Я запрещаю себе радоваться и надеяться. Просто оббегаю дом, пригнувшись и держась у самой стены, чтобы не было видно, и несусь к выезду. А вернее, туда, где на земле слабо виднеются следы шин. Я не знаю, откуда мы приехали, машины не видно, но надеюсь выйти хоть к какой-нибудь цивилизации! Если идти сначала перпендикулярно морю, а затем параллельно, то можно найти дорогу.

Держаться леса. Он поедет догонять меня на машине, а из машины почти невозможно заметить хрупкую фигуру среди листвы. И самое важное: постараться до ночи найти убежище, в котором можно согреться. Иначе весенние ночные морозы попытаются меня убить.

Дыхания не хватает, ноги непривычно подворачиваются от каждого неудачно попавшегося камня, но я несусь вперед, не понимая, вышла за территорию дома или нет. Через не слишком-то густой лес ведет узкая дорожка, по которой я и спешу.

Мне кажется, я иду уже очень долго. Во всяком случае, минут пятнадцать, не меньше. Поэтому, как только я утыкаюсь в глухой забор, внутри что-то обрывается. Его не обойти и не перепрыгнуть. Высота метра в два, колючая проволока наверху. Забор уходит влево почти до самого моря, выход через которое тоже закрыт сеткой.

– Нет! Нет! Нет!

Я иду вдоль забора вправо, но он все не кончается и не кончается! Мне хочется разреветься. Он просто огибает территорию дома. Огромную территорию, но закрытую. Я нахожу ворота, которые, очевидно, и есть проезд к дому, но на них нет ни замка, ни пульта управления. А забор все продолжается и продолжается, ведет меня кругом к морю.

Последние метры до пляжа я преодолеваю стиснув зубы и остатки сил направляя на то, чтобы не разреветься вслух. Мне кажется, я иду на автопилоте, больше всего на свете хочется упасть на землю и отключиться.

Это какой-то сон. Жуткий сон, который просто затянулся и скоро все пройдет.

На пляже я неудачно наступаю на камень, и нога подворачивается. От боли из глаз сыплются искры, я издаю слабый стон сквозь зубы. Но зачем-то бреду к кромке воды.

Из этого места нет выхода. Можно пойти по воде в надежде обогнуть сетку, северное море на первой сотне метров совсем мелкое, но я понимаю, что это самоубийство. Лед уже не держит, а вода ледяная. Без обуви это нереально. Ворота управляются с пульта в доме или с приложения. Может, и есть способ открыть их, но я вряд ли найду.

Накрывает страшным пониманием: мне отсюда не выбраться. И придется вернуться к нему в дом. Я слишком долго ходила по участку в поисках выхода, вернуться и незаметно отправить с его ноута просьбу о помощи уже не выйдет.

Идиотка! Надо было искать телефон! Хоть какое-то средство связи, ключи от гаража, машины… хотя толку от них, если я не умею водить, но, может, он забыл где-нибудь телефон. Или закрыть его на чердаке… господи, какая же я дура!

Слезы все-таки проливаются на щеки, застилают глаза. Они кажутся ужасно горячими. Я так замерзла, что ежусь, кашемировый свитер совсем не спасает от пронизывающего насквозь ветра.

Стою на ледяном песке. Смотрю на безмятежную гладь воды, и меня трясет не то от страха, не то от холода.

– Набегалась? – слышу за спиной его голос.

Мысленно готовлюсь к удару, к его злости. Последствия попытки побега неизбежны, а от того, что у этой попытки не было ни единого шанса, еще обиднее.

Оборачиваюсь. Не знаю, что скажу, вряд ли его тронут мои слезы.

Твою мать. Он побрился. Переоделся в светло-серую рубашку и потертые темные джинсы. Стоит в нескольких метрах от меня, сложив руки на груди, и несмешливо смотрит, всем видом излучая превосходство.

Но хуже всего то, что я его знаю.

Вот теперь мне по-настоящему страшно. Оказывается, до сих пор я не знала этого чувства.

Это было тоже весной. Я тогда не знал, к чему приведет банальный душевный порыв.

Поздний вечер, почти ночь. Стою на светофоре, хотя никого вокруг нет: ни машин, ни пешеходов. Но зачем-то стою. Может, потому что в пустой дом не слишком хочется. Надя с Митькой в больнице, лечат ангину, к ним пустят только завтра. А сейчас мне ничего не остается кроме как приехать домой, съесть что-нибудь полуфабрикатное и с полчаса-час попялиться в телек прежде, чем уснуть.

И тут в зеркало заднего вида я вижу ребенка. Девочку лет десяти, худенькую и растерянную. Она одета как-то уж слишком легко для этого времени года. К тому же без шапки: светлые волосы стянуты в высокий хвост. Надя никогда не выпускала Митю без шапки, а вечером и сама накидывала платок.

Девочка ежится от ледяного ветра и испуганно озирается. Рядом нет ни остановки, ни крупного магазина. Только мелкие яркие вывески на первом этаже длинного дома.

Почему меня заботит чужой ребенок на темной улице? Гораздо проще ведь забить и уехать, не подрываясь решать чужие проблемы.

Наверное, потому что дома растет свой.

Я разворачиваюсь на светофоре и останавливаюсь неподалеку от ребенка.

– Девочка! – зову я. – Ты почему одна? С тобой все в порядке?

Она осторожно подходит ближе. Хотя по всем законам педагогики не должна бы. Неужели ей не объяснили, что от дядей на машинах нужно держаться подальше?

– Я не на тот автобус села.

А сама почти рыдает, носом шмыгает.

– Денег на обратный, что ли, нет?

Мотает головой.

– А телефон?

– Нет.

– Мамин номер помнишь?

Ответ снова отрицательный. Я вздыхаю. Не оставлять же ее здесь?

– Адрес свой помнишь?

– Проспект Ленина пятьдесят два!

– Садись, доброшу.

Почему я не звоню в полицию? Впоследствии этот вопрос я буду задавать себе постоянно.

Я довожу ее до дома и высаживаю у темного невзрачного подъезда. Со строгим наказом: больше не теряться и ни в коем случае не садиться в чужие машины! А сразу же бежать в какой-нибудь магазин и просить вызвать полицию. Девочка кивает и дарит мне клубничную жвачку, которую я машинально кладу в карман.

– А меня Лиана зовут.

– Красивое имя.

– Ага. Как цветочек.

– Беги, цветочек. И больше не теряйся.

– Спасибо!

Она счастливо машет рукой на прощание – и убегает вверх по ступенькам. А я трогаюсь с места, чтобы все-таки доехать до дома, перекусить и упасть в постель.

***

Я почти сразу понял, что Сергеева сбежала. Хотя поначалу даже испугался этой ее истерики. Мне совсем ни к чему была безумная баба в доме, да и безумие, пожалуй, искупило бы ее вину. Но узрев разрушения в ванной, понял, что действовала она вполне осознанно. Беготне по всей территории я предпочел разборки с потопом. А когда все убрал и починил, то обнаружил дверь чулана открытой.

Да и к черту. Все равно дальше забора не убежит. Я все тщательно подготовил.

А еще пришло время показаться Сергеевой в истинном обличье. Так что не спеша, растягивая предвкушение кульминации, я побрился и переоделся. Стал похожим на человека, на прежнего Андрея Тихомирова. Хотя вряд ли я им остался: фамилию пришлось сменить.

Камеры позволяли следить за Сергеевой. Мне даже на миг стало ее жалко при виде того, с каким отчаянием она пытается найти выход. И как надежда медленно умирает, а девушка, поникнув, бредет к морю. Я неспешно вышел за ней и долго смотрел на точеный силуэт, идеальную фигуру, которую не скрывал даже мешковатый мохнатый свитер.

Какого хрена она носит эту дешевку, имея такую задницу и грудь?

Но вот Сергеева оборачивается – и я по глазам вижу, что узнает.

– Это вы… – ее губы бесшумно шепчут мое имя.

– Это я.

– Что вам нужно?

– Придумай сама. Ты ведь уже взрослая девочка, верно?

Я вижу отчетливый страх в ее глазах, но теперь этот страх осознанный. Больше нет неизвестности, дикого ужаса перед скрытым лицом неизвестного похитителя. Лиана Сергеева узнает его, но легче ли ей от этого?