Срывает ветер листья,

они летят, летят

то медленно, то быстро,

приковывая взгляд.

              Они ещё живые

              и золотом горят,

              то светло-восковые,

              то охрою пестрят.

Вот снова парашютик,

ещё один за ним…

Ах, ветер, как он шутит,

беспечный пилигрим.

              Но есть ещё на кроне

              у старой липы сень,

              и, может быть, не тронет

              её осенний день…

Солнце сквозное в берёзах,

щедрое золото крон,

неба лазурный поклон,

благостный радостный звон –

радуйся – суть не в прогнозах.

                   А в простоте, в настоящем,

                   в искренней твёрдости слов,

                   в ясности вечных основ

                   и в избежанье углов –

                   острых, тупых и грозящих…

Жизнь – ненаглядное время,

радуюсь каждому дню

и, обходя западню –

зависть, тщету и возню, –

молча несу своё бремя.

Так холодеет на исходе дня,

опавших листьев сосчитать нет силы…

И боль, и грусти чёрной западня

подстерегают, делают бескрылой.

Тропинки стёрты тайной темноты.

Как хорошо, что слёз скупых не видно,

как хорошо, что не заметишь ты,

как горько мне и бесконечно стыдно.

За эту слабость одиноких рук,

протянутых к тебе непроизвольно,

за безнадёжность слов, за тихий звук,

раскрывший вдруг, как нестерпимо больно.

Не победить осеннего огня,

сжигающего душу до предела.

Как холодеет на исходе дня,

как ранишь ты жестоко, неумело.

В прозрачных кронах октября

вечернее гуляет солнце.

Наверно, встретились не зря

уставших душ два взгляда-донца.

Куда идти? Кому сказать

о переполнившемся сердце?

И лишь безмолвные глаза

всё скажут лучше громких скерцо.

Последней нежности слова

всё ж сердце ждёт назло прогнозам,

так прикасается едва

осенний луч к беспечным розам.

Нет, не уходят навсегда,

сгорая в страсти беспощадной,

как корабли и поезда –

наперекор разлуке жадной…

Липы облетели –

золото внизу.

Жёлтые метели

выбили слезу.

В чёрных длинных схимах

липы до весны,

на верхушках-спинах

капли желтизны.

Одинокой птицей

мечется листок,

иней серебрится –

знать, зимы исток…

На далёкой твоей планете,

может, так же летит листва

и смеются беспечно дети,

и пожухла опять трава?!

И напрасно искать глазами

среди тысяч прохожих лиц

то одно, чьи зрачки вонзали

прямо в сердце счастливый блиц?!

И надежда, как сон под утро,

вдруг откроет счастливый взгляд

в лёгких отблесках перламутра,

растворяя разлуки яд?!

Обещая любовью встретить,

наполняя судьбы края…

На далёкой твоей планете

так же стынет душа твоя?!

Липы вековые в золоте кудрей

как сторожевые у судьбы моей.

Осень тихо дышит у виска её,

весь зигзагом вышит путь мой – бытиё.

И куда ни кинешь, – боли и долги,

где же этот финиш жизненной пурги?

Расскажите, липки, как деньки круты,

как держаться хлипкой мне средь суеты,

как равняться стоит на характер лип,

чтоб не выдал боли ни скулёж, ни всхлип.

Так стою под вечер, липы солнце пьют,

падает на плечи отсвет жёлтых вьюг…

Время летит, нас все дальше уносит.

Тихо иду от сосны до сосны.

В белом тумане купается Осень!

Златоголовая мамка Весны.

Листья сверкают игрой самоцветов,

Падают тихим червонным дождем.

Словно зовут отошедшее Лето,

Будто жалеют и помнят о нем.

Золотые косы заплетая

Ветра непослушного рукой,

Серые глаза приподнимая,

Вновь смеётся Осень надомной.

С ней иду шуршащею аллеей

Улыбаясь птицам по пути.

Я давно в её любовь не верю,

Потому-то так легко идти!

А она по-прежнему смеётся!

У неё так много женихов.

Осень никому не достаётся.

Осень не по правилам живёт!

Царство Божие, милая осень.

Сколько красок в притихшем саду!

Очень жаль, что их время уносит,

Оставляя лишь серость одну.

Так и в обществе – то же томленье

И предчувствие огненных грёз.

А потом – только ветер паденья

И немного искрящихся слёз.