Впрочем, посылать было уже некогда. На другой день лазутчики донесли о приближении неприятеля. Французы были уже близко, и Кульнев, подняв лагерь, приказал отходить к Клястицам на соединение с главными силами корпуса.

Во время отхода Кульнев держал адъютантов подле себя. Обратив внимание на то, что Арапов все еще оставался в своем флотском мундире, спросил сердито:

- Форму гусарскую, которую тебе дал, не потерял?

- Нет, Яков Петрович.

- Почему же тогда не надеваешь?

- Я морской офицер и хочу остаться верным своему мундиру. Если доведется умереть, то лучше уж в нем.

Кульнев посмотрел на него продолжительно, но ничего не сказал. С этого момента о гусарской форме более не упоминал.

3

Спустя некоторое время после собрания дворян в Темникове к Ушакову приехал уездный предводитель Никифоров. Приехал, как сам объявил, чтобы еще раз лично отблагодарить адмирала за пожертвование крупной суммы в пользу Первого тамбовского полка, а также пригласить его на губернское дворянское собрание, на котором предполагалось избрать предводителя внутреннего ополчения губернии.

Ушаков принимал гостя в гостиной, куда Федор принес самовар, два чайных прибора и все прочее, необходимое для угощения. В просторной комнате они сидели вдвоем, и их разговору никто не мешал.

Поначалу беседа не очень клеилась. Никифоров говорил о пожертвованиях да ополчениях, но чувствовалось, что приехал он не только за этим. Ушаков догадывался, что у дворянского предводителя возникли какие-то сомнения относительно хода военных действий против Наполеона и он желал поделиться ими с человеком, более глубоко разбирающимся в военном деле.

Из темниковских дворян Никифоровы, пожалуй, были самыми видными. И не только потому, что владели более богатыми поместьями. Они выделялись своей образованностью, тяготением к европейской культуре, имели связи с литературными и музыкальными кругами Тамбова, Пензы, Нижнего Новгорода, Москвы и Петербурга. Ушакову рассказывали, что двоюродная сестра Никифорова Надежда перевела с французского на русский язык книгу о воспитании девиц, которая была отпечатана в Тамбовской вольной типографии.

- Дошло ли до вас известие, - вглядываясь в Ушакова, заговорил наконец Никифоров о главном, - что наша армия оставила свой главный укрепленный лагерь и начала отходить к Витебску? Может быть, к сегодняшнему дню она и Витебск уже оставила и находится где-нибудь под Смоленском, - добавил он с печальной улыбкой.

- Я так понимаю, - с твердостью сказал Ушаков, - что ежели армия отступает, значит, нельзя иначе.

- Но многие такое отступление ставят в вину генералу Барклаю-де-Толли. В Тамбове о нем говорят такое, что язык не повернется повторить. Его обвиняют чуть ли не в измене.

Ушаков несогласно покачал головой. Нет, он не может присоединиться к таким обвинениям. В настоящий момент Наполеон имеет несомненное превосходство в силах и наверняка стремится к тому, чтобы отрезать пути отхода русской армии, навязать ей генеральное сражение, уничтожить в том сражении, а потом без особых помех маршировать к столице России. При нынешнем соотношении сил Барклай, несомненно, прав, что поспешно уводит русские войска из-под удара, на плечах своих тащит Наполеона в глубь России. Для русской армии сейчас нет надежнее союзника, чем огромные русские пространства. Вступая в эти пространства, Наполеон вынужден будет оставлять позади себя часть войск для защиты коммуникаций и таким образом шаг за шагом ослаблять ударные силы своей армии. Что касается русских войск, то такое ослабление им не угрожает. Для русских сейчас важнее всего, изматывая противника, сохранить армию, выиграть время для ее пополнения, дождаться момента, когда чаша весов начнет склоняться на их сторону. Время работает сейчас на русских, а не на французов.

Когда Ушаков высказал все это Никифорову, тот повеселел, начал рассказывать о подъеме патриотических настроений в народе.

- Посмотрели бы, Федор Федорович, что делается у нас в Темникове, говорил он возбужденно, - от желающих записаться в ополчение прямо-таки нет отбоя. Крестьяне, ремесленники, мещане - все хотят идти против Бонапарта, постоять за землю русскую. В Тамбове полагают, что ополченцев наберется до двадцати тысяч. Это же целая армия!

Ушаков был более сдержан.

- Положим, - сказал он, - ополчение соберется скоро. А чем его вооружить?

- Вооружить? - озабоченно переспросил предводитель дворянства. Признаться, этого я не знаю. Я знаю только, что ружей у нас нет, ружей не могут найти себе даже московские ополченцы.

- Но если не будет ружей, для чего тогда вся эта шумиха? Не с вилами же посылать людей против неприятеля, вооруженного до зубов?

Оптимизм Никифорова мгновенно погас. Он оказался не в состоянии ответить на возникшие вопросы.

- Я думаю, - сказал он, - обо всем этом будет сказано на губернском дворянском собрании. Надеюсь, вы примете участие?

- Когда собрание?

- Двадцать пятого июля.

- Постараюсь поехать, хотя и чувствую себя не очень надежно.

- Я буду молить Бога, чтобы послал вам крепкого здоровья, - сказал Никифоров и с загадочностью добавил: - Непременно приезжайте, в вас будет там особая необходимость.

Предводитель уездного дворянства пробыл в гостях более трех часов и уехал очень довольным. Провожали его всем домом.

* * *

Перед тем как выехать в Тамбов, Ушаков решил навестить настоятеля монастыря Филарета. Без определенной цели, так просто, поговорить по душам... После поездки в Борки они еще не виделись. А с того дня случилось столько событий! В тихую провинциальную жизнь война ворвалась. Интересно было знать, что о сем думает игумен, каково его настроение?

Отец Филарет находился на строительстве новой часовни, когда увидел адмирала, выходившего из леса на монастырскую поляну. Обрадовался, послал навстречу сказать, чтобы не прошел мимо, заглянул бы на работу строителей полюбоваться. А когда Ушаков приблизился, взял его под руку и повел вокруг стройки, не столько показывая, сколько объясняя, какая красивая получится часовня, каким чудесным украшением войдет эта часовня в общий монастырский ансамбль. Ушаков плохо разбирался в том, что ему объясняли, и слушал невнимательно, лишь бы не обидеть игумена. Филарет видел отсутствие в нем внимания, но останавливаться не пожелал, довел осмотр до конца, после чего потащил к одиноко стоявшему огромному дубу поваляться в тени на травке.