– Так ты все-таки пойдешь! – ответил он сухо. – Хм.
Повисла пауза. Ей казалось, что она слышала, как он недовольно дышал в трубку.
– Ты что хотел-то?
– Я хочу на боулинг с друзьями поехать.
– А почему именно сейчас? Я с девочками давно договорилась. Давай в следующий раз.
– Можно, конечно, но ведь я завтра в командировку уезжаю на два дня. Теперь только через неделю.
– Ну и что ты предлагаешь? – ответила устало Юля.
– Пусть Катька сама посидит. Она уже большая, ей няньки не нужны. Или маму свою позови.
– Как хочешь, так и делай. Маму я звать не буду, тебе нужно – ты и зови.
– Тебе что, сложно позвать?
– А тебе сложно слово держать? Обещал, что посидишь дома сегодня.
– Сегодня пятница, почему это я должен дома сидеть? Я всю неделю работал!
– Удивительно, а я не работала?
– Работала, – засмеялся Антон. – И много ты там заработала?
– Достаточно, – ответила сердито Юля. – Это все? Я поехала.
– Машину мне оставь. Тебе до Алинки можно на автобусе доехать.
– Давай ты сам на автобусе поедешь?
– Так ведь боулинг в центре, на автобусе две пересадки. Только на такси ехать.
Юля видела, что Антон вышел на балкон в одной футболке и стоял на ветру, провожая ее холодным взглядом. Невозможно было даже на миг поверить в то, что вся эта сцена была затеяна без какого-либо умысла. Каждый раз, когда Юля пыталась «выйти в свет», а случалось это крайне редко, он устраивал скандалы, чтобы, казалось, целенаправленно испортить жене настроение. И теперь ему это удалось вполне. Юля выскочила из машины и хлопнула дверью со всей силой; тут же ей стало жалко машины, ведь ее вины в том, что Антон не умел радоваться за своих близких, не было.
Она побежала на автобусную остановку. Через минут двадцать пришел автобус, битком набитый людьми, Юля с большим трудом втиснулась, но ей приходилось на одной ноге висеть над ступенями, потому что места для другой не было. Хорошо хоть руками доставала до поручней. Каблуки, которые она надела, потому что не знала, что поедет своим ходом, оказались в автобусе совершенно неуместными.
Через час она была, наконец, у Алины. Новый дом в элитном комплексе с входом по пропускам, с тихим двором, где не было дорог, а были только скверы и детские площадки, одним своим видом разгонял тоску. Добротный кирпич дома, в целом продуманная архитектура комплекса, широкие пандусы для колясок, грузовые лифты и ровная плитка дорожек словно указывали на то, что именно здесь и обитали люди, умевшие жить по-настоящему и баловать себя.
На пороге квартиры ее встретили подруги. Алина в черном платье-мини с томным видом смотрела на нее, снимающую пальто и обувь на пороге. Юля заглянула в зеркало: волосы растрепаны ветром, и без того скромный макияж поплыл из-за духоты в автобусе.
По сравнению с ухоженной Алиной, с перманентным макияжем и наращенными ногтями, она смотрелась особенно грустно, даже блекло, хотя со старших классов и слыла поистине славянской красавицей с густыми русыми волосами, мягким темным контуром бровей и небесно-голубыми глазами.
Сейчас их лазурь была смешана с грустью, а правильные черты миловидного лица уже начинали опадать, главным образом из-за привычно опущенных уголков губ. В чертах ее не было более свежести, не было предвкушения радости, столь свойственной наивной молодости, которая тем и отличается от старости, что всегда верует в следующий день, каким бы ни был день нынешний. Нет, верить было не во что, лучшие ее годы были позади. Все вокруг знали об этом: ее мать, ее муж, ее подруги. Даже она сама понимала это и давно примирилась с неприятной мыслью.
Теперь, когда все повально бежали к мастерам по татуажу дорисовывать брежневские брови, широкие стрелки, а также расширять контуры губы, естественная красота, что еще оставалась в Юле, уже не казалась ее достоинством, а скорее, наоборот, казалась недостатком, признаком того, что она не занималась своей внешностью.
Марина, хотя и была старше их всех и не обладала столь внушительными средствами, как Алина, казалось, не желала ни в чем уступать той. Всегда ухоженная, с образом, проработанным до мелочей – будь то шарф, украшения или жилет, она создавала впечатление женщины, уделяющей исключительно много времени своему внешнему виду. Казалось, она с вечера готовилась к завтрашнему дню, наглаживала наряды, придумывала, как и что с чем сочетать.
Марина сочетала в своем характере две крайности, часто идущие в женщине в паре: в зависимости от настроения она могла быть женщиной-праздником, с которой все легко, обиды забыты, прошлого нет, есть только настоящее, солнечный радостный миг, а могла быть ехидной, саркастичной, подмечающей все дурное и даже недурное таким тоном, что и оно казалось недостатком. Отчего зависели перемены ее настроения: от ее цикла, Луны, погоды, магнитных бурь, – никто не знал. Однако подруги готовы были забыть и простить самые неприятные и колкие ее слова, лишь только она переходила в состояние женщины-праздник, столь много заразительной радости и наслаждения оно приносило с собой, преображая сразу все вокруг.
При взгляде на Женю Юля немного справилась с небольшим напряжением от встречи с красивыми подругами. Женя была не только ярой противницей всего, что навязывала мода, телевизионные передачи и глянцевые журналы, но в добавок ко всему, не признавала никакого другого стиля в одежде, кроме православного. Она всегда носила длинные юбки и платья, купленные не в бутиках, а в сомнительных магазинах с явно залежавшимся товаром, чем, конечно же, значительно старила себя.
Светлые брови сливались с кожей, и лишь русые волосы могли бы украсить лицо, но они всегда были спрятаны под платок. Стоит ли говорить, что она так же не признавала ни крема для лица, ни декоративной косметики. Блеклый взгляд ее невыразительных глаз временами казался окнами с заколоченными ставнями, через которые не проникал свет.
– Явилась, наконец, – вздохнула немного манерно Алина, пока Марина и Женя кинулись обнимать Юлю, – у тебя что, по дороге машина сломалась? Мы уже вовсю диету нарушаем, а ты никак доехать не можешь.
– Благоверный, поди, как обычно, подвел, – сказала язвительно Марина. Едкий взгляд ее быстрых глаз, казалось, следил за каждым мускулом на лице Юли.
– Долгая история, – уклончиво ответила та. Она неловко улыбнулась, потому что с давних пор не обсуждала поведение мужа ни с кем, но не умела правильно пресечь вопросы. – Ух ты, суши, как же мне вас не хватало! – воскликнула она, когда прошла в просторную кухню-гостиную. На столе стояла уже открытая бутылка вина и восточные сладости.
– Столько денег потратила, – кивнула Женя на Алину, – я бы сама наготовила всего, и на три таких стола хватило бы.
– Ой, Женька, расслабься, тебе ли кашеварить с твоими-то сорванцами? – сказала Марина, усмехаясь. – Наслаждайся моментом, и так редко видимся.
– Да она просто не фанат японской кухни, – сказала Алина, – в ней же нет салата оливье и холодца.
– С такой компанией, – Женя ответила просто и стала накладывать себе роллы, – и японская кухня хорошо пойдет.
– Алина, а где дети сегодня? – поинтересовалась Юля.
– Муж отвез к родителям в их коттедж. Обещали присмотреть. Да и смотреть-то, по правде, нужно только за Марьяшей, Феде уже семь лет, сам по себе, дай только планшет в руки, и он потерян для общества.
– Значит, на выходных у вас романтика здесь будет? – усмехнулась Марина.
– Ага, если только Костик вернется, ты же знаешь, дом его родителей, как болото, засасывает, то бассейн, то сауна. Барбекю наверняка будут делать.
– Что же ты сама не поедешь завтра? – спросила Юля.
– Так мы с детьми на прошлых выходных там оторвались! Без Кости, правда, он остался дома работать. И потом, в кои-то веки его родители сами предложили с детьми посидеть. Я лучше отдохну, уж найду, чем заняться. Сто лет в салоне не была.
Все подруги разом переглянулись и засмеялись. Смуглое лицо Алины с красивыми немного восточными глазами расплылось в младенческой улыбке. Все в ней было притягательным и сексуальным: каждая мягкая черточка полурусского, полуазиатского лица, каждый жест, каждое гладкое движение плеч, каждое слово.
