Когда через несколько часов ход сторожевика выровнялся, к Лукашевичу снова пришел судовой врач. Осмотрел, ощупал, велел открыть рот и сказать; «А-а».

— Удивительно, — бормотал он при этом. — Я тоже слышал об опытах Рашера, но каков эффект! Лукашевич покраснел.

— Скажите, доктор, — обратился он к врачу, чтобы скрыть смущение и развеять сомнения в реальности или нереальности того, что он слышал на границе между сном и явью, — скажите, корабль вел какие-то боевые действия?

— Господь с вами, — отмахнулся доктор. — Какие тут боевые действия? Баренцево море — издавна наша территория.

— Но мне показалось, будто кто-то стрелял…

— Ну постреляли, — отвечал судовой врач уклончиво. — От широты душевной.

Лукашевич хмыкнул. У Сергея Афанасьевича, конечно, душа была широка, как Атлантика, но чтобы из-за нее растрачивать боекомплект… Так и не удалось выяснить, имел ли место бой или богатое воображение Лукашевича сыграло с ним дурную шутку.

— Куда мы направляемся? — поинтересовался Алексей.

— В Мурманск, куда же еще.

— Когда придем?

— Часов через шесть-семь.

— Я хотел бы переговорить с капитаном. И с Зоей.

— Я передам вашу просьбу, товарищ старший лейтенант.

Лукашевич не сомневался, что врач выполнил свое обещание, но только ни Коломейцев, ни Зоя так и не появились до самого Мурманска.

Старший лейтенант Лукашевич считал себя более-менее уравновешенным и дисциплинированным человеком. Однако и он начал терять терпение, когда вместо капитана и Зои к нему приходил для очередной проверки самочувствия судовой врач, или гремящий посудой из нержавейки кок с камбуза, или какой-то хмурый и молчаливый моряк-подросток, делавший уборку помещения. Ни у первого, ни у второго, ни у третьего ничего выпытать не удалось. Вымуштровал их Коломейцев, нечего сказать.

Лукашевич ворочался и ругался. Одежды при нем не было никакой, а выйти на палубу завернутым в одеяло он считал ниже своего достоинства. Приходилось терпеть.

Наконец период ожидания кончился, и в каюте появилась Зоя с большим свертком в руках. Она положила сверток на край койки:

— Одевайтесь, старший лейтенант.

Лукашевич посмотрел, что ему принесли. Это был полный комплект матросского обмундирования, включая белье.

— Я отвернусь, — пообещала Зоя.

— Ну зачем же так официально, Зоя? — спросил Лукашевич не без укоризны. — «Старший лейтенант», «отвернусь», «вы»…

— Я уже говорила, старший лейтенант, для того, чтобы наши отношения стали более близкими, чем сейчас, вам придется потрудиться. Но если вы считаете, что…

— Хорошо, хорошо, — быстро сдался Алексей. — Пусть будет по… э-э-э… вашему.

Он быстро оделся. Потом они с Зоей вышли на верхнюю палубу. Там их уже дожидался капитан Коломейцев.

— Э-э… прибыли, — сообщил Сергей Афанасьевич после того, как они с Лукашевичем обменялись рукопожатиями. — Хм-м… в Мурманск, — как и любой северный моряк, название города-порта Коломейцев произносил с ударением на вторую гласную.

Лукашевич огляделся. Сторожевик стоял у пирса в военно-морском порту Мурманска. Справа по борту был пришвартован катер, слева — малый ракетный корабль класса «Буря». Пирс был ярко освещен. В свете прожекторов кружились редкие снежинки.

— Спасибо вам, капитан, — поблагодарил Лукашевич с чувством. — Вы спасли мне жизнь. Можно сказать, я заново родился.

«Какие банальности я леплю, — подумал он при этом. — Господи, нас совершенно не учат говорить. Всему учат, а этому нет».

Впрочем, на то, чтобы пропустить Зою на сходни впереди себя, его образования хватило. Напоследок, уже оказавшись на причале, он оглянулся, чтобы обозреть «тридцать пятку» целиком. И увидел: многочисленные вмятины в корпусе катера над ватерлинией, черные языки копоти и отверстия пробоин там, где в надстройку попадали снаряды противника. Значит, не пригрезилось, и дело не в широте души. «Тридцать пятку» атаковали. Война в Заполярье продолжалась…