Из письма… «В одну из церквей я решился отправиться в Риме, Где сумрак священный латынью размеренной дышит, Где солнце овального купола ярче и выше, Того, что сияет в пространстве едва обозримом… Что духом святым, вдохновением луч его делит Средину, где два-три молящихся ждут силуэта, Колена свои преклонив, лучезарного света И крыльев – молитве, что не помышляет о теле! В одном только Риме и молятся, верьте, любезный…» – Заканчивал Гоголь письмо петербургскому другу. А «Мёртвые души», что вдруг распластались над бездной, Жуковского ввергнут в смертельное бегство… по кругу… Во Франкфурте-на-Майне Во Франкфурте-на-Майне Давал концерты Моцарт семилетний. Отец завязывал глаза ему платком… Поговорить всех мáнит С ребёнком чýдным после выступлений, Взглянуть хотя б одним глазком, хотя б мелькóм! Осмелился подросток: – Ты замечательно играешь, слушай! Мне никогда не научиться так… – Ты, что? Ведь это очень просто, Пожал плечами Вольфганг простодушно, – А ты записываешь ноты на листок? Мелодии, конечно, Что в голову приходят на рассвете? – Но лишь стихи приходят в голову мою! – Смущённо и поспешно Ответил паренёк. Застыли дети, Заслушались, как в храме ангелы поют… – Наверно, это трудно? – Спросил малыш, – стихи, в конечном счёте? – Да, нет! Совсем легко. – и улыбнулся тот, Второй: – Рад! – Обоюдно! Тебя зовут? – А, Иоганном Гёте! И – разошлись. И плакал ангел у ворот. Костёл пустел, стихая. И клавесин, котёл напоминая Остывший, сиротел, бессмертье обретя. И музыкой, стихами Звучали ангелы и люди понимали – Откуда в мир явилося дитя… Опанас и Коган По мотивам поэмы Э. Багрицкого «Дума про Опанаса» Стих с анапеста на ямбы Хромает зачем-то, Словно в ямы да ухабы – Конь пана Шевченко. Что, гарцуется, панове, В Укрáине спелой? Жито выкрашено кровью, Выпачкано белой… Солнце кровью обагрится До смертного часа. Наливается Багрицкий «Думой … Опанаса»: Опанас из продотряда – Лукава людына: И душа продаться рада, И сабля – едино. Но куда ни кинь – засада, Перекати-поле! Гонит горькая досада В работники к Штолю… Что ли, скошенное жито Спрячет от конвоя? Рыжий колонист? Лежит он, Зарублен Махною… Словно ястребиный коготь, (Сжато – пережито!) Командир отряда Коган В сердце у бандита. Что мечтал быть хлеборобом – Надуривал нас-то! Под знаменем чёрным прóбыть – Доля Опанаса? Ах, Махно махнул рукой, мол, Когана расходуй! У Панько всё в горле комом: Не умеет сходу. Сам тикал по кукурузе От Когана-жи́да, Но Иосиф-то не струсит, И не побежит он. Пулю в лоб всадил на воле – Поточены лясы. Украина, Гуляй-поле, Добрый Опанасе! Зима
– Крови, крови, крови мне! Кровию напьюся… Т.Г. Шевченко Зима. Зимою. О зиме… Нет привередливей закона: Закрыться. Не ходить к знакомым. Сама себе, мол, на уме! Зимы. Зиме… Остановить Склоненье солнышка к закату? Оно и было небогато… А в сумерках приходит Вий, Где кровь растопит снежный слой, Где близятся сороковины… В проклятой бездне Украины, Где брат – не брат и свой – не свой, Он появляется… Глядит: Накликал горе пан Шевченко, Всё: «Крови мне!» кричал зачем-то… Что ж, бунт, панове, впереди. За люльку, сало, горсть монет, Напившись, кум зарежет кума. И кто такая им Гекуба? А Бульбе – сын? Ответа нет. Что ж, разрастайся, вурдалак! Собаки дохлые не брешут. Покуда солнце не забрезжит, Тобой зажатое в кулак… Всех петухов передушив, Клыкастый оборотень воет. Стряслось, Окраина, такое, Что не осталось ни души! Спят ведьмы все давным-давно. И не одно пройдёт столетье, Пока ваш обух нашей плетью Не сокрушится всё равно! Вольно ж ворочаться в гробу, (Ни снисхождения, ни сноски), Как сделал Гоголь ваш, Яновский, Такой ценой прозрев судьбу – Суд Божий! Боже мой, зима: Над мазанками скромен месяц, Солоха звёзд укрáла десять, От счастья светится сама… Нет Гоголя, но взор его Нам подмигнёт, как бы случайно. Перст пригрозит раскрытьем тайны. Но всё окупит Рождество… |
