По улицам Слона водили,

         Как видно напоказ —

Известно, что Слоны в диковинку у нас —

Так за Слоном толпы зевак ходили.

Отколе ни возьмись, навстречу Моська им.

Увидевши Слона, ну́ на него метаться,

        И лаять, и визжать, и рваться,

        Ну, так и лезет в драку с ним.

        «Соседка, перестань срамиться, —

Ей шавка говорит, – тебе ль с Слоном

                                                                    возиться?

Смотри, уж ты хрипишь, а он себе идёт

         Вперёд

И лаю твоего совсем не примечает». —

«Эх, эх! – ей Моська отвечает, —

Вот то́-то мне и духу придаёт,

         Что я, совсем без драки,

Могу попасть в большие забияки.

         Пускай же говорят собаки:

         «Ай, Моська! знать она сильна,

         Что лает на Слона!»

Когда перенимать с умом, тогда не чудо

        И пользу от того сыскать;

        А без ума перенимать,

        И боже сохрани, как худо!

Я приведу пример тому из дальних стран.

         Кто Обезьян видал, те знают,

        Как жадно всё они перенимают.

        Так в Африке, где много Обезьян,

         Их стая целая сидела

По сучьям, по ветвя́м на дереве густом

        И на ловца украдкою глядела,

Как по траве в сетях катался он кругом.

Подруга каждая тут тихо толк подругу,

         И шепчут все друг другу:

        «Смотрите-ка на удальца;

Затеям у него так, право, нет конца:

         То кувыркнётся,

         То развернётся,

         То весь в комок

         Он так сберётся,

        Что не видать ни рук, ни ног.

        Уж мы ль на всё не мастерицы,

А этого у нас искусства не видать!

         Красавицы-сестрицы!

        Не худо бы нам это перепить.

Он, кажется, себя довольно позабавил;

        Авось уйдёт, тогда мы тотчас…» Глядь,

Он подлинно ушёл и сети им оставил.

«Что ж», говорят они: «и время нам терять?

         Пойдём-ка попытаться!»

        Красавицы сошли. Для дорогих гостей

        Разостлано внизу премножество сетей

Ну́ в них они кувыркаться, кататься,

         И кутаться, и завиваться;

        Кричат, визжат – веселье хоть куда!

         Да вот беда,

Когда пришло из сети выдираться!

         Хозяин между тем стерёг

И, видя, что пора, идёт к гостям с мешками,

         Они, чтоб наутёк,

        Да уж никто распутаться не мог:

         И всех их по́брали руками.

        Из дальних странствий возвратясь,

Какой-то дворянин (а может быть, и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,

        Расхвастался о том, где он бывал,

И к былям небылиц без счёту прилыгал.

         «Нет, – говорит, – что́ я видал,

         Того уж не увижу боле.

         Что́ здесь у вас за край?

         То холодно, то очень жарко,

То солнце спрячется, то светит слишком ярко.

         Вот там-то прямо рай!

         И вспомнишь, так душе отрада!

         Ни шуб, ни свеч совсем не надо:

        Не знаешь век, что есть ночная тень,

И круглый божий год всё видишь майский

                                                                              день.

         Никто там ни сади́т, ни сеет:

А если б посмотрел, что там растёт и зреет!

Вот в Риме, например, я видел огурец:

         Ах, мой творец!

         И по сию не вспомнюсь пору!

        Поверишь ли? ну, право, был он

                                                                  с гору». —

«Что за диковина! – приятель отвечал, —

На свете чудеса рассеяны повсюду;

        Да не везде их всякий примечал.

Мы сами, вот, теперь подходим к чуду,

Какого ты нигде, конечно, не встречал,

         И я в том спорить буду.

        Вон, видишь ли через реку тот мост,

Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,

         А свойство чудное имеет:

Лжец ни один у нас по нём пройти не смеет:

         До половины не дойдёт —

         Провалится и в воду упадёт;

         Но кто не лжёт,

Ступай по нём, пожалуй, хоть в карете». —

         «А какова у вас река?» —

         «Да не мелка.

Так видишь ли, мой друг, чего-то нет

                                                                     на свете!

Хоть римский огурец велик, нет спору в том,

Ведь с гору, кажется, ты так сказал

                                                                  о нём?» —

«Гора хоть не гора, но, право, будет

                                                                   с дом». —

         «Поверить трудно!

        Однако ж как ни чудно,

А всё чудён и мост, по коем мы пойдём,

        Что он Лжеца никак не подымает;

         И нынешней ещё весной

С него обрушились (весь город это знает)

         Два журналиста да портной.

Бесспорно, огурец и с дом величиной

        Диковинка, коль это справедливо». —

         «Ну, не такое ещё диво;

         Ведь надо знать, как вещи есть:

        Не думай, что везде по-нашему хоромы;

         Что́ там за домы:

        В один двоим за ну´жду влезть,

         И то ни стать, ни сесть!» —

        «Пусть так, но всё признаться до́лжно,

        Что огурец не грех за диво счесть,

         В котором двум усесться можно.

         Однако ж, мост-ат наш каков,

Что Лгун не сделает на нём пяти шагов,

         Как тотчас в воду!

        Хоть римский твой и чуден огурец…» —

«Послушай-ка, – тут перервал мой Лжец, —

Чем на мост нам итти,

                                            поищем лучше броду».