— Значит, служить вам в одном расчете до самой победы. Тогда уж распрощаетесь с пушкой и вернетесь домой.

— Вот-вот! Дома я ему субординацию покажу! — пригрозил Федоров-старший, посмеявшись в гвардейский ус.

От артиллеристов я поехал в подразделения тыла и, как только стемнело, по льду Денежной Воложки вернулся на командный пункт дивизии.

^{Секретарь Баррикадского райкома партии Ф. П. Котов.}

С нами не порывало связь партийное руководство Баррикадского района, и когда части дивизии прорвали оборону противника и соединились с 95-й стрелковой дивизией, к нам пришел второй секретарь Баррикадского райкома ВКП(б) Федор Павлович Котов с группой рабочих, которые очень желали оказать необходимую помощь нашим частям.

Голод царил в стане врага.

Кольцо окружения неумолимо сжимается. Послушный фюреру Паулюс не принял условий капитуляции, предложенных советским командованием. За это расплачивались теперь его солдаты. «6-я армия окружена. Вашей вины, солдаты, в этом нет». Начав так приказ войскам, Паулюс не назвал истинных виновников катастрофы, на которую обречена его армия, да и он сам. Заканчивался приказ воззванием: «Держитесь! Фюрер выручит вас!»

Об этом приказе мы узнали позже. Авантюра Гитлера и его генералов с деблокированием 6-й немецкой армии, их тщетные усилия снабжать окруженных боеприпасами и продовольствием по воздуху — все это тоже стало известно гораздо позже. Но под Калачом, где сомкнулось кольцо окружения, аукнулось, а над Волгой, на «Баррикадах» и на других участках гитлеровской армии откликнулось.

Плененный разведчиком Николаем Петуховым немецкий солдат пулеметной роты сообщил, что их командир капитан Ньютман отдал приказ без команды не стрелять и резко сократил норму патронов на каждый пулемет. Поступали к нам и другие сведения, наглядно показывающие, какое влияние на противника, ведущего боевые действия в заводском районе, оказывают сокрушительные удары советских армий по находившимся в сталинградском котле.

Александр Пономарев привел в штаб дивизии пленного, весь вид которого служил убедительной иллюстрацией к тезису «Гитлер капут». На ногах у гитлеровца было нечто напоминающее огромные валенки на деревянных подошвах. Из-за голенищ вылезали пучки соломы. На голове, поверх грязного ситцевого платка — дырявый шерстяной подшлемник. Поверх мундира — женская кацавейка, а из-под нее торчал кусок лошадиного мяса. Придерживая левой рукой «драгоценный трофей», пленный козырял каждому советскому солдату и звучно выкрикивал:

— Гитлер капут!

Сдавая «языка» майору Батулину, разведчик Пономарев смущенно пояснил:

— Не глядите, что такого дохлого приволок… Он фельдфебельское звание имеет. У них сам фюрер в фельдфебелях ходил, а у этого еще и фамилия какая-то мудреная.

Пленный охотно поведал то, что нам давно уже было известно. Никакой ценности его показания не представляли, и запомнился этот фельдфебель лишь потому, что был взят в плен при любопытных обстоятельствах.

За передним краем на ничейной полосе лежал лошадиный труп. Однажды ночью при свете пущенной кем-то ракеты наши бойцы увидели двух немецких солдат, которые бежали от мертвой лошади к своим траншеям. Гитлеровцы что-то волокли за собой. А утром стало ясно, чем занимались ночные «охотники»: они вырезали огромный кусок конины.

Разведчик Пономарев взял этот случай на заметку и устроил засаду у замерзшего конского трупа. Пономарев рассудил правильно. На следующую ночь он подкараулил двух гитлеровцев. Одного пришлось застрелить в схватке, а другого — это и был фельдфебель — удалось захватить.

Из полка по телефону доложили, что Пономарев повел фельдфебеля на командный пункт дивизии; однако миновал час, другой, а разведчик с «языком» все не появлялся. В тот раз Пономарев допустил самоуправство, в котором сам признался. Он не без основания полагал, что его поймут и простят.

Сопровождая пленного, Пономарев встретил знакомого бойца, знавшего немецкий. Разведчику очень хотелось определить, какую «фигуру» он захватил, и, главное, выяснить, как может нормальный человек жрать дохлятину. Фельдфебель рассказал о себе и своих голодающих товарищах, которых он уже потчевал падалью. Заметив, что наш разведчик брезгливо поморщился, немец попросил переводчика слово в слово записать такие слова: «Кто, попавши в котел, свою лошадь не жрал, тот солдатского горя не знал». Но эти слова вызвали у Пономарева не сочувствие к фельдфебелю, а злость.

— Я ему сейчас покажу настоящее горе людское. Ком, ком! — поманил он за собой пленного.

И повел наш разведчик пленного фельдфебеля не на командный пункт дивизии, а к разрушенным домам Нижнего поселка. Сначала показал ему подвал развороченного бомбой детского сада, где на полу валялись игрушки, потом подвал разрушенного школьного здания, затем свалку искореженных станков. Гитлеровец растерянно смотрел на советского солдата, не понимая, чего от него хотят. Это еще больше разозлило Пономарева. Он знал только две немецкие команды: «Хальт», «Хэндэ хох» и одно слово — «ком». А переводчика нет. И не объяснишь фельдфебелю, что матерей, которые приносили младенцев в тот детский сад, и ребятишек, что ходили в ту школу, немцы гнали впереди себя на минные поля, когда месяц назад шли в атаку на полк майора Гуняги. Не расскажешь фельдфебелю, как дорого человеку все то, что разрушил, осквернил враг. И все же Пономарев страстно желал доказать пленному его вину. Уже на пути в штаб разведчик круто свернул к берегу, ступил на лед и подошел к проруби.

— Ком, ком! — опять поманил он пленного и, когда тот с опаской приблизился, объявил: — Вот она, Волга!

Глянул фельдфебель на круг проруби и задрожал.

— Соображать начинаешь, — обрадовался Пономарев. — В этой воде ты хотел меня утопить. Буль-буль, Иван! Так тебе приказывал Гитлер?

— Гитлер капут! — истошно закричал фельдфебель.

Только теперь понял пленный, какая связь существует между развалинами, что показывал ему русский солдат, и прорубью, на краю которой они стояли. Страшась наказания, пленный рухнул на колени, возвел руки к небу (кусок конины, с которым он не расставался, глухо стукнул об лед). И тут фельдфебель заметил, что в глазах конвоира не ненависть, одно презрение.

— Зачем ты мне долдонишь «Гитлер капут?» — спрашивал Пономарев, забыв, что пленный его не понимает. — Нашел чем оправдываться! Разве можно, дурья твоя голова, одним Гитлером рассчитаться за все горе людское? Встань!

Я спросил Пономарева, зачем понадобилась ему эта затея.

— Мне, товарищ полковник, еще воевать. Всякое может случиться… А этот тип отвоевался. Из плена вернется домой…

— Нашел кому завидовать!

— Да разве в том дело? — с досадой возразил разведчик. — Вот он, гитлеровец, до Волги дошел, тут мы ему хвост прищемили, а послушать его, так самое большое лихо испытал тот, кому падаль пришлось жрать. Не согласен я с этим! Хочу, чтобы пленный на всю жизнь запомнил, что такое война. Чтобы детям и внукам своим внушил это!

Наши штурмовые группы продолжали наступление, и каждый дом Нижнего поселка, точнее, каждый его подвал брали с боем.

В подвалах последних зданий гитлеровцы сопротивлялись особенно яростно. Дальше отступать им было некуда: дальше плен или смерть в заснеженном поле. И все же сдавались немногие, и среди них были такие, для которых даже Сталинградская битва не послужила уроком. Выбравшись из подвалов, эти маньяки поднимали только одну руку, чтобы изречь «Хайль Гитлер».

В ночь на десятое января 1943 года мы передали свой участок пулеметно-артиллерийской бригаде и получили приказ сосредоточиться в районе завода «Красный Октябрь».

После одиннадцати недель непрерывных боев расстаемся с «Баррикадами», где каждая пядь земли полита кровью наших бойцов и командиров. Отстояв «Баррикады», мы готовимся к решительному удару по врагу.