– Фамилия, конечно, вымышленная, – с видом знатока вставил я.

Женщина печально согласилась:

– Теперь я и сама понимаю – меня просто-напросто обманули. Когда ночью Бусов уходил из гостиницы, я уже почувствовала неладное – он так ехидно усмехнулся…

– Значит, он назвался Кондратием Ивановичем Бусовым?.. Странно, очень странно, – повторил Окладин, при этом с его лица не сходило выражение недоумения.

Я никак не мог понять, чем взволновала историка эта явно придуманная фамилия.

– Вы не звонили в милицию, не узнавали, есть у них такой лейтенант Муравьев? – спросил дежурную Пташников.

– Сначала я хотела, но потом поняла – это бесполезно.

– Как же вы так неосторожно поступили? – не удержался от упрека Окладин, опять напустив на себя строгость.

– В гостинице я первый месяц, раньше на телевизионном заводе контролером работала, но сердце стало пошаливать, врачи и посоветовали найти место поспокойней. Вот и нашла…

– Да, у вас могут быть неприятности, – сухо сказал Окладин.

Дежурная расстроилась еще больше и произнесла упавшим голосом, комкая в руках носовой платок:

– Если директор гостиницы узнает, что я устроила человека без паспорта, меня просто уволят…

Женщина собралась уходить, но Окладин остановил ее:

– Минуточку, Зинаида Васильевна. Последний вопрос – вы видели, как этот молодой человек, – историк кивнул на меня, – вернулся в гостиницу?

– Наверное, я немного задремала, – виновато проговорила женщина и вышла, потупив голову.

– Сплошные загадки, – ворчливо произнес Окладин, когда за дежурной закрылась дверь. – Все, как в настоящем детективном романе: преследование, покушение, оставшаяся улика, фиктивная фамилия… Ничего не понимаю.

– Теперь кое-что прояснилось, – назидательным тоном сказал Пташников.

– Что прояснилось? – опередил я вопрос Окладина.

– Теперь понятно, что ночью вы не ошиблись и преследовали именно Бусова, именно он напал на вас возле Александровского кремля, видимо, заметив слежку за собой.

– Я в этом не сомневался. Сомнения были у Михаила Николаевича.

– Почему вы считаете, что теперь они должны рассеяться? – недовольно спросил краеведа Окладин.

– Человек, устроившийся в гостиницу таким хитроумным образом, способен на все, в том числе и на покушение. Фиктивная фамилия потребовалась ему, чтобы совершить что-то противозаконное. Когда ему пытались помешать, он избавился от своего преследователя.

– Логично, – вроде бы неохотно согласился Окладин. – Но остались без ответов два вопроса: первый – кто этот авантюрист под чужой фамилией, второй – что он делал в Александровском кремле?

Чем больше мы думали об этой странной истории, тем загадочней представлялась она нам.

Сидя на кровати, я прикладывал к голове мокрое полотенце – боль еще не утихла окончательно. Окладин все так же сидел в кресле, задумчиво поглаживая пальцами виски. Пташников беспокойно вышагивал по комнате.

Остановившись возле тумбочки, он взял с нее кольцо с красным камнем и опять стал его внимательно разглядывать, словно бы стараясь о чем-то мучительно вспомнить. И тут с краеведом произошло непонятное: невнятно вскрикнув, он пулей выскочил из комнаты. Мы с Окладиным недоуменно посмотрели ему вслед, переглянулись – выходка Пташникова озадачила нас.

Вернулся он минут через десять, положил кольцо на тумбочку и молча сел на стул, как бы испытывая наше терпение. Было ясно – он узнал нечто неожиданное, мы ждали его объяснений. Однако краевед все еще медлил, спросил, не догадываемся ли мы сами, кто этот загадочный обладатель старинного кольца.

Окладин признался, что вроде бы тоже видел это кольцо раньше, но не может вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

– Теперь я могу вам точно сказать, где и когда вы его видели. – Краевед сделал паузу и четко проговорил: – Вчера вечером, в московской электричке.

– Чернобородый! – воскликнул я, откинув полотенце в сторону.

– Точно! Я видел это кольцо у него на руке, – вспомнил и Окладин, ладонью хлопнув себя по колену.

Довольный произведенным впечатлением, Пташников объяснил:

– Мне тоже показалось, что я видел это кольцо у чернобородого, но оставались сомнения. Сейчас расспросил Зинаиду Васильевну – все приметы сходятся: черная борода, шляпа, ремень с пряжкой, высокие сапоги, сумка через плечо. В гостинице он появился незадолго до нашего прихода, видимо, добрался рейсовым автобусом.

– Интересно, чем одурманил он меня там, возле крепостной стены? Голова до сих пор трещит, – признался я, снова приложив к голове мокрое полотенце.

– Судя по всему, это какая-то специальная аэрозоль, – рассудил Окладин. – Но где, спрашивается, он ее достал? В аптеке такую гадость не купишь.

Пташников посмотрел на дело иначе:

– Хорошо, что эта аэрозоль была у него, все могло кончиться гораздо хуже. Наверное, этот человек и перед убийством не остановился бы, на все бы пошел.

– Бусов, – в третий раз повторил Окладин и спросил краеведа: – Вам эта фамилия ничего не говорит?

– Не знаю я этого авантюриста и знать не хочу!

– Так горячо восхищались его историческими познаниями, а теперь и слышать о нем не хотите? – насмешливо улыбнулся Окладин. – А между тем тут все взаимосвязано.

– Каким это образом? – удивился краевед, суетливо поправив очки на носу.

– Свои знания истории наш чернобородый попутчик ловко использовал в преступных целях. Впрочем, пока еще не известно, в каких именно.

– Объясните толком, – буквально взмолился Пташников. – Может, вы знали чернобородого раньше?

– Нет, встречаться с ним мне не довелось. Но тем, кто изучал историю Смутного времени, хорошо известен тот, чьей фамилией он воспользовался, несколько изменив ее.

Пташников вскинул руку:

– Подождите, подождите… Я, кажется, догадываюсь, кого вы имеете в виду, – Конрада Буссова! Ну, каков наглец! – возмутился краевед, опять заходив по комнате.

Я попросил историка объяснить, кто такой этот Конрад Буссов, именем которого воспользовался чернобородый, чтобы хитростью устроиться в гостиницу.

Окладин начал отвечать обстоятельно и по-деловому строго, словно перед студенческой аудиторией:

– Типичный европейский наемник, который жил войной и наживался на ней. Есть предположение, что он был там агентом Бориса Годунова, в Нарве руководил заговором против шведов, после провала бежал в Москву, потом очутился в Риге, где в 1612 году написал так называемую «Московскую хронику». Не дождавшись ее издания, через пять лет умер в Любеке, где и был похоронен возле соборной церкви. Впрочем, может, не умер? Может, мы и впрямь встретили нового Агасфера? – улыбнулся историк, явно подтрунивая над Пташниковым.

– Вы шутите, а у меня тот разговор в электричке до сих пор из головы не выходит. – Краевед присел на стул. – Историю он знает на удивление хорошо, и не только по опубликованным работам, возможно, действительно располагает какими-то неизвестными источниками.

– Подумайте сами – откуда они у него могут взяться?

– Нет, тут все не так просто, – упрямо произнес краевед. – Уверен, Конрада Буссова он тоже не случайно вспомнил, этому тоже есть какое-то объяснение.

Окладин посмотрел на Пташникова с недоумением, потом – на свои наручные часы и сказал, пересилив раздражение:

– Так, на утреннюю электричку мы опоздали, на дневную тоже, пожалуй, не успеем. Остается вечерняя. Я вот о чем подумал – не сходить ли нам на место происшествия? Еще немного – и вы, уважаемый Иван Алексеевич, всерьез поверите, что ожил тот самый Конрад Буссов, уроженец города Ильтен Люнебургского княжества. А я еще раз утверждаю – это просто мелкий жулик. Возможно, в кремле прояснится, кто из нас двоих прав. И вообще – привык все доводить до конца. Вы не против? – спросил Окладин краеведа.

– Я хотел предложить вам то же самое, – сердито ответил Пташников и, сменив тон, обратился ко мне: – Как вы себя чувствуете? Сможете пойти с нами?

Ни слова не говоря, я встал с кровати и начал приводить себя в порядок. Голова еще побаливала, но желание разобраться в событиях минувшей ночи придавало мне силы.