– Пять тысяч?

Пять тысяч за несколько минут. Или сколько мы уже здесь? Неплохо, да. Расценок я не знаю, но это точно не плохо.

Деньги бы мне сгодились, но я никогда не возьму у Стаса ни копейки. Ни теперь, когда он оказался такой мразью.

Поднимаюсь с пола. Плевать на трусы, пусть подавится, поеду в концертных.

– Сколько, Маша, – спрашивает, когда уже натянула тунику и сделала шаг к выходу.

– Я не шлюха! – громко.

– А судя по тому, как сиськами трясла на сцене, ты лжешь, – шипит и лыбится, скотина.

Я замялась. Стало неудобно и неприятно, но и оправдываться перед ним не собираюсь.

– Это случайность, – направилась к выходу. А в груди сердце кричало, «ну, еще немного».

Еще немного послушай его голос, повернись, попроси дать тебе член, снова ощутить его во рту и в себе. Надо уходить, но я медлю.

– Вот так и уйдешь?

– А тебе есть, еще что мне сказать? – повернулась я к нему и обожгла взглядом, впитывая каждую черточку, чтобы хватило еще на три года или на всю жизнь.

– Привет, как дела?

Издеваешься?!

– Да. Пошел ты на хуй! – только и говорю я, показывая средний палец.

Где же та девочка, которая и мат то произнести боялась. Она осталась где-то там. Танцует легко, без тяжести проблем и навалившейся ответственности.

А я изменилась. Нет, все осталось прежним. Волосы все также темны и шелковисты, а стан строен, глаза синие. Вот только душа. Там нет больше чистоты и невинности.

Жизнь сорвала ее как пластырь с раны и сдобрила рану солью. Все беды из-за мужчин. Смерть отца, предательство Андрея – лучшего друга, и Стаса…

Больше подумать не успела. Густую, наполненную похотью тишину между нами разорвал его шаг и мой стон, когда он накрыл мои губы.

Надо уходить.

Надо прекратить тереться об его тело и извиваться, когда он ведет рукой от бедра вверх, задирает тунику и сжимает грудь.

Но как же сладко движение его языка, как же сладко он прикусывает губу и заглядывает в глаза. Как же волнительно, когда его рука между ног. Как же здорово, когда его член уже скользит во мне.

Опять. Медленно назад и вперед, до упора. А губы продолжают совокуплять мой рот.

Боже! Ну и куда же я скатилась? Трахаюсь с тем, кто считает меня шлюхой!

Нет!

Толкаю его расслабившееся в сексе тело и пошатываясь, распахиваю дверь, впуская целый столб света и воздуха. Другого, не такого сладкого и возбуждающего.

И мысль: «Как жить без этого? Без него»

– Маша, – его голос звучит в темноте низко, как надрывная, последняя нота. Лица уже не вижу, только мужской силуэт и то, как он пихает не опавший член в брюки.

– Что?! Ты недостаточно меня оскорбил, нашел еще пару язвительных комментариев?

– Я женюсь.

Пошатываясь, иду в гримерку. Мышцы еще с выступления ныли, а теперь и вовсе…

В гримерке смех, запахи лака и пота бьют в нос. Неприятно. На меня никто не смотрит, кроме рыженькой, как ее Милана, точно, позвавшая меня к телефону. Дурость.

Она улыбается мне и подмигивает.

Она одна обратила внимание, что колготок больше нет, а идеальная высокая прическа теперь больше напоминает воронье гнездо.

«Я женюсь»

Ну и вали! Будь счастлив! Сдохни! Только оставить меня в покое!

Сажусь перед зеркалом и смотреть стыдно в глаза самой себе. Закрываю лицо руками и даю себе установку не реветь.

Не реви! Ты балерина!

Слова и наставления учителей балетной школы сейчас, как никогда нужны.

Ну, вот что это было? Опять повелась на сладкий запах и упругий член? Впрочем в моей жизни это и так было.

Может член и не такой большой, как у Стаса, но Афанасьев точно знал что с ним делать, правда меня не вставляло. Ну, вот никак.

Пришел.

– Привет кисоньки, вы были великолепны, – любезно говорит он всем, а целует мое плечо и я вскакиваю.

После поцелуев Стаса, его внимание кажется не изменой нет. Богохульством. Это как индийцу втихомолку есть говядину, или мусульманину свинину. Нельзя и все. Т

ем более, сладкоречивый красавчик Афанасьев вынудил меня впервые за два года работы выйти на сцену без лифчика.

«Это бизнес, детка. При чем тут наши отношения?»

– Все еще дуешься? – спрашивает так, как будто он в очередной раз набухался и проспал наше свидание. Вот, что за мудак? Два года уламывать, чтобы за несколько месяцев все похерить. Я бы влюбилась в него когда-нибудь. Наверное. Но сложно любить того, под кем представляешь другого.

И только напрягаешь всю силу воли, чтобы во время редкого удовольствия не закричать вместо Олега Стас.

– Я не дуюсь, – кривлю лицо и иду к своей сумке. Пора в отель. Потом на поезд и домой. Хватит на сегодня приключений. И скандал с Олегом, может стать одним из них.

И если со Стасом они стабильно оканчивались оргазмом, то с Афанасьевым лишь горечью.

– Просто я решила, что с меня довольно. Ищи себе другую стриптизершу.

Собираю вещи, надеваю джинсы, джемпер, чувствуя, как шерстяная ткань задевает чувствительные соски и знаю, что все девчонки навострили ушки. Пускай. С голой грудью появилась, потрахалась в подсобке, можно и прилюдно расстаться с мужиком.

– И что ты будешь делать? – задает вопрос Олег, вытягивая каждый гласный звук. Чисто так по Московски, сразу выдает свое не слишком радужное воспитание и манеры.

– Все что угодно, только чтобы никогда не участвовать в этом, – я сделала неопределённое движение рукой, – искусстве.

– На панель пойдешь? – усмешку на его лице хочется стереть оплеухой, но я зажимаю руку в кулак и иду мимо него.

– Полы мыть, детей учить, все что угодно, – в очередной раз чеканю я слова, как на демарше.

Машу девчонкам,нормальные вроде, без закидонов и выхожу в полутемный коридор.

На миг замираю.

Кажется что Стас еще в подсобке, сейчас выйдет, улыбнется редкой искренней улыбкой, обнимает, вернет время вспять.

То время, когда сердце заходилось от счастья, а горло хрипело только от криков экстаза.

Меня чуть вперед толкает Олег, и резко разворачивая, прижимает к стене.

Пытается поцеловать, но я отворачиваю голову и его слишком мягкие губы, касаются щеки.

На самом деле он вполне себе нежный, ну, а когда выпивает я стараюсь избегать встреч.

 Старалась. Теперь надо заканчивать. Его ультиматум и встреча со Стасом быстро сместили приоритеты.

– Ты чего удумала? Один раз поругались и ты решила свалить в закат?

Иногда странно было слышать от него, тридцатилетнего успешного мужика подростковый сленг.

– По-твоему, то, что ты вытолкнул меня голой на сцену не повод расстаться? – поднимаю брови и снова отворачиваю его лицо, которое ко мне тянется. Сколько можно? – Или может быть твои пьянки. Или твои измены?

Да, Да он трахал других, ну так говорили. И судя по его побледневшему, виноватому лицу правду.

Почему я не закончила все сразу, как узнала. Хороший вопрос. И ответ на него слишком сложный и долгий, чтобы думать сейчас, лучше оттолкнуть этого придурка, что нависает надо мной и прижимается все ближе.

– Отвали, – уже яростно прикрикнула я и наступила ему на пальцы ног.

– Ладно, – примирительно говорит он и поднимает руки, морщась от боли. Злорадство это плохо, но и я не святая. Внутренне улыбаюсь.

– Виноват, признаю. Но Маша… Это бизнес…

– Ты повторяешься. Если бы ты еще в Москве сказал…

– И лишиться солистки? – спрашивает так, словно это я сморозила глупость. – Ты меня за идиота не принимай.

– И все равно я не буду с тобой трахаться, – насупилась я и, подтянув на плече сумку направилась в сторону выхода. Не пройдя и пары шагов слышу звучный смех.

Ну что еще?

– Ох, да не смеши меня, бревно и то более подвижно. Оставайся монашкой и дальше. Вспоминай своего врача, раз тебе так хочется. Но, Маша, – его тон голоса резко меняется и мурашки пробегают стрелой по спине. –  Ты мне должна.