Но есть ещё и третье главное проклятье человеческого существования – одиночество. С развитием цивилизации мы отделились от природы, с развитием культуры мы отделились от Бога, с развитием человеческой индивидуальности мы отделились друг от друга. Далеко не всегда спасает брак, ибо слишком часто любовь со временем уходит из него, а на её место возвращается одиночество, только теперь уже одиночество вдвоём. Далеко не всегда спасают дети, ибо вскоре выясняется, что, родные и любимые, они всё же другие люди, живущие собственной жизнью; они быстро вырастают и уходят от нас, оставляя нам ещё более острое чувство одиночества или, как называют это психотерапевты, синдром покинутого гнезда.

Но если я испытываю страх смерти, страдаю от одиночества и ощущения бессмысленности жизни, то как бы долго и лучезарно я ни улыбался себе утром в зеркале для создания позитивного настроя, счастливым я не стану. Книжки из серии «Как стать счастливым» не могут помочь нам преодолеть наши главные страхи, а значит, никак не могут научить нас быть счастливыми. Тут нужно нечто большее: нужно понять природу этих страхов; нужно понять, как соотносятся они с реальной логикой жизни; нужно понять, что питает эти страхи и что может помочь преодолеть их. Вот только может ли тут хоть что-нибудь помочь?

А если наша жизнь оказывается запертой в «бермудском треугольнике» между смертью, бессмысленностью и одиночеством, то можно ли вообще говорить о возможности счастья? Не является ли тогда человеческое счастье лишь «злобным обольстителем», как однажды назвал его Пушкин («О счастье! злобный обольститель»)? А если так, то о чём эта книга и зачем вам её читать?

Мы закончили предыдущую главу весьма драматичными вопросами: если наша жизнь оказывается запертой в «бермудском треугольнике» между смертью, бессмысленностью и одиночеством, то о каком вообще счастье можно говорить? И если в этом и заключается логика человеческой жизни, то убеждаться в этом, читая несколько сот страниц, как-то не хочется. Для чего тогда нужна эта книга, и зачем вам её читать? Чтобы ответить на эти вопросы, я должен немного рассказать о себе и о том, почему эта книга была написана.

Мне 67 лет. Украинец. По образованию я филолог-русист. Доктор филологических наук, профессор кафедры теории литературы и компаративистики, декан филологического факультета Одесского национального университета имени Ильи Мечникова. Женат первым браком. У меня двое совсем взрослых детей и внучка девятнадцати лет.

Американцы говорят, что профессор – это человек, который однажды случайно попал в университет и не смог из него выйти. Если так, то я – типичный профессор. Почти 50 лет тому я пришёл учиться в Одесский университет имени Ильи Мечникова и задержался здесь на всю жизнь. Лаборант, аспирант, ассистент и так далее. И я искренно благодарен судьбе за это. Во-первых, потому, что я работаю в прекрасном классическом университете среди талантливых, интеллигентных, интересных людей. Во-вторых, потому, что я занимаюсь делом по душе. А ещё потому, что эта работа заставляла меня много читать, что, впрочем, я и сам всегда любил. Известный аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес однажды сказал, что рай должен быть чем-то вроде библиотеки. Если так, то я познал немало блаженства уже в этой жизни, ибо немало времени провёл за библиотечным столом.

Как и всем моим коллегам-литературоведам, мне довелось читать самые разные художественные тексты, а также работы по филологии, истории, философии, эстетике, искусствоведению. При этом обе мои диссертации, монография, почти все статьи посвящены исключительно проблемам литературоведения. Как же угораздило меня стать автором книги, посвящённой совсем не литературоведческой проблематике?

Наверное, начать нужно с одного стихотворения Фёдора Тютчева. Полтора века назад, 8 декабря 1870 года, в Москве умирает Николай Тютчев – брат великого поэта. Через три дня, сразу после его похорон, Фёдор Иванович напишет стихотворение:

Я со студенческих лет знаю это стихотворение. В молодые годы оно, конечно же, воспринималось мной только как факт биографии великого поэта. Но вот на смену молодости пришла зрелость, вот уже ушли из жизни мои родители, а потом и старший брат. И когда однажды, уже на этапе зрелости, мне случилось перечитать это давно знакомое стихотворение, я вдруг остро ощутил: теперь это обо мне, теперь уже не Тютчев, а я сам «на роковой стою очереди».

Наверное, едва ли не каждый человек – кто раньше, кто позднее – совершает для себя это открытие, которое поселяет в душе чувство тревоги. Мы стараемся не думать об этом, мы с ещё большим рвением отдаёмся работе, загружаем себя разными житейскими делами, начинаем активнее заботиться о своём здоровье, но это не очень помогает: со временем тревога всё чаще напоминает о себе и всё больше подчиняет тебя себе.

Всем памятно классическое латинское выражение «memento mori» – «помни о смерти». В 1996 году в городе Микулов в Чехии установили скульптуру работы современного мастера Ярослава Рона: человек стоит на четвереньках, а на спине у него – огромный человеческий череп. Скульптура называется «Memento».

© Adam Jones, распространение по лицензии CC BY-SA 3.0

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Parable_with_Skull_-_Sculpture_by_Jaroslaw_Rona_-_Prague_Castle_-_Prague_-_Czech_Republic.jpg

Воплотивший идею художественный образ кажется мне вполне понятным: мысль о смерти тяжким грузом давит на нас, она ставит нас даже не на колени, а на четвереньки, уравнивая нас с животными, которые тоже смертны. Жить в таком положении трудно и унизительно. Не зря ведь известный философ Владимир Эрн столетием раньше сказал: «Смерть есть величайшее из всех возможных видов рабства».

Нечто подобное чувствовал теперь и я. Мысль о смерти мешала мне жить так, как я привык. Она стала занимать в моей внутренней жизни больше места, чем мне хотелось бы. В какой-то момент я понял, что пришло время принять этот вызов и чётко определить своё отношение к ней, а для этого мне нужно было попытаться понять, что она собой представляет. Решившись на это, я, по давней привычке учёного педанта, начал с «истории вопроса» и обратился к литературе по психологии, философии, эзотерике, медицине, истории культуры.

Скажу честно: поначалу мне приходилось заставлять себя заниматься этой проблемой. Я люблю жизнь, умею радоваться самым обычным её проявлениям. Как у всякого обыкновенного нормального человека, мысль о смерти вызывала у меня неприятие. Хотелось, как всегда, отмахнуться и просто не думать о ней. Но я убеждал себя доводами вроде того, что биолог ведь не может позволить себе сказать: не буду изучать лягушек, потому что они скользкие, холодные и противные. И я продолжал работу.

Чем больше я узнавал о смерти, тем яснее понимал, что с ней всё не так однозначно и – неужели? – не так беспросветно ужасно, как мне представлялось до сих пор. Зародившаяся смутная надежда придала мне энтузиазма. Теперь мне уже не нужно было принуждать себя заниматься этой проблемой.