— Любишь его?

— Ч-что? — Сидзуна подняла изумлённый взор на его серьёзное лицо.

— Ответь: любишь?

— Н-нет. Не люблю, — её брови нахмурились, а в груди все чувства болезненно сжались в комок, отчего сердце забилось сильнее.

Его бровь неодобрительно изогнулась.

— Какой-то неуверенный ответ.

— Не люблю я его! — она надеялась, что под натиском эмоций сказала это как можно тише. Что Какаши ничего не услышал.

— Он неплохой парень, но если он причинит тебе боль, клянусь, разговор у меня с ним будет короткий. Ты поняла?

— Пожалуйста, Рю… Хватит.

— Я очень люблю тебя. И я даже рад буду, если он тебя любит так же, — замолчав, брат сократил между ними дистанцию. — Вижу, что вам поговорить надо. Я не хочу, чтобы ты страдала от недосказанности. — Сидзуна в отчаянии поджала губы, в то время как Рю полез в боковой карман сумки. — Но если он тронет тебя против твоей воли, я ему не завидую, — он взял сестру за руку и положил в раскрытую ладонь связку ключей. — Все уже давно разъехались. Дождись хозяина дома — он будет после трёх, а я поехал к родителям, — брат поцеловал сестрёнку в щёку и бережно погладил по волосам. — Жду тебя там.

— Хорошо…

Рю оставил её одну в раздумьях и переживаниях: собраться бы силами, чтобы пережить это утро в обществе того, кто снова, как и двенадцать лет назад не даёт сердцу покоя.

***

В пустом доме царила тишина, которую нарушили шаги приближающегося к девушке Какаши. Она стояла на кухне спиной к нему, готовила бутерброды на завтрак и заваривала ароматный чай.

— Держи, — Сидзуна улыбнулась и протянула наполненную кружку горячим чаем в руки Хатаке, изучающего её усталым взглядом. Взяв свою, она сжала её в ладонях в попытке согреться и чуть отпила, прислонившись к кухонному шкафу.

Какаши не сел за стол, а остался рядом. Они молча пили чай, изредка стягивая с тарелки бутерброды — голод всё же подкрался незаметно. Сделав очередной глоток горячего напитка, Сидзуна глубоко вздохнула и в наслаждении закрыла веки. Словно почувствовав на себе пристальное внимание Какаши, она открыла их и осмелилась заглянуть в серые глаза.

— Прости за доставленные неудобства, — тихо начала Комацу.

— Скромная, как и тогда, — неловко улыбнулся Хатаке.

— Да и ты всё тот же, только вырос, — робко ответила блондинка, вспоминая прекрасные юные годы. — Ты ведь и с Тензо не общался после выпуска…

Мужчина задрал голову вверх и устремил задумчивый взор на потолок:

— Да, были жизненные трудности. Но наладили связь как раз после вашего с Рей выпуска.

— Дружба не сломалась — это главное.

— Много хорошего было, — отметил Какаши, ненадолго вернув ей своё внимание.

— Помнишь ещё что-то?

— Немного.

— А я, пожалуй, никогда не забуду, как Рей уговаривала меня подойти к вам в школе, а я очень стеснялась. Сколько бегала от тебя… Переживала каждое утро, когда собиралась на уроки, думая, как же буду смотреть тебе в глаза — боюсь. А потом и не заметила, как сдружились, стали ближе. Помогали друг другу, даже на фестивали и праздники ходили… — её тёплая улыбка вызвала ответную реакцию со стороны мужчины — он тихонько улыбнулся.

— Хорошими друзьями были.

— Да. Мы с тобой отличные друзья… которые сегодня чуть не переспали, — нервно усмехнулась блондинка, в глубине души питая надежду, что Какаши всё же забыл о сказанном ещё ночью. Что все его слова были нелепой ошибкой. И он их не повторит никогда.

— Твой брат и подумал, что переспали, — констатировал Хатаке и, сделав контрольный глоток, поставил кружку, а затем пальцами сжал край столешницы.

— Любой бы так подумал, — дрожащий взгляд опустился в пол. К сердцу вдруг подкралось необъяснимое волнение, заставляющее его биться чаще.

— Мы с тобой, — вздохнув, вполголоса начал он, — не можем быть вместе.

И снова. Эти слова с особой силой ударили в больную голову и буквально готовы были разорвать душу Комацу на маленькие кусочки, несмотря на то, что она ещё ночью решила не терзать себя из-за этого. Вот только всё равно больно. Но… она обещала им обоим, что ничего не будет.

И пусть она хотела повторить, впиться в его губы тем же страстным, трепетным поцелуем и снова забыться — на этот раз он бы не позволил. Если ночью они оба были пьяны и не обуздали чувства, то сейчас всё иначе.

— Я знаю. — Какаши уловил в её голосе нотки отчаяния. И как бы она ни старалась, скрыть это не смогла. — Ты дал мне, чего я желала. Большего не нужно. Я… не хочу отношений. Ни с тобой, ни с кем-либо ещё.

— Это временно, ведь ты многим нравишься. Сакамото, например, — он совершенно не понимал, почему вспомнил о докучливом напарнике и его не менее докучливых рассказах накануне вечером.

Хатаке перевёл пустой взор на окно, за котором снова сыпал снег — сказочная погода накануне Нового года. И украшенный дом навевал немного предпраздничного духа. Вот только что-то совсем не радостно было сейчас.

Сидзуна оставила последнее заключение Хатаке без ответа, потому как считала его слова неоправданными: Сакамото… да он, должно быть, шутит. Или просто сошёл с ума. К тому же как он может ставить его рядом с собой? Ей казалось, она заслуживает большего. Вероятно, он точно лишился рассудка. А потому хватит…

Хватит разговоров.

Достаточно.

Задержавшись на некоторое время, Какаши дождался вместе с ней хозяина: к тому времени они были готовы ехать по домам, заранее прибравшись на кухне. Каждый был погружен в собственные мысли, а потому очередных болезненных бесед удалось избежать — оба знают, чего действительно хотят, а значит, всё делают правильно. И теперь выносить на обсуждение личную жизнь совершенно бессмысленно.

Никто никому ничего не должен.

По единственной линии ходил поезд, в котором они безмолвно ехали до станции «Мисаки», где жила Сидзуна, — станция Какаши была следующей. Комацу не понимала, чего хочет больше: как можно скорее выскочить на улицу, чтоб так же быстро забыть о нём, или задержаться… Но непослушные ноги сами несли её к дверям: исчезнуть навсегда, раствориться в толпе и не вспоминать больше.

Она знала, что и он не вспомнит.

Хатаке оставался у окна, на своём привычном месте, провожая тяжёлым взором её ровную спину, скрытую волнистыми светлыми волосами. Которых он коснулся лишь однажды, во время их поцелуя.

Полупустой поезд прибыл на станцию «Мисаки» и плавно остановился.

Крепче сжимая ручку сумки на плече, Комацу оставила ему короткую, натянутую улыбку на прощание и покинула вагон, сойдя на платформе. Следом за её спиной закрылись металлические двери, она грузно вздохнула, опустив взор под ноги, и состав погнал в бесконечность…

***

На весеннем ветру шумели цветки сакуры, качаясь на тонких ветках из стороны в сторону. Совсем недавно голые после долгой зимы деревья навевали тоску, а теперь бархатные лепестки кружили в воздухе и осторожно опускались на землю, устилая её плотным розовым покровом. Воздух был пропитан ароматом цветения — теперь точно наступила настоящая весна, знаменующая новую жизнь, но уже знакомые ощущения.

Апрель, но по-прежнему прохладно. И холоднее становилось с каждой минутой — солнце опускалось к горизонту, разливая по небу и земле рубиново-оранжевое свечение, в которое погрузилась каждая частичка. Какаши, чьи пепельные волосы беспорядочно развевал ветер, мирно шёл по хорошо знакомой улице, приближаясь к зданию младшей школы, в которую поступил двадцать два года назад и проучился в ней до конца шестого класса. Он коротко улыбнулся, мысленно поразившись, насколько давно это было.

Прекрасные времена.

Но здесь оказался он не за тем, чтобы предаться воспоминаниям, поностальгировать… Хатаке остановился в нескольких метрах от парадной лестницы и внимательно очертил спускающуюся по ней женскую фигуру безмятежным взглядом. Она изумлённо смотрела в ответ, чуть приоткрыв рот, что вызвало на его губах приветливую полуулыбку.

— Сидзуна, как дела? — по-привычному взмахнул он рукой, и она коротко улыбнулась в ответ.