«Москва, я думал о тебе…»
О, Москва, ты – авангард Отчизны!
И – моя судьба. Вернуться ль вспять?
С городом, как с человеком – жизни
Не хватает, чтоб его узнать.
Как на милом взгляд остановился
В первый раз – цвет глаз, изгиб руки, –
Так бульваров воздух в грудь мне лился,
А с лица – вода Москвы-реки.
Так меня по улочкам гористым,
Взяв свое, романтики пора
Прогуляла, и до счастья чистым
Мне казался город мой с утра.
Все в новинку. И кровавой пены
На брусчатке не вздымался слой, –
Площадь Красная плыла нетленной!
Просто я не помнила былой.
Юный взгляд не замечал бесчестья,
Над домами лозунги прощал.
Лишь в церквей безропотном бескрестье
Что-то неродное ощущал.
Так любовь, приняв порок за доблесть,
Первый раз в другом, а не в себе,
Растворяя нас, прощает подлость,
И – шагнет к оглоблям, как к судьбе.
И помчит заезженной лошадкой
Круг за кругом, вырваться не тщась,
Запретив себе всплакнуть украдкой,
Что любовью некогда звалась.
В буднях – ровных грядках, верных долгу,
Где цветы – как сорная трава,
Жить с тобой в постылом браке долго,
Первая любовь моя, Москва!
Душу чью заставил измениться
Ход времен – твою или мою?
Апокалипcической блудницы
Я в тебе обличье узнаю.
Жадность ссор, брезгливость пресыщенья –
В прошлом все давно у нас, Москва!
Безысходность в нашем примиренье
И объятий мраморных тоска.
Не способна я рвануть из клетки
От толпы, где логика волков,
От того, что внутрь вдыхают детки,
От помоек – кухонь стариков.
От центральных, – снова древних! – улиц,
Где ненужным русский стал язык.
Старые названия вернулись, –
Кто теперь там понимает их!
Запад и Восток! От их насилья
Что зачала ты? Детей каких?
Их не ждешь. И ядовитой пылью
В чреве губишь души чад своих.
Ничего не в силах изменить я.
Спрятавшись сама в себе, тянусь
За иголкой дел послушной нитью,
И взглянуть в лицо твое боюсь.
Глянула – по-прежнему угодлив
Лоск витрин и рынок наготы.
Лик твой в духе времени уродлив –
Бабушка в салоне красоты!
Но вгляделась – нет, не наважденье!
Сквозь броню высоток, блеск машин,
И сквозь все хирургов ухищренья
Проступил рельеф родных морщин.
А по ним – сквозь макияж рекламы
Покаянных слез кипит смола!
Уцелевших, возрожденных храмов
Вновь зазолотились купола.
Бедный город мой! Меня смирили
Твой укор и взгляд уставших глаз…
Храмов тихий звон – твои ли слезы? Или
Это – слезы ангелов о нас?
Так на свалке драгоценный камень
Можно среди мусора найти.
Так в душе, заваленной грехами,
Два-три вздоха: «Господи, прости!»
Свет церквей, о Господи, московских,
В день кончины мира пощади!
Из объятий дебрей вавилонских
Этот жемчуг в Небо проводи!
Чтобы праведник, придя на Небо,
В Твой Нетленный Иерусалим
Не сказал: «Я никогда здесь не был!»
Чтоб знакомый свет блеснул пред ним.
Чтоб крестов московских очертанья
Он узнал, шагнув из смертной тьмы…
Молвил: « Светлый Град! Твое сиянье
На земле предощущали мы!»
1997 г.
Речушечка Чермянка, извилист её путь,
Болотистая пойма, боюсь туда шагнуть,
Протоки и мосточки, овраги, ручейки,
И вековые сосны стройны и высоки…
Алтуфьевский заказник – природный лесопарк,
Ходить часами можно, – не обойдёшь никак
Все тропки и тропинки, сосняк и березняк,
Лощины и низинки, припойменный ивняк.
Здесь вековые липы, в подлеске клён, орех
И красная рябина, малина… Без помех,
Друг другу помогая, всё хорошо растёт.
И земляника дружно и радостно цветёт
На солнечных прогалинах и кое-где в тени…
Стоят такие жаркие и солнечные дни…
И лес совсем уж летний. У дуба полный лист.
Здесь слышен отовсюду весёлый птичий свист.
Цветёт калина дикая, вишняк уже отцвёл.
Ведут между собою деревья разговор.
Быть может, вспоминают прошедшие года,
И тяжело вздыхают как будто иногда
О зимних снегопадах, о грозовых дождях,
О молодости давней, потерянных друзьях…
