Нет… нет, О’Хара, ты не можешь.

— У тебя есть куратор, — мягко напоминаю я.

Я не имею права лезть. За каждым заключенным закрепляется куратор, который ведет дело, представляет интересы узника на Трибунале. Проверять информацию должен Кайл, и у меня нет никаких рычагов давления на него.

— Он не слушает меня, — всхлип всё же вырывается из ее груди. — Он считает, что я вру, но это не так! Они меня перепутали! Понимаешь, просто перепутали! Кайл даже называет меня Наташей! Но я не Наташа!

Постепенно тихая просьба переходит в отчаянную истерику. Ее руки дрожат, всё так же безнадежно хватаясь за мои.

— Прошу… — шепчет лихорадочно, — я просто хочу домой, хочу, чтобы этот кошмар закончился…

Поджимаю губы. И всё же нет гарантий, что она говорит правду, равно как и нет уверенности, что умеет так мастерски лгать. Стал бы разбираться Кайл? Скорее всего, да, он всегда дотошно подходит к каждой мелочи. Такое упущение с его стороны — маловероятно.

— С чего ты решила, что я стану тебе помогать? — выходит отстраненно и достаточно холодно, но это напускное, вышколенное. На самом деле я напрочь запутался в собственных ощущениях. В ее взгляде ни капли подвоха, ни одного неверного движения, указывающего на ложь. Но то, о чем она говорит, — практически исключено.

Практически, О’Хара, но не абсолютно.

— Ты единственный, кто отнесся ко мне по-человечески…

Наивно заглядывает в глаза. Пытается увидеть хоть тень сострадания и поддержки? Если я буду вестись вот так на каждое обращение в мой адрес, то что за Наследник из меня выйдет? Глубоко вздыхаю и отодвигаюсь от стола, разрывая контакт с ее руками.

— Кайл твой куратор, ему этим и заниматься. Тебе нужно просить о помощи его. Вообще вся эта история выглядит сомнительно. Тот, кто тебя брал, должен был проверить информацию вдоль и поперек. Раз уж за тобой отрядили группу аж в Россию, диверсия замышлялась далеко не пустяковая. В таких случаях к поимке языков и виновников подходят с максимальной тщательностью.

Ольга обреченно выдыхает, опуская голову на грудь. Очередной всхлип — как ножом по сердцу. Поджимаю губы. Ненавижу, когда женщины плачут в моем присутствии, чувствую себя повинным во всех грехах сразу, а в ее слезах, как назло, не ощущается и капли фальши. Приходится бороться с желанием успокоить и пожалеть. Детская привычка: Ким часто было тяжело одной среди троих мужиков. По первости ее регулярно доводил до слез отец, а я видел это и после часто успокаивал, не понимая, за что он обижает ее. Думал, из-за меня и моих детских выходок. Только когда вырос, понял, что он попросту не любил ее тогда, благо сейчас всё изменилось. Да и наша с Каином подростковая спесь, что не раз расстраивала мачеху, немало потом добавляла. Мы получали за свое поведение выволочки от отца, конечно же, но разве это помогало? В юности работает сперва язык, а голове остается только анализировать задницу, в которую плавно скатилась ситуация.

— Все вы — одинаковые, — бессильно улыбнувшись, Оля обнимает себя руками и чуть покачивается вперед-назад.

Я закипаю.

— Кто это — «все»?

— Кайл, этот мужчина в строгом костюме, который сегодня меня выбрал на заклание, ты, — от расстройства будто не осталось и следа, слёзы выжег пламенный гнев. Она чеканит слова с таким невероятным презрением, что где-то в районе ягодиц у меня начинает печь от бешенства. — Вы даже не допускаете мысли, что не правы. Что вы — такие же люди, которые могут ошибиться. Куда уж всем до вас, бравые шпионы или как вас там! Только и можете, что мутузить всех без разбора да распоряжаться людьми, как собственностью!

Бью ладонью по столу. Резкий звук заставляет ее замолчать. Вот только вместо испуга Ольга кривовато-вымученно улыбается.

— Не боишься распускать язык? — шпилю сквозь зубы.

Надо же, одним несчастным сравнением умудриться вот так припечатать на месте! И сказать мне ей нечего. Вернее, есть, но я едва ли хочу развозить ссору неизвестно с кем на ночь глядя. А потому сжимаю зубы, не позволяя гадостям сорваться с языка.

Выходит, она видит во мне такое же животное, как и в Кайле, который явно издевается над ней на полную катушку. И если до этого я еще мог размякнуть и что-то сделать, например, проверить ее слова, то теперь этого не будет.

— Вот и поговорили, — раздраженно бурчу я и поднимаюсь из-за стола. — А теперь пошли в постель.

Былая бравада улетучивается в секунды, уступая место испугу. Что, черт подери, опять не так? А, понял. Это мы так отреагировали на двусмысленность?

— Успокойся, маленькая извращенка. Я не о том, о чем ты подумала.

Сердито прячу руки в карманы шорт, ожидая, пока рыженькая встанет. Она не тянет время. Поднявшись, тут же направляется в комнату. Семенит к кровати, чуть сжавшись и глядя в пол.

— Ложись.

Глаза слипаются, даже злость уже не ободряет. Подхожу к тумбочке с оставленными на ней наручниками. Девицу надо пристегнуть на ночь. Она странная, не хватало еще, чтобы пошла на поиски ножей, кухня-то не запирается. Да и убить можно не только колюще-режущими предметами…

Присаживаюсь на край рядом с ней.

— Давай руку. Приключения мне не нужны, так что переночуешь в наручниках.

Ольга кивает, не решаясь поднять на меня взгляд. Поджимает губы, когда щелчок металла разбавляет повисшую тишину. Одна рука, вторая, накинуть одеяло. Отлично. Оружие в таком положении она не добудет, убить меня не сможет, да и переночую я, пожалуй, в кабинете. Для большей безопасности. Он хотя бы запирается, и там есть небольшой кожаный диванчик, нужно только прихватить подушку и одеяло.

Рыженькая недолго елозит, устраиваясь поудобнее. Блаженно зажмуривает глаза и шумно выдыхает в голос. То-то… На мягком матрасе спать куда приятнее, чем на голом бетонном полу камеры.

Надо идти спать, я завтра не встану на это чертово собрание. А прогулять первое же — сомнительное удовольствие. Поднимаюсь с постели и выключаю свет в комнате. Наручники звякают об изголовье. Даже в темноте я вижу, как девчонка поджимает губы, бросая беспомощный взгляд на одеяло — то доходит ей до середины бедра. Закатываю глаза, устроили сюрприз, черт подери, нянчись теперь вместо сна…

Подхожу ближе и молча, в одно движение, натягиваю одеяло ей до шеи.

— Спи давай.

— Спокойной ночи. И… спасибо.

Голос звучит приглушенно, будто бы виновато, а сама она выжидающе смотрит на меня. Пытается прощупать? Считает, что я всё же могу ей помочь? Скорее всего. Надежда умирает последней, и в глазах Ольги она всё еще теплится.

— Спокойной ночи, — бесстрастно отвечаю я и, подцепив вторую подушку с постели, ухожу к шкафу.

Мне ей сказать больше нечего. Нахожу на полке плед и, наконец, скрываюсь за дверью кабинета, для собственного спокойствия запирая ее. Тяжелый вздох вырывается сам собой. Не успел ты вернуться в Штаб, О’Хара, как дела посыпались на твою голову сами собой. Даже оттуда, откуда никто не ждал подвоха, — из затеянного родными сюрприза.

Бросаю подушку на диванчик, ложусь. Раздеваться не стану, на коже обивки голым телом спать будет неприятно. В голове одна за другой крутятся мысли об Ольге. Да уж, вот чье имя я точно не забуду, несмотря на всю его сложность. Веселый денек. Надо будет завтра сказать отцу, чтобы больше мне такие подарочки не подкладывал. Проваливаюсь в сон, теряя мысль на полуслове. Черт с ним. Всё завтра.

========== VI Глава (вторая часть) ==========

Наконец-то этот суматошный день подошёл к концу, не думал, что отец устроит такую гулянку в честь моего приезда. Единственный раз, когда мне были позволены семейные формальности в стенах штаба. С семи лет я был помещён в рамки жёсткой субординации с отцом, в этом же возрасте началось моё обучение в детском шпионском корпусе. Чем раньше боевик начинает обучение, тем выше его индекс опасности, тем ценнее этот шпион для штаба, а уж будучи наследником, ты просто обязан быть лучшим везде.

К чёрту мысли, хочу расслабиться и разложить всё по полкам. Отец, стоп, нет, Райан, надо привыкать. Райан не дал мне и дня передышки, уже завтра нужно будет с головой окунаться во все бумажки и прочее. Нужно хорошенько отдохнуть, интересно, что за подарок он мне приготовил? Увижу в покоях.