– Ладно, - повержено поднимая руки, Ким сдаёт позиции в словесном споре. – Давайте укладываться. Я, честно говоря, очень устала.

– Иди спать, дорогая. Оль, ты тоже укладывайся, тебе завтра предстоит трудный день. Я всё уберу и вымою посуду.

– Не мужчина, а клад. Сладких снов, Оля.

Блондинка нежно целует Главу в губы, крепко прижимаясь к его груди, а тот, в свою очередь, растягивается в блаженной улыбке, не отрываясь от процесса. Всё это действо вызывает у меня улыбку, как у чеширского кота. Боже, сколько любви в этом поцелуе, в каждом их взгляде друг на друга. Готова поспорить, что они невольно вызовут умиление у всех, кому попадётся на глаза одна из подобных сцен между ними. Неужели у нас с Риком может быть так же? Мысленно вздыхаю, это было бы просто бесподобно. Фантазия услужливо рисует нас двоих. Его сильные руки на моей талии, обжигающие губы, оплавляющие последние крохи трезвого рассудка в моей голове и крепкий стан, в объятиях которого я буду забывать себя от счастья.

Укладываясь в постель, ловлю себя на мысли, что я уже начинаю вовсю пользоваться фразами сероглазого. В моём лексиконе никогда не было «готова поспорить» и «интересный момент». Влияние шпиона налицо. Ну, ничего, Рик. Оля выходит на тропу войны. Одобрительно киваю сама себе и, расплывшись в хитрой улыбке, закрываю глаза, мысленно настраиваясь на завтрашнее свидание с бумагами Главы.

========== XXXVIII Глава ==========

Голова пульсирует, будто кто-то колотит в затылок молотком, а в безвольное тело по капле возвращается сила. Я начинаю чувствовать себя, но ничего приятного в этом нет. Всё окатывает боль. Одно радует: я выжил, и моя битва ещё не окончена, но где я могу быть? Лагерь русских. Судя по тому, что я связан накрепко, это наверняка так.

Я сижу, опираясь спиной о главную опору шатра – достаточно толстый и прочный шест из шлифованного дерева. Руки связаны за ним между собой и для верности повторно привязаны к самой конструкции. Удушающие объятия верёвки удерживают шею рядом с палкой так, что я даже не в состоянии повернуть голову. Если её затянут хотя бы на крохотную долю туже, не смогу дышать. Рот заклеен скотчем. Что ж, хорошо они позаботились о своей безопасности, раз уж решились притащить меня в импровизированный Штаб. Самому мне не отвязаться.

Обнаруживаю ещё один неприятный момент: куртка и майка из моей экипировки пропали в неизвестном направлении. Черти, догадались, что стандартными потайными карманами новый комплект одежды не обойдётся и, чтобы перестраховаться, раздели меня до пояса. Плюс пять очков Штабу Громова за сообразительность. Вещи я себе потом как-нибудь верну, сейчас меня больше всего интересует: зачем я здесь, чья это палатка и как я смогу сбежать.

Мозговой штурм отменяется. При любой попытке интенсивно анализировать – голову пронзает новая боль, раз от раза становясь сокрушительней предыдущей. Остановлюсь на самом лёгком. Окидываю взглядом шатёр.

Он явно слишком велик для одного человека, да и на песке расстелено два спальника. Скорее всего, это командирские апартаменты, вряд ли у младших чинов настолько роскошная обстановка. А ведь я ещё многое не могу разглядеть из-за этой чёртовой верёвки на глотке. Чувствую себя щенком на привязи.

Закрываю глаза и пытаюсь угомонить шальные мысли. Спокойствие, Рик, нет ничего невозможного. В моём положении есть один огромный минус: я не смогу увидеть их лагерь, сидя в палатке, не смогу оценить свои шансы на побег и построить хотя бы какой-то план спасения. Придётся опираться только на разговоры обитателей этой палатки и искать зацепки о лагере из их уст.

Совсем скоро я слышу голоса рядом с тканевыми стенами, плотная дверь шатра откидывается и пропускает внутрь палящий солнечный свет. Я на секунду слепну от ярких лучей и смутно вижу лишь тёмные силуэты. Когда зрение проясняется, передо мной предстаёт Алексей Громов и, очевидно, женишок.

– Надо же, выспался, герой?

А вот и Павел Рокоссовский собственной персоной. И как он мог хотя бы немного нравиться Ольге? Хотя, надо сказать, на внешность он хорош. Крепкое телосложение удачно гармонирует с жёсткими чертами лица, светло-русые волосы оттеняют глубокий карий цвет глаз, он практически черноглазый. Да, знает, на что купить девушку, на пламенные речи о старой любви, которая никогда не угаснет, и притягательную внешность. Интересно, рыженькая знала, насколько он груб, или это показная спесь перед чужим Наследником?

– Уважительнее, Паш, он всё-таки Наследник, пусть и Американский.

А вот Громова я представлял себе не так. Мне всегда казалось, что он жесток, хамоват и одарён беспредельной самоуверенностью. Возможно, местами это так и есть, но пока он не проявляет этого.

Алексей брюнет, такого же спортивного телосложения. В описании любого шпиона это первая черта, на которую обращают внимание. Каштановый цвет волос и голубые глаза скрашивают жёсткий овал лица. Да, уверенность в нём чувствуется, но вот насколько велики её рамки, мне, видимо, только предстоит узнать.

Странно. Всегда нам говорили, что мы враги, но я не чувствую ненависти к нему, в отличие от Рокоссовского. Да, причина моей неприязни кроется в Ольге, но даже сам по себе он неприятный человек. Как она не видела в нём этого? Или он искусно скрывается за маской пай-мальчика? Если бы у меня были развязаны руки, я бы быстро научил его общаться уважительно, но, увы, такой роскоши мне не предоставили.

– Да мне плевать, кто он. Камикадзе, решили чужой лагерь вчетвером взять с балластом в белом халате на руках? Что ж, твой блестящий план сгубил их, а ты выжил только из-за своего титула.

Во мне всё вскипает. Значит, Маргарет для него балласт? Медик, которая не имела отношения к происходящим событиям, которая призвана спасать жизни, в том числе и таким ублюдкам как он, ненужный элемент? Либо Ольга слепа и глуха, либо он – двуличная сволочь и прячет своё истинное лицо только при ней.

Вина. Вот, что я сейчас чувствую. Как бы он ни пытался меня задеть, но в его словах есть рациональное зерно. Их смерти – действительно, моя заслуга. А ведь их наверняка кто-то ждёт в Штабе, у Маргарет и подавно, скорее всего, семья. Что, если я своим шагом оставил детей без матери? Мысленно добиваю себя. Я не убивал сам, но это ничего не меняет, мои руки уже обагрены кровью, и самое мерзкое в этом всём то, что это кровь моих людей, тех, кто доверял мои приказам, кто был послан сюда ради спасения моей жизни. И только одно успокаивает меня. Я благодарен Девингему за то, что он забыл про вылазку, за то что договорился о свидании, за всё это стечение обстоятельств. Хотя бы их жизни своим решением я смог уберечь.

– Ты решил его допечь?

– А что, пусть знает, какой он командир. Если бы ты был таким же бестолковым, то тебе бы ни одного задания не доверил твой Отец. Интересно, чем думал Райан, когда отправлял его в пустыню? У него ж молоко ещё не обсохло. Любопытно, он хоть в одной вылазке до этой был или только теоретическими навыками шпарит?

– Вряд ли, его не засекали ни в одной из операций. Да и видеть его никто не видел до нас. Мы бы знали, если бы он так же подставился под удар, сейчас-то мы владеем информацией.

Вот, что значит русские. Нацепили венок и сели почивать на лаврах, а ведь я, на секундочку, до сих пор жив и на слух не жалуюсь. Значит, всё-таки мои догадки были верны, их предупредили о моём появлении. Если бы они ещё любезно подсказали, кто, я был бы вообще благодарен и, так и быть, не стремился бы перерезать глотку Павлу.

– Да, видимо в Американском Штабе совсем по экзотике соскучились. Устроили игры на выживание для Наследника. Хотя его и Наследником назвать стыдно. Ну вот, а твой отец всё вынашивает планы по развалу Натовского ядра, осталось только подождать, когда этот юный талант придёт к власти, всё само развалится.

Держу пари, выражение лица у меня крайне недружелюбное. Громов мельком бросает взгляд на меня и ухмыляется. Ему явно доставляет удовольствие эта травля.

– Ладно, Паш, хватит, пошли, погоняем по лагерю любителей азартных игр, а то они совсем страх потеряли.