Врач оказалась пожилой маленькой толстенькой женщиной со стрижкой-каре, крашенной в ярко-каштановый цвет. Лицо ее выглядело суровым, словно Юле предстоял выговор за что-то. Лишь через несколько минут общения стало ясно, что врач, Надежда Максимовна, сама по себе была не очень любезной женщиной.

– Сегодня с утра вы сдали анализ мочи, биохимию крови и общий анализ крови, – говорила она, – анализы пришли плохие. В моче белок 8 граммов на литр.

– А должно быть сколько? – перебила ее Юля.

– Не должно быть нисколько! – ответила, немного повышая тон, врач, недовольная, что ее прервали и пораженная бестолковостью, как ей казалось, матери, – биохимия крови тоже плохая, альбумин 11 при норме от 60. Мочевина повышена, холестерин, B-липопротеиды повышены. АЛТ, АСТ тоже. УЗИ почек и брюшной полости показало, что размеры обеих почек увеличены, в брюшной полости так же присутствует жидкость, это значит, отек распространяется на брюшную полость.

– Да, но что все это означает? – спросила Юля, не понимая пока ни слова. – что это может быть?

– К сожалению, диагноз подтвержден анализами.

– Какой диагноз? – выдохнула Юля.

– Острый гломерулонефрит. – немного с опаской сказала доктор.

– Пиелонефрит? – переспросила Юля.

– Нет, не пиелонефрит, а гломерулонефрит. – Отчеканила врач довольно спокойно, без удивления, видимо, привыкшая к тому, что родители всегда в таких случаях цепляются за легкий и известный им диагноз.

Несмотря на всю суровость лица Надежды Максимовны, она смотрела теперь на Юлю, казалось, с плохо скрываемой жалостью.

– Это лучше или хуже?

– Это, так скажем, – замялась врач, – совсем другое. Лечится сложнее и дольше. Это заболевание имеет аутоиммунный характер, когда собственные клетки организма нападают на свои же клетки. Почки начинают терять белок, и его содержание в крови падает. Из-за падения уровня белка, альбумина, организм начинает отекать, меняется давление в сосудах, из-за чего они теряют воду.

– А это точно «гламуронефрит»? – заговорила Юля, не запомнившая точного названия и исковеркавшая его. Она слышала про аутоиммунные заболевания. Для нее это было что-то страшное, неизлечимое, как онкология. Катя не могла этим заболеть, она всегда была здоровым ребенком. – Может быть, это ошибка? Что-то другое? Я просто не понимаю, у меня был совершенно здоровый ребенок, мы никогда ничем не болели, кроме простуды. И с почками всегда все было хорошо!

– К сожалению, диагноз верный. – С некоторым недовольством ответила Надежда Максимовна, взяла карту и приготовилась писать. – Вы мне лучше скажите, Катя чем-то болела недавно?

– Пару недель назад простыла, сопливила, кашляла. Но уже неделю как выздоровела.

– Принимала какие-то лекарства, делала прививки недавно?

– Нет, не делала ничего и не пила ничего, а что, такое бывает после прививок?

– Да, бывает, очень часто.

– Подождите, она пила Анаферон во время простуды, потом Стрепсилс в горло, и Санорин в нос.

– Нет, это все не могло повлиять. Больше ничего?

– Нет, больше ничего.

– Была простуда, точно не ангина? Антибиотики врач не выписывал?

– Нет, это точно не ангина. Врач сказала, обычный ОРЗ.

– Не было тошноты, рвоты, поноса?

– Нет, не припомню.

Надежда Максимовна все это записывала в историю болезни. Тут только Юля заметила, какими глубокими морщинами было изрыто ее лицо, и как крашенные сухие волосы не могли скрыть ее возраст. Ей показалось, что врач уже давно должна была уйти на пенсию, но не уходила, видно, потому что в больницах таких грамотных докторов почти не осталось. Не отпускали, значит. Это вселяло надежду.

– В семье есть заболевания почек?

– Нет, никогда не было. – сдвинув брови, отвечала Юля.

– У бабушек, дедушек? – продолжала расспрос Надежда Максимовна.

– Нет, ничего такого.

– Кровь в моче когда-нибудь была?

– Нет.

– Делали УЗИ почек раньше?

– Нет, ни разу.

– Есть аллергия на что-то? Продукты, цветение, шерсть животных?

– Нет, ничего не было никогда.

Доктор усердно писала совершенно неразборчивым почерком все ее ответы в анамнез. Юля ковыряла лицо, ожидая, когда же ей скажут самое главное.

– Значит так, ваш ребенок поступил с выраженной олигурией, отечным синдромом. Лечение назначаем с сегодняшнего дня.

– Что такое олигурия?

– У нее снижен диурез. Она за полдня писала всего 80 мл. А выпила 400 мл. – На большие удивленные глаза Юли врач недовольно фыркнула, – хотите сказать, что не заметили, что у вас ребенок не мочится почти?

– Нет! Как я могла заметить? Она же взрослая девочка, сама ходит в туалет, – забормотала виновато Юля.

– Кате уже начали капать внутривенно кортикостероидные гормоны – преднизолон. Помимо этого, она будет получать Курантил для улучшения кровообращения, будем колоть Гепарин для предотвращения образования тромбов. При приеме преднизолона повышается риск возникновения тромбов. Также будем давать глюконат кальция, так как при приеме преднизолона опять-таки вымывается кальций. Еще прокапаем курс антибиотиков, потому что в данном состоянии у нее повышенный риск осложнений в виде бактериальных инфекций. И самое главное, сейчас согласовываем альбумин, так как у нее уровень альбумина слишком низкий, его нужно поддерживать на определенном уровне. Еще будем капать Лазекс – это мочегонное средство, чтобы снять отеки.

– А почему альбумин согласовывать? Это что-то особенное?

– Да, это плазма крови с большим количеством белка. Катя потеряла много белка, и ей нужно делать переливание крови, чтобы восстановить его уровень. Не переживайте, это будет простерилизованная плазма, риска заражения нет.

– Так она белок теряет или альбумин, не понимаю? – Юля окончательно запуталась.

– Альбумин это одна из фракций белка, – пояснила врач, улыбаясь так снисходительно, словно Юля была совсем глупенькой, а эта информация была общеизвестной. – При гломерулонефрите теряется белок, в основном его фракция – альбумин. Поэтому переливаем альбумин. Но в анализах мочи смотрим на потерю общего белка.

От такого огромного перечня незнакомых препаратов и процессов у Юли поплыло перед глазами. Но она все-таки мысленно успела зацепиться за что-то важное.

– Можно спросить: а гормоны не опасны? Нельзя без них?

Врач недовольно вздохнула.

– Это основное лечение гломерулонефрита. Другого препарата, чтобы вывести пациента в ремиссию, просто нет. Не буду скрывать, преднизолон – препарат крайне токсичный, с рядом реальных побочных действий. Но все эти побочные действия развиваются не сразу, поэтому вам сейчас не нужно забивать себе этим голову.

– А сколько же будет длиться лечение?

Надежда Максимовна снова устало вздохнула.

– Мы еще только начинаем лечение, о чем можно говорить сейчас? Кто-то выходит в ремиссию через 3 недели, а кто-то через полгода. В любом случае, преднизолон отменяют не сразу после выхода в ремиссию.

– Полгода?! – воскликнула Юля.

– Будем надеяться, что это не ваш случай. – Сказала жестко доктор. – У 30% детей после выхода в ремиссию заболевание не возвращается. Однако у 70% детей происходят рецидивы, и болезнь становится хронической.

Последние цифры привели ее в еще больший ужас. Они были просто шокирующими, в них невозможно было поверить. Если видишь такую статистику в маркетинговом отчете, то это не очень хорошо, но жить можно, можно выкрутиться, что-то где-то подкорректировать, перераспределить средства, потоки. Но когда в отчете речь идет о жизни твоего ребенка – 7 к 10, что у него уже не будет здоровья – от такой статистики невозможно дышать.

Когда Юля вышла из кабинета врача, у нее тряслись колени и дрожали руки, ей хотелось вырваться из этого жуткого места с облупленными стенами, с ремонтом столетней давности, выплакаться вволю, хоть на улице, под окнами корпуса. Ей казалось, что все было разрушено, вся ее жизнь, ничего не имело значения больше. От нее самой ничего не осталось прежнего, лишь тень, которой нужно было продолжать работать и выхаживать дочь.