– Где он находится?

Дон Карлос назвал имение. Судья перелистал бумаги в поисках нужной записи.

– Подсудимый называет своим домом потомственное владение графа де Лейва. – Шелестящему голосу старика вернулся безжизненный тон. – Вы состоите в родстве или свойстве?

– Никак нет. Я пользуюсь землёй графа за плату.

– С какой целью?

– Земледелие.

– Опоясанный мечом дворянин занимается земледелием. – Судья вздохнул с облегчением. Он уже не задавал вопросов, вместо этого снова уставился на дона Карлоса бычьим взглядом. – Это невозможно. Преступник лжёт. Весьма безыскусно.

– Ваша честь! – вступил до сих пор молчавший Вальехо. – Я свидетельствую, что этот человек – рыцарь!..

– Я не давал тебе слова! – повысил голос судья. – Подсудимый не может быть свидетелем! Суд завершён. Ожидайте оглашения приговора.

Старик поднялся, словно собираясь уйти, прошёлся взад-вперёд, затем встал подле стола, принял бумагу из рук писаря и забубнил ещё быстрее и тише обычного, лишь в конце замедлив речь, а последние слова отчеканил громко и чётко:

– …приговариваются: Вальехо – полсотни розог за участие в драке, Альварадо – сотня розог за участие в драке, поножовщине и незаконное присвоение дворянства. Приговор привести в исполнение сей же день на площади Трёх Сеньоров при стечении народа в назидание прочим.

– Старый бес разошёлся! – ворчали альгвазилы между собой. – Перепороть принародно два десятка человек за день! Будто мало нам хлопот – в городе торг, приезжие!

– Людей в городе прибавилось, а стражников – нет!

– Ещё королевские посланцы из столицы!

– Какого беса им надо?

– Как всегда – свой кусок. Они тут вместо мавров!

– Эй, Санчо!

– Всё, молчу!

Понурым строем двигались осуждённые к площади Трёх Сеньоров. Там происходили все значимые для города события, торговые ряды и балаганные подмостки соседствовали с эшафотом.

В прежние времена для разных дел назначались разные дни – смех и музыка не мешались с криками боли. Но очередной алькальд соединил всё, чтобы не собирать народ Южного удела дважды. Люди шептались, что власти города то ли просто жалеют денег, то ли нашли способ присваивать больше при столь шумном и беспорядочном сборище. Как бы то ни было, шуму и правда прибавилось. Толпа тянулась к площади, уплотняясь уже на подходах, а на месте было просто не развернуться. Люди двигались плотным потоком, усталость и раздражение росли с каждым шагом. Наибольшей радостью для многих было покинуть праздник Осеннего торга, но вовсе не дойти до него люди не могли. Жаркое осеннее солнце, раскалявшее площадь к полудню, и резкие порывы холодного морского ветра, набирающие силу в узких улицах, довершали картину.

«Совсем как тогда, – подумал дон Карлос. – Толпа и солнце». Кабальеро вспомнил Казнь чести, пережитую им без малого десять лет назад. За долгие годы войны на Материке он встречал вещи и пострашнее, но забыть вид с эшафота на толпу зевак так и не смог.

А ведь скоро его снова выставят на позор! Старая мерзость со свистом розги вылетит из глубин памяти, мгновенно развернётся перед глазами, заполонит всё вокруг и станет явью. Казнь чести пугает гордых дворян, но она всё же не смертельна – истинно благородный человек не расстанется с честью и в смерти. Но сейчас кабальеро ожидала участь куда худшая – сотня розог снимет его кожу по лоскутку. Порка не считается смертной казнью, но часто несёт за собой гибель – долгую, мучительную. В лихорадке вроде той, что унесла доблестного десятника дона Рикардо.

Но смерть, грозящая издали, несколько лучше смерти внезапной. Хотя бы тем, что ей можно сопротивляться – а к этому дон Карлос давно привык. Он украдкой огляделся по сторонам. Узкая кривая улочка, с обеих сторон зажатая стенами домов без единого промежутка, балконы и надстройки вторых этажей нависают над головой, едва не превращая улицу в крытую галерею. Над ней извивается полоска бледно-голубого неба, где-то вверху то и дело завывает осенний ветер, но в коридор между домами он не проникает – здесь душно и смрадно.

В придачу руки, связанные за спиной. Пабло связан точно так же: вот он, с видом угрюмой покорности топает справа, молча кусает густые усы, сердито смотрит исподлобья. И со всех сторон – альгвазилы в полном вооружении. Бежать не получится.

Что остаётся? На площади первым делом зачитают приговор, затем начнут пороть. Не всех сразу, скорее попарно. Там будет капитан альгвазилов, городские старейшины, коррехидор и, может статься, сам алькальд Южного удела. Удастся ли докричаться до них, остановит ли множество важных сеньоров беззаконную казнь?

Ближе к площади улица становилась шире, и число встречных людей прибавилось. Они глазели на два десятка помятых и угрюмых мужчин в окружении стражи с любопытством, иные даже с состраданием. Дон Карлос, как ни старался, не разглядел в толпе глумливых взглядов, зато услышал немало бранных слов – те предназначались стражникам. Народу прибыло – теперь к месту казни пришлось пробиваться.

– Р-разойдись! – Лейтенант альгвазилов нахлобучил высокий шлем и первым вломился в толчею, именем короля ругая и расталкивая встречных.

И тут до слуха дона Карлоса донёсся шум с площади. Кабальеро готов был поклясться, что это не звук праздничной, разгулявшейся толпы. Во время войн на Материке ему не раз доводилось штурмовать крепости или самому сидеть в осаде. Дон Карлос видел падение городов и знал, как шумит многолюдный погром – точно так, как шумела сейчас приблизившаяся площадь Трёх Сеньоров. К крикам примешивался стук дерева и лязг металла, конское ржание, гул большого пламени. Порыв ветра швырнул в лицо горьким запахом дыма.

– Что там? – спросил дон Карлос у ближнего стражника.

– Бог его знает, – растерянно пробормотал тот и зачем-то полез в кошель, висящий на поясе. Взгляд дона Карлоса скользнул вслед за его рукой – и в то же мгновение зацепился за эфес даги, торчащей за поясом альгвазила.

Дага принадлежала дону Карлосу и досталась ему в подарок от отца, а тот некогда получил её от деда. Прямой клинок в полтора фута длиной чуть сужался к острию, мощное перекрестье надёжно защищало руку хозяина. Длинный кинжал или короткий меч, прекрасное оружие для боя в тесноте, где не разойтись эспадой. Откованный не меньше сотни лет назад, верой и правдой служивший своим хозяевам-рыцарям в схватках на суше и на море… Знал ли увалень-альгвазил, какое сокровище он столь пошло засунул за пояс и, верно, собрался пропить сегодня же вечером!

Между тем шум приближался – нет, он мчался навстречу, подобно знамени над головами толпы. И казалось, что тот самый шум воодушевлял толпу не хуже знамени, что в бою воодушевляет войско. Людское море вокруг подхватило его – и взъярилось в мгновение ока.

Впереди замелькали неяркие при свете дня, но заметные чёрными хвостами дыма факелы – их становилось всё больше. За ними в воздухе подскакивал, точно стараясь проткнуть небо, целый лес не самых праздничных орудий. Были там шесты и молотильные цепы, вилы и копья, топоры и алебарды. На длинной пике красовалась чья-то голова.

Альгвазилы вокруг растерялись, не зная, что предпринять, – а толпа уже нахлынула на них всей тяжестью. Стражникам даже не дали выставить копья – поток людей вмиг разнёс стражей и осуждённых в разные стороны, подхватил и повлёк за собой, не давая даже подумать о сопротивлении.

Огромной силы толчок слева – и дон Карлос, потеряв равновесие, полетел на бегущего рядом альгвазила – того самого, что присвоил рыцарскую дагу, сбил его с ног и вместе с ним провалился в неприметную калитку. Сверху грузно упал Вальехо, больно вдавив товарища в кирасу стражника. Все трое, кряхтя и бранясь, завозились на земле, пытаясь подняться, – двоим мешали связанные руки, третий хоть и был свободен, но опешил больше прочих.

За проёмом калитки с воплями и грохотом неслась толпа.

– Слава святому Георгию! – выдохнул Вальехо. – Вырвались! Хуже быков, разрази меня гром! Будет проход поуже – как есть задавят!