«Край Оки, где ныне судоходства…» Край Оки, где ныне судоходства Нет почти, лишь рыбаки одни, Мы идём, исполнены сиротства, Со Старого Посада от родни. Их земные завершились судьбы. На могильном камне – две строки. Нам они близки по самой сути, Потому что наши земляки. Говорим с тобой о том, об этом. Гладь Оки прозрачнее стекла. Есть о чём погоревать поэтам В городе, где юность протекла. С нами они, те, что на погосте. Жизнь ещё бурлива, как вино. Помнишь, прошлый раз ходили в гости В Сынтул – к Боре, к Жене – в Клетино? Нет, ещё не затупились перья. Кудри ещё чешем гребешком. Мы ещё рванём с тобою в Перво, Если хватит силушки, пешком. Памятник Пушкину в Касимове Я прежде и не знал, Что в давние года От радиоузла Шла кузниц череда. Всё, верно, было так: Держали в кузнях жар. Ямской широкий тракт На Муром здесь лежал. А звон во все концы И ночью шёл, и днём. Фельдегеря, купцы, Лихие с кистенём. То стук, то перестук. Прощальный взмах платка. На кованый сундук Цена до потолка… Подковы, стремена… Минуло много лет. Иные времена. А в сквере ты, поэт, Близ радиоузла Стоишь, скрывая грусть, Желая, видно, знать, Какою стала Русь. «Снова, как лето в осень…» Школа моя деревянная… Николай Рубцов Снова, как лето в осень, В детства забрёл межу… Мне исполнилось восемь И я в школу хожу. Во вторую, к Николе. Печи топились в ней. Я благодарен школе Деревянной моей. Рано, рано вставал я. Мама, дома дела… Помню, что мостовая Вся булыжной была. Ясно, мальчишка, помню Жуткий грохот и пыль, Как летел с колокольни Вознесения шпиль. Пели собора камни, Падая, бас и альт… Через год под катками Задымился асфальт. Укатали Ямскую, Мой порушили дом, И среду городскую Узнаю я с трудом. Школа, мама и детство, Груды камней в снегу… Я от памяти деться Никуда не смогу. Фотография
Почему – и сам не знаю, Если имя значит что-то, Как обсевок, где-то с краю Он всегда стоит на фото. Ни печали, ни тревоги, Ни трудов ещё, ни книжки. Всех он дальше от треноги И от магниевой вспышки. Институт ли это, курсы, Семинарская ль орава — Невысокий, светло-русый, Вот он – слева или справа, Вот он – снят не для парада, Не душа – сама открытость. Соль земли, ума палата. Гений. Мэтр. Знаменитость. «Что-то рыба плохо ловится…» Что-то рыба плохо ловится. Отчего — и сам не знаю… О ребячьей нашей вольнице Я всё чаще вспоминаю. Под нависшей низко вербою Поплавок застыл сторожко. Вас я вспомнил, други верные — Женька, Санька и Серёжка. Ах, забавы наши детские! Рассвело лишь – за ворота, И весною, в равноденствие, И во дни солнцеворота. Снова я с щемящей жалостью — Побываю ли, увижу? — Вспомнил лес и нашу Жариху. Вы-то к ней, конечно, ближе. Всё, надеюсь я, устроится, Всё-то будет глаже шёлка. Лишь на озере на Троицком Не ловить нам щук кошёлкой. Други детства закадычные! В окна дождь косой стучится. Юность рано закавычивать. Встреча всё-таки случится. Ведь живём ещё, надеемся, Для кого-то значим что-то И весною, в равноденствие, И во дни солнцеворота. «Вьюжной зимою море мне снится…» Вьюжной зимою море мне снится, Волн несмолкаемый шум… «О этот Юг! О эта Ницца!» — Тютчев приходит на ум. Позднего Тютчева вспомню зимою: Крылья повержены… прах… Не обо мне это и не со мною — Всё это только в стихах. Вьюга во сне застилает мне очи, А за её пеленой Всё-то мне видится ласковый Сочи, Ужин у моря с женой… «Садовая ограда…» Садовая ограда. Медлительные дни… Она из Ашхабада Гостила у родни. Родня – глухонемые. Охраны – никакой. И, молоды, не мы ли Гуляли над Окой. В саду, где спели вишни, Скворцы вели бои. А я читал ей вирши Наивные мои. Она была прелестна, Нежна, мила со мной. Она была, как песня Туркмении самой. Купались, загорали… По вечерам не раз О фирюзинском рае Вела она рассказ. Садовая ограда… Отъезд. Гуденье пчёл… А я ей стих «Не надо…» [3]Есенина прочёл. Где, с кем она? Не знаю. И вот, спустя года, О Фирюзе мечтаю… Увижу ли когда? |
