Стоимость участия в семинаре варьировалась от уровня знакомства с программой и степени погружения – от 25 до 100 тысяч. Минимальная цена на индивидуальные занятия составляла 200 тысяч. Глеб болезненно поморщился: подписка о невыезде перекрыла его единственный источник дохода, он не мог себе позволить вот так вот выбросить на ветер столь существенную для него теперь сумму. И потому решил для начала сходить к Суркову и всеми силами вытрясти из него возможность увидеться с Устландом бесплатно.

Дом Владислава Юрьевича предсказуемо располагался на Рублевке, и Глебу пришлось пройти аж два поста охраны, прежде чем он оказался внутри. Здесь все было обставлено по последнему элитному слову нового российского кастового общества: роскошная библиотека с ценными фолиантами, стол с бархатной скатертью, а на столе в хрустальном графине дорогой коньяк… Осмотреть остальные комнаты Глебу не позволили, сразу предложив занять кресло в библиотеке. Сурков подошел через десять минут, попросил горничную принести им легких закусок и разлил коньяк по стаканам.

- Записались к Устланду?

Глеб закусил губу и помотал головой:

- Это слишком дорогое удовольствие в моих нынешних обстоятельствах.

- Как же вы собрались знакомиться с мировоззрением брата?

- Меня не интересует мировоззрение. Я просто хочу найти его, чтобы следствие сняло с меня обвинение в его убийстве и отменило подписку о невыезде.

- Мило, - произнес Сурков, очаровательно улыбаясь. – Думаю, Вадим оценил бы ваш порыв по достоинству. И силу братской любви заодно.

- Уж про любовь помолчали бы, - Глеб принялся грызть нижнюю губу. – Не ему говорить о братской любви после всего, что он натворил.

- А что он такого натворил? – Сурков покрутил в руках стакан и медная жидкость полилась по стенкам, обволакивая их и медленно стекая вниз. – Долг вам вернули, хоть вы его и не заработали, - Глеб попытался было возмущенно перебить говорившего, но Сурков сделал упреждающий жест, и он послушно замолчал, - и это при том, что сам Вадим получил от организаторов гораздо меньше того, что выплатил в итоге вам. Агата в вашем полном распоряжении, конкуренция в виде успешного брата устранена, несмотря на все выигранные им суды. Он мог жить и радоваться, не платить вам ни копейки и продолжать катать Агату до скончания веков. Но он почему-то принял другое решение. Как думаете, почему?

- Насолить мне? – пожал плечами Глеб.

- Назло бабушке отморожу уши? Назло кондуктору пойду пешком? Такая философия, безусловно, имеет право на существование, но только в вашем мире, Глеб Рудольфович. И вы, как всегда, судите о поступках брата исключительно по себе. Вот вы давеча возмутились, когда я заметил, что денег с тех концертов вы не заработали. Что же я сказал такого возмутительного? Что в моих словах неправда? Или, может, вы приходили на репетиции? Участвовали в постановке шоу? Или хотя бы пришли на концерты трезвым и отработали на всю катушку, не кривя лицо и не показывая всем видом, как противно вам здесь находиться? А, может, вы подбирали музыкантов?

- Вообще-то Костя Бекрев… - вяло начал было Глеб.

- Которого тоже нашел для вас когда-то брат! Так что вы сделали для этих концертов? Как отработали деньги, за которые так бились в суде?

- Вообще-то я автор тех песен, что исполнялись на концертах… И я пришел на них и спел их! Этого мало?

- А теперь представим, что вы эти самые песни вашего авторства выходите исполнять на сцену в полном одиночестве. Под гитарку. Ну или пусть даже с Бекревым. Сколько человек вы, таким образом, соберете? Сколько денег заработаете? Во сколько десятков раз меньше? А теперь посчитайте разницу и прикиньте, благодаря кому она была достигнута.

- Чего вы добиваетесь? – взбесился вдруг Глеб. – Зачем приглашали сюда? Чтобы в очередной раз макнуть мордой в грязь, показав мне, как прекрасен мой брат и как ничтожен я? Только что-то он тоже без меня стадионов не собирает! Так давайте применим вашу логику, и по ней выйдет, что разница в гонораре за концерт Вадика и концерт Агаты достигается исключительно благодаря моему участию!

- Хм, а вы в целом верно уловили мою мысль, однако не довели ее до конца. Ну же.

Глеб замолчал, не понимая, чего от него хотят.

- Как ни крути, выходит, что даже если сплюсовать залы, собираемые Вадимом, с вашими, Олимпийского не получается никак. Даже близко. Даже четверти Олимпийского не набирается. А когда вы вдвоем – запросто весь стадион целиком. В чем же тут дело, Глеб Рудольфович?

Глеб сжал кулаки и опустил на глаза шляпу.

- Получается, что один плюс один не равняется двум. А равняется минимум десяти, Глеб Рудольфович.

- Вы пригласили меня, чтобы проповедовать, как прекрасна была Агата? Или таков и был план моего братика? Продемонстрировать свое фантастическое великодушие, провести этот аттракцион неслыханной щедрости, чтобы от меня отвернулись последние фанаты и я приполз к нему под дверь на коленях, умоляя простить и принять назад? И вот тогда он выберется из своего затвора, великодушно заключит меня в свои братские объятия, и мы, обливаясь слезами любви, запишем очередной студийный альбом Агаты, а затем выйдем на сцену Олимпийского и восславим собственное воссоединение? Он этого хотел, так?

- Интересная трактовка, - усмехнулся Сурков, достал из ящичка сигару и поджег ее. – Не желаете? – Глеб отчаянно замотал головой. – Какие же вы все-таки с ним разные… Удивляюсь, как вы протерпели друг друга 22 года рядом. С такими-то противоречиями. Я бы на его месте давно распустил группу.

- И что бы он пел тогда? – зло рассмеялся Глеб. – 90% творчества Агаты моего авторства. У него просто не было другого выхода, как терпеть мое присутствие и мириться с моим мнением, чтобы было что исполнять и за что набивать карманы деньгами.

- Только что-то, как я погляжу, от набитых деньгами карманов Вадим себе только сейчас умудрился приобрести жилье. Да и то на неизвестно откуда взятые средства. Вы ведь так и не выяснили личность того таинственного благодетеля?

- Вообще-то я думал, что это…

- Я? – сигара перекочевала из правой руки в левую, и Сурков сделал очередной глоток коньяка. – Интересно, а почему же я тогда не сделал этого раньше, когда возможностей у меня было гораздо больше? Почему я не помог ему приобрести жилье году в 2007, например? Почему с долгами не помог расплатиться? Почему позволял трепать его имя по судам, если уж Вадим, по-вашему, был мне настолько дорог? Чего же он в одиночку от всего отбивался и все разгребал, раз у него был столь влиятельный друг?

- Хорошо, Владислав, оставим это. Я ведь не воевать сюда пришел. Я хочу знать, куда подевался Вадим. И если вы можете мне в этом помочь… как-то свести с этим Устландом, если он, конечно, имеет хоть какое-то отношение к его исчезновению…

- Глеб Рудольфович, а ведь мне Вадим тоже не оставил никакого послания. И о его исчезновении я точно так же узнал из СМИ. И никаких распоряжений или просьб касательно вас он мне тоже не оставлял…

- Да перестаньте вы! – Глеб вскочил, перегнулся через стол и сбросил на пол ящик с сигарами, вслед за ним полетел и хрустальный графин, тут же разлетевшийся на множество радужных осколков, залитых густой медной жидкостью. Сурков сдержанно улыбнулся, стряхнул капли с рукава дорогого пиджака и звонком вызвал горничную. – Меня же обвиняют в том, чего я не совершал! Меня же лет на десять запросто могут посадить! Помогите мне найти его, пусть следствие снимет с меня эти обвинения, а потом пусть катится куда ему заблагорассудится! – в отчаянии кричал Глеб, чувствуя, как трясутся его худые ноги в тяжелых ботинках.

Когда горничная вышла из библиотеки, убрав осколки и вытерев лужицы коньяка, Сурков достал из шкафчика за спиной еще одну бутылку и поставил ее прямо перед собой.

- Мне жаль вашего брата, Глеб Рудольфович. Жаль в том, что он, кажется, все-таки оказался прав. Он был уверен, что его уход освободит вас и сделает счастливее. Так и вышло. И если бы не это нелепое обвинение нашей доблестной полиции… Здесь Вадим, конечно, просчитался.