– Ну, ладно, – смягчился Магистр, – коли без тонкостей, то пускай…

– Извольте… – начала Эрин, заправив пряди рассыпавшихся дымчатых волос за уши. – В наш гипермаркет, где я работаю начальником отдела «Рыба» устроился грузчиком весьма странный тип. Сначала он жутко меня раздражал, но вместе с тем в нём было что-то неописуемо притягательное. Мне стало любопытно наблюдать за ним. Первое время я даже полагала, что он не в себе. Знаете, иногда таких берут на работу – сумасшедших, но не буйных – на должности, не требующие умственной активности, такие, например, как грузчик или уборщица. Людей он сторонился, разговаривать с ним было сложно – он с трудом связывал несколько слов, и, ко всему прочему, он имел настолько неприятную внешность, что снисхождение до него женщины (если она не безумна и не пьяна) казалось событием поистине невероятным. Вот я и решила развлечься. Шанс побыть для кого-то по-настоящему добрым выпадает нечасто и им нужно пользоваться. Мне пришла мысль подарить ему ЧУДО. Он мечтал о девушке, появляющейся из стены дождя. Странный каприз, вы не находите? А мне это, как вы понимаете, было совсем не трудно…

ИСТОРИЯ ОБЫКНОВЕННОГО ГРУЗЧИКА ИЗ ГИПЕРМАРКЕТА

Дождь умеет писать хорошие книжки. Несколько слов, запятая, точка – капли на тротуаре – тук-тук-тук – и вот уже на асфальте целый роман. Дождь стал автором этой волшебной сказки.

Дирк был из тех, кого называют неудачниками. У него отсутствовали какие-либо таланты, он везде приходился некстати, точно непохожая пуговица взамен потерянной на пальто, был диковат, странен и, вдобавок, очень некрасив. Причём трудно было сказать, в чём именно заключалось уродство, конкретных недостатков, вроде врождённой кривизны чего-либо или увечья в Дирке не наблюдалось, но общее впечатление от разглядывания его складывалось сильно неприятное. Это признавали даже те, кто считали себя его друзьями. Им было приятно жалеть его и чувствовать себя добрыми и милосердными. Они даже скинулись и пригласили Дирку на двадцатилетие проститутку, дабы бедняга смог вкусить недоступные ему радости бытия, но он не открыл ей дверь.

Дирк устроился работать грузчиком в гипермаркет. Больше ни на что его способностей не хватило. Он очень любил дождь, и ему нравилось, что в пасмурную погоду всегда можно выходить курить под широкий козырёк гипермаркета и подолгу стоять там, всматриваясь в серую штору ливня. Если не случалось ничего срочного, то за эти странные отлучки на Дирка почти не орали.

Он ничего ни у кого не просил. У него не было никаких пристрастий, и для жизни Дирку требовалось совсем немного. Ел он самую простую пищу и долгие годы ходил в одной и той же потёртой неряшливой одежде. Но зато у него была настоящая волшебная мечта. Он придумал её, и всю энергию своего существа, все духовные силы, всё самое прекрасное, что в нём содержалось, Дирк употребил на эту мечту. Он хотел, чтобы в один пасмурный и тёплый летний день, непременно так, к нему навстречу из стены дождя, не с улицы, а именно прямо из ливня вышла красивая девушка и полюбила его.

Когда-то он случайно купил на лотке в метро дёшево изданную карманную книжицу и прочёл. В сущности, это была довольно паршивая фантастическая повесть, но в ней содержалась эта удивительная идея – про девушку, которая появляется из дождя, из самого частокола струй – Дирка эта идея впечатлила невероятно; обнимая мужчину, дождевая девушка обвивала его со всех сторон прохладными струями своих длинных волос, и Дирку во что бы то ни стало захотелось это испытать…

Он понимал, что это невозможно. И девушка, свитая из дождя – всего лишь фантазия автора. Но он всё равно хотел. Желание порой становилось таким сильным, что ему удавалось побороть даже здравый смысл. И оно было единственным. Желание поглотило Дирка целиком, оно казалось чем-то более огромным, ценным и нужным, чем вся его бесцветная и унылая жизнь. Когда он думал о том, как всё случится, это было похоже на демонстрацию цветного кинофильма в полностью чёрно-белом мире. Желание полностью составляло счастье Дирка, но при этом никак не могло быть исполнено.

Он сам этого не осознавал, но олицетворял собою формулу идеального неудачника. «Всё или ничего» – лучший рецепт, если вы хотите всегда оставаться несчастным человеком. Мир прочно стоял на незыблемых основах своих физических законов и не собирался подчиняться глупым причудам. Дождь по-прежнему состоял из воды. Но Дирк всё курил и упрямо продолжал ждать чего-то под козырьком гипермаркета.

Правда, иногда он словно просыпался, и тогда собственное поведение начинало казаться ему жутким, странным. Он начинал подозревать у себя психическое расстройство, навязчивую идею, манию и даже несколько раз собирался обратиться в клинику, но так и не обратился. Подобные просветления случались с ним редко и длились недолго. Снова и снова возвращался он под излюбленный козырёк, закуривал, устремив вдаль свой странный, моментами совершенно бессмысленный взгляд – исчезал из внешнего мира, поглощённый своим настойчивым ожиданием невозможного. Он даже ни о чём не думал в это время, падая куда-то в бессмысленную и страшную глубину самого себя. Он просто ждал.

И наконец дождался.

В тот незапамятный день дождь хлестал особенно сильно, и из него, из самой сплошной серой стены, Дирк никак не мог ошибиться, он следил очень внимательно – ведь это было самое важное! – вышла девушка… Она приблизилась к нему, стряхнула хрустальные дождинки с длинных волос и засмеялась. А у Дирка даже не получилось обрадоваться – он слишком долго ждал.

Она ласкала его пальцами – точно прохладные капли стекали по телу. Она шептала ему ласковые слова – будто негромкий ночной дождь шелестел по шиферу на старой даче, где Дирк мальчишкой проводил лето…

А потом у него появился ребёнок. Это случилось неожиданно: Дирк вернулся с работы и обнаружил на широком подоконнике плетёную корзину с младенцем.

Кто принёс её сюда?

Дирк приблизился к распахнутому окну и вопросительно заглянул в отвесный обрыв двенадцати этажей. Никто ему не ответил. Лишь ветер тронул занавеску, и зашуршал сильнее серый отвесный ливень.

Дирк отогнул кружевное одеяльце. Младенец был мальчик. Совсем маленький, нескольких дней от роду, с клочком сухой серой отмирающей пуповины. Он вскинул вверх тонкие голые ручонки со скрюченными пальцами и не заплакал даже – тихонечко заскрипел. Нежность взяла сердце Дирка в свои большие мягкие ладони. Он нарёк мальчика Эрном и стал воспитывать его как сына.

Необыкновенная внутренняя самодостаточность, изначально отделившая Билла от других ребят, с течением времени обозначалась всё яснее, подчёркивая и углубляя его обособленность. Он так и не сумел влиться в среду пансиона, стать маленькой шестерёнкой большого слаженно действующего механизма. Но отчужденность Билла не была вынужденной, такой, как, скажем, отчужденность изгоя, подвергающегося всеобщим насмешкам. Автономное существование было его сознательным выбором, и потому оно вызывало у большинства ребят уважение, правда, смешанное с некоторым недоверием «странный он какой-то».

Значительная часть соучеников, однако, даже могла зачислить себя в приятели Билла. Он помогал кое-кому решать задачки, всегда находил какие-нибудь ободряющие шутки и истории, легко давал свои вещи – книги, плеер, музыкальные диски, если у него просили.

Однако ни с кем Билл не беседовал подолгу – пара минут и довольно – и не делился никакими личными переживаниями.

– Ты совсем не доверяешь людям? – спросил его мальчик из соседней комнаты, – почему ты ничего о себе не рассказываешь?

– Для чего? Разве кому-то это интересно? – Биллу даже в голову не приходило, что он чем-то может обогатить умы других ребят. Чем? Своими путаными отрывочными размышлениями о любви как об универсальном оружии в борьбе со вселенским злом? Или историей про девочку за калиткой? Или полумистическим рассказом про старика, молчаливого книжника и странную монетку, которая до сих пор валяется где-то у него в столе?