31 удар – вижу его слёзы. И от этого мне плохо.

32 – я хотела уйти в ненависти.

33 удар – опять боль. Я всё ещё её чувствую.

34 удар – как сладки мысли о смерти.

35 удар – я всё ещё жива.

36 удар – и я страдаю.

37 удар – а что такое жизнь?…

   Ноги подкосились окончательно. Как только мои руки освободили от петель, я рухнула на землю на колени. От бессилия. Вокруг стояла гробовая тишина. Палач произнёс, нарушая своим басом эту тишину: «Признай свою вину. И отделаешься всего лишь этими ударами плетью».

   Я посмотрела в глаза Никону. В них застыла умоляющая просьба – «Пожалуйста…».

   Агата нервно тряслась. Отпусти бы её стража – она бы со всех ног ринулась ко мне и закрыла меня своим телом.

   Я с улыбкой гордо подняла голову – шея онемела вместе со спиной.

– Мне полагается последнее слово? – Хрипло спросила я.

   Палач кивнул. Агата всё же ринулась ко мне, но стража схватила её и усадила на место, рядом с Никоном. Никон тяжело вздохнул.

– Я не жалею о содеянном! – Громко сказала я. А вы возненавидьте меня, мне это нужно.

   Палач подхватил меня под руку и поставил на ноги. Я улыбалась и твёрдо стояла на ногах, всё ещё показывая свою силу. Однако хотелось разрыдаться. Но я даже виду не подала, что мне страшно и больно.

   На моих глазах палач беспощадно завязывал петлю. Вот он, последний шаг. Всё внутри меня сжалось, боль пробежала по спине холодными дорожками крови.

– Тебе помочь или сама справишься? – Грубо фыркнул палач, дёрнув рукой прочный узел – петля была готова.

   Я усмехнулась, сама подходя к петле. А когда-то весь город трепетно уважал свою госпожу. Теперь же даже человек из низов позволяет себе грубость и неуважение, обращаясь на «ты». Меня это забавляло.

   Одно никогда не изменится в этом мире – стадный инстинкт. Индивиды с особым мнением всегда будут погибать. Либо морально, либо реально.

   Меня не нужно было подталкивать к петле. Я самостоятельно встала под ней и просунула в неё голову.

   Последний момент глаза в глаза. Никон первый опустил свои глаза в пол. Агата стояла перед ним на коленях и трясла его руку. Вероятно, уговаривала его прекратить весь этот спектакль. Но Никон был справедливым господином своего народа, он всегда исполнял свои же приказы. Он больше не смог поднять глаза. Агата кричала. Я слышала её крик и плач.

   Моя голова уже была в петле. Одно движение руки палача отделяло меня от той желанной бездны. Почему он медлил, я не понимала.

   Я закрыла глаза. В один миг всё прекратилось. Но смерть не наступила…

   Пронзительный вопль Никона всё разрушил.

– НЕТ! – Коротко выкрикнул он, поднявшись с места.

   Агата лежала у его ног, обвивая его лодыжки руками.

   Все, включая меня, застыли, устремив свои взгляды на него. Народ просто прожигал его глазами.

   Палач резким движением скинул петлю с моей шеи. Я упала на колени. И заплакала. Даже зарыдала. Боль в спине давала о себе знать. Я стучала кулаками по полу под собой.

   Агата каким-то образом оказалась возле меня, прижимая мою голову к своей груди.

– Ты остаёшься! Всё будет хорошо, – всхлипывала она.

– Зачем?! – Не понимала я. Ещё больше я не понимала, что она могла предложить ему такое, чтобы он согласился пойти на такие уступки.

   Когда я услышала голос Никона, мне сразу всё стало понятно – он просто солгал, чтобы защитить меня.

– Сегодня ночью я овладел ей. И у неё будет ребёнок, – спокойно говорил Никон. – Она искупит свою вину.

– НЕТ! – Теперь кричала я. Я чувствовала, как сознание медленно покидает меня. То ли от большой потери крови, то ли от боли, которая с каждой минутой поглощала всё моё тело. То ли от слёз, которые уже не переставали литься по моим бледным исхудалым щекам.

   Агата гладила меня по голове. Она что-то шептала, но я не разбирала слов. Я уплывала в бездну. Другую бездну.

   Я проснулась в своей постели. За долгое время пребывания в заточении я отвыкла просыпаться на мягком тёплом ложе. Я лежала на животе, а по спине нежно скользила мокрая салфетка. Я решила, что это Агата ухаживала за моими ранами, пока я спала. Я повернулась… и замерла в полуприподнятом состоянии.

   Надо мной склонилось любимое лицо. А любимые руки с нежностью промывали мои раны. Я с горечью вздохнула и опять уткнулась лицом в подушку.

– Душенька, вы проспали двое суток… Как вы?

   Опять «вы». Опять уважение, которое я растоптала. Опять волнение за меня, которого я не заслуживаю. Где его боль?! Где его злость?! Почему он рискует своей оставшейся репутацией ради женщины, которая уже единожды пошатнула эту репутацию?!

– Зачем вы это сделали, Никон? – Простонала я. Холодные капли пота скатились по открытым ранам. Я простонала ещё раз. От боли. А потом прикусила язык. Ко мне вернулась прежняя сила и возросла гордость.

– Ради любви к вам, моя дорогая, – грустно улыбнулся он и коснулся мокрой салфеткой моей спины.

   Я изогнулась, как кошка, которая не привыкла к ласке.

– Почему же вы утратили свою любовь ко мне? – Вздохнул Никон. Теперь пришла его очередь задавать вопросы. Он был в праве злиться на меня. Но он не злился. Его глаза источали нежность и любовь. Он был готов принять все мои ошибки на себя и скрыть меня от всего мира за своей спиной. Знал бы он, какую ошибку я пытаюсь исправить. Знал бы, никогда не простил. Позволил бы мне умереть.

   Никон сжал мокрую салфетку в руке – в этом жесте выражалась вся его злость. Я не сводила глаз с любимого лица.

   На его вопросе я не смогла сдержать стона. Никон неправильно понимал меня, а я не могла ему объяснить так, чтобы он понял правильно. Моя правда прозвучит как самая наглая ложь. И ему покажется не просто, что я его разлюбила, а что я его даже никогда не любила.

– Вам настолько гадко быть моей женой, что вы готовы даже умереть? – Он швырнул салфетку в угол и отвёл глаза в сторону.

   Я стала медленно присаживаться.

– Лежите. Не стоит, – он попытался уложить меня обратно.

   Но я всё-таки присела. Во мне боролись две сущности. У одной была цель доказать ему мою любовь и стать его любимой женой вновь. У другой – заставить его возненавидеть меня. Я выпустила обе сущности на ринг. Кто-то в любом случае одержит победу. Тут не может быть ничья.

– Никон… я ваша раба на века! – Я коснулась его руки.

   Он опять посмотрел на меня, присаживаясь рядом.

– Всё иначе. Вы моя Госпожа на века, а я ваш Раб, – он опустил голову мне на колени.

– Вы солгали народу… У меня не будет ребёнка от вас, – я коснулась его волос. Всё внутри меня заныло от любви и ласки к нему.

– Я знаю.

– Это вскоре откроется. Вы только оттягиваете неминуемое…

– За вас ребёнка выносит Агата, – выдохнул Никон, не поднимая головы.

   Я закрыла глаза. Он убивал меня своей любовью. Но не добивал, а оставлял живой. Раненой, искалеченной, но живой.

   Он оставался у меня долго, отдавая мне всю свою нежность и ничего не прося взамен. Промывал мои раны. Целовал мои лодыжки. Гладил мои запястья. Молчал. Смотрел мне в глаза и улыбался.

– Я готов сам влезть в петлю, лишь бы вы оставались живы… Я не могу позволить вам умереть.

   Моя гордость улетучилась, не в силах бороться с его нежностью. Я страдала в его объятьях. Я хотела остаться слабой женщиной. Ведь это так просто, когда рядом сильный мужчина. Он не давал клятв, он не требовал ничего. Он просто доказывал, что я его всё. Для этого ему не были нужны слова.

   Он обернулся у выхода:

– Я не могу не любить вас. Как будто я уже любил вас раньше. И моя любовь к вам стара, но всё так же сильна…

   Как же он был прав, сам не понимая этого.

   Он ушёл, оставив меня наедине с моей любовью, которая захлёбывалась болью.