«Пора уж поплакать в тепле…» Пора уж поплакать в тепле, Душевную вызволить слякоть, Ведь нет ничего на земле — О чём не поплакать. Господь, небеса не тряси — Не манной взбухают колодцы, Пока в православной Руси Царят инородцы. Презревшего спешку дорог Заради комолых скамеек — Никто пригласить на порог Меня уж не смеет. Слезу промокнув рукавом, Чтоб сини в глазах не гасила, Я, мама, идя напролом, Живу через силу. Житейские смяли возá, Не гребостно пить из копытца… Сплети мне хоть ты на глаза Златые ресницы. Я стану зырянить вприщур И вновь карагодить упрямо Средь нехристей и полудур — Прости меня, мама! На холоде или в тепле Из сердца не выветрить слякоть, И нет никого на земле — О ком не поплакать. Мой город Тошны порой вертлявые повадки Властей… Но прочь, покорливость и тлен! И я, на обе брошенный лопатки, Приподымаюсь, кажется, с колен. И я, стыдясь риторики плаксивой, Во вред России слова не скажу: Её душа останется красивой На подступах к любому рубежу. Мы все во мгле, но нас не мучит голод, И шапки на затылках не горят. Есть родина – и хутор мой, и город, Степняцким духом славный Волгоград. Во дни начала, детской спозаранкой, Дав с городьбы казачьей петуха, Я жил при нём – шершавый, как изнанка Порепанного градом лопуха. Потом в столицу ринулся, в науки, В расхристанность общажной суеты… Он ждал меня, наверно, не от скуки, С Мамаевой взирая высоты. Кого я чтил, кому я приглянулся — Теперь в былом, как грёзы наяву… Мне говорят: «Васёк, ты лопухнулся, Когда оставил сытую Москву». Я не польстил корысти или кушу, Не выскребал обкусанных сусек, Зато прикаял страждущую душу Между великих православных рек. О, братский Дон, сплочённый ненадолго, Меловобелый в жилках красноты! О ты, в плотинах гибнущая Волга С остатками бурлацкой красоты! Вы, небеса, отвыкшие от клика Высоких птиц и воскликов людей! И даже ты, пониклая Паника, Где я купал казачьих лошадей! — Простите, что немыслимо немолод, Я рад бы петь, да сам себе не рад. И ты, и ты прости меня, мой город, До млечных звёзд протяжный Волгоград. «– Хватайте жизнь за мягкие места…»
– Хватайте жизнь за мягкие места! — Глаголят хваты, напрягая жилы. Увы, до упокойного креста Мне мягких мест судьба не подложила. Зарницы детства вижу наяву, Хоть памятью некстати пооббился, Пусть не глодал я смолоду траву, Но сытым хлебом тоже не давился. В пятнадцать лет отбился от семьи И с родиной негаданно простился, Когда ж в душе запели соловьи, Я тоже щёлкать с ними припустился. Впрок заимел квартиру, а не дом, Вяжу вслепую песенки из лыка И нахожусь строптиво под хмельком — Законченный щелкун и прощелыга. А впереди тщета иль пустота, Как и у всех, кто жил и не постился. Не только жизнь за мягкие места, Я и жену-то лапать разучился. «Скучаю по снегу, тащусь по морозу…» Скучаю по снегу, тащусь по морозу — Душе не хватает подарка. Струятся по стёклам небесные слёзы Да тлеет листва, как цигарка. Её согребает рачительный дворник Метлой застояло-сарайной, Брехнёй заливается пёс-подзаборник Вослед стукотени трамвайной. Он чует: зима близ и около бродит, У сытеня тают заначки… Ах, как замолодит, ах, как заколодит, Весёлые грянут кулачки. Но странное дело, очнулись сирени, Испив молодильной водицы, И вёдру назло оголили колени, Не прочь к декабрю обрядиться. А я, наглотавшись цивильного чаю, От стужи тепло отличаю, Но денно и нощно по снегу скучаю, По вечному снегу скучаю. «Дождался! «Ни дна, ни покрышки!»…» Дождался! «Ни дна, ни покрышки!» — Кричат мне на старости лет За все гулевые излишки, За благо, которого нет. Несчастно-весёлый и взгальный, Приду на крикливый собор: – Шумите, витии?.. Сусальный Уже не по мне разговор. Никто моих туч не развеял, И я не рыдал никому — За всё, что по жизни содеял, Отвечу себе самому. Так проще, коль сам не голубил Судьбу, что по следу брела, А если в хмель-омут до глуби Нырял, то никак не со зла. И в этой сноровке и справе, Корявый, аки горицвет, Останусь в бесславье и славе — Несчастно-весёлый поэт. |
