде, если его изнасилует. Бейли не мог точно сформулировать, что он боялся потерять. Ареол тайны и неизведанности? Был ли он в душе уверен, что испытает неизбежное разочарование, потому как ни одно земное существо не способно подарить тех радостей, которые намечтал себе Джордж, воображая секс с химерой? Или он боялся потерять – даже неловко произносить это слово в подобном контексте – уважение к Йорну? Джордж понимал одно: то, что происходило между ним и редким зверем было источником как постоянной фрустрации и злости, так и интенсивнейшего из удовольствий. Он пытал себя изысканной пыткой и боялся, что изменения в этом очень хрупком равновесии не принесут больших радостей, а наоборот разрушат сладостное странное нечто, разросшееся по его пентхаусу.
- Йорн!
- Да, сэр?
- А вот скажи мне, будь любезен, – произнес Джордж, аккуратно подбирая слова, чтобы вопрос не прозвучал слишком легковесно, – в чем ты лично находишь большее удовольствие: в музыке или в сексе? Только не говори, что это абсолютно разные вещи, сравнивать нельзя и все в таком подобном духе. Вот задача тебе, оценить приблизительно степень удовольствия, которое ты получаешь в первом и во втором случае.
- Дайте подумать тогда, – без особого энтузиазма откликнулся Йорн.
Довольный своей загадкой, Бейли поигрывал платиновыми шипиками украшений, вставленных пару месяцев назад в новые два прокола под нижней губой раба. Хотя очередная небольшая операция, осуществленная против воли Йорна, располагалась в цепи событий, спровоцировавших у химеры невротический эпизод, Джордж был крайне удовлетворен ее внешним эффектом. У Йорна теперь имелись по два тонких симметричных шрама на губах, причем на нижней они заканчивались перманентными штангами с коническими небольшими шипами. Кроме того, рабу сделали вертикальный прокол в правой брови и два таких же в левой, чтобы они перекликались с двойным проколом в правой ноздре. Правую бровь украшала платиновая штанга с шипами, левую – одна с шипами, другая – с шариками. Если бы, к примеру, Джорджа спросить, что у него вызвало бы больший восторг, секс с Йорном или же неторопливое, постепенное и насильственное преображение его внешности, Бейли бы ответил без долгого колебания, что удовольствия эти хоть и разноплановые по наполнению, но сопоставимые по интенсивности. Поэтому от одного он мог так долго откладывать. Секс – это всего лишь краткая, временная реализация фантазии. А Идеальный раб – фантазия бесконечная, это вращение вокруг недостижимой черной дыры совершенного наслаждения, которое существует только в человеческом воображении, но никак не в реальной действительности.
