Пойду ли в Барнаул, до самого вечера не знал.

И все-таки любопытство победило. Может, и чего другое. Но будем считать, что именно любопытство.

Ровно в половине девятого подошел к клубу, Крапивник уже там ошивался. Если я – пятая спица в этой барнаульской колеснице, он все равно не первая. Без Юрки Санина Крапивник идти не хотел. Тот якобы обещал познакомить со свежими торфушками. Пока ждали, Крапивник его похождения мне пересказывал. Такими подробностями сыпал, будто рядом был или в щелку подглядывал. Распалился, аж лоб вспотел и брюки ниже ремня ожили. Юрку через месяц-полтора забирали в армию. Парень вроде и видный был, двухпудовку, донышком вверх, одиннадцать раз выжимал, а поселковые девчонки не жаловали. Может, потому, что слишком заполошный? Вечно вокруг него неразбериха.

Он опоздал, а мы виноваты оказались – не там ждем. Обматерил нас издалека и, не снижая скорости, просквозил мимо, только рукой махнул – догоняйте, мол. Так и прибыли в Барнаул с разрывом в десять метров. Хоть бы возле дверей притормозил, куда там, влетел, как в отходящий автобус. Мы за ним, но не так быстро и не так уверенно. Заходим, а Юрка уже исчез. Куда делся? Налево по коридору свернул? Направо? На второй этаж убежал?

Стоим.

Озираемся.

Потеем.

Я злюсь, но молчу – боюсь голос подать. Крапивнику хуже – ему бывалого изображать надо. Надо куда-то вести салагу – меня, стало быть. Топчется на месте и рассуждает:

– На первом этаже татарки живут, у них бритые… бритую не хочу… Пойдем наверху поищем?

Я не спорю. Поднимаемся до середины лестницы. Слышим, Юрка окликает. Бежим вниз. Он возле открытой двери. Рукой нас торопит. Бочком протискиваемся, а там – мужик в трусах, шофер из отдела снабжения по кличке Амортизатор. Тоже баламут порядочный. Расписался с вербованной в поссовете, получил комнату в Барнауле и гужуется там с кем захочет, а молодая жена молчит, думает, что так и положено. Амортизатором его прозвали потому, что заикался и, когда пробовал выговорить это слово, на второй букве начинал мычать: «Ам-мы-мы-мы…» – так минуты на три, пока воздух несколько раз не боднет. Не успели войти, Амортизатор сует нам трешку и посылает за бутылкой. А как ее взять, если тетя Маруся из дежурного магазина знает нас как облупленных. Пришлось чесать Юрке. А мы остались. Амортизатор из-под кровати недопитый пузырь вытащил. Нам в стаканы плеснул, сам из горлышка.

А я до этого раза ни грамма не пробовал, даже браги – физкультурником был. Но раз уж пришел в такое заведение, отказываться постеснялся. Тем более Крапивник заглотил и не поморщился, только глаза выпучил. Я, глядя на него, тоже опрокинул. А она теплая, вонючая, горькая, едва до желудка доползла и сразу назад запросилась. Рот ладошкой зажал и пулей на улицу. Еле донес. Выполоскало меня, но что-то, видимо, осталось, потому как хватило дури в Барнаул вернуться. Прихожу, а Крапивник, раскрыв рот, слушает Амортизатора. Я правое ухо приоттопырил и ловлю нечто уже знакомое. Поворачиваюсь левым ухом, драли его намного чаще, оттого и слышит в полтора раза лучше – а слышит те же самые подробности… Часа не прошло, как сам Крапивник взахлеб живописал их, а теперь кушает как свежайшее блюдо и добавки просит. Кстати, лучше всех о любовных похождениях рассказывают заики, я в этом не раз убеждался. Когда подходит самый смачный момент, у них от волнения клинит где-то в горле, и получается красноречивее любой многозначительной паузы, достоверности больше.

Сидим с Крапивником, запасаемся теоретическими познаниями, а Юрки все нет. И непонятно, куда он делся, – с его скоростью до дежурного магазина в десять минут можно обернуться. Амортизатор тоже беспокоиться начал – деньги все-таки давал, но, главное, выпить не терпится. Сел на подоконник, чтобы не прокараулить. Да поздно спохватился – Юрку уже перехватили. Какая-то Розка из угловой комнаты заманила его сначала в окно, а потом на кровать. Это мы узнали, когда через час вернулся он потный и с расстегнутой ширинкой. Но водку сберег. Даже бутылку не почал.

К новой бутылке и новые разговоры, которым конца не видно. Крапивник принял пятьдесят граммов, осмелел и ворчать начал:

– Чего рассиживаться, за окном стемнело, пора и на дело выходить.

Амортизатор видит, что в бутылке очень быстро убывает, и сразу же заботливым стал.

– Тебе, Юрка, хорошо, – говорит, – ты уже справил свою нужду, а ребятам не терпится. Веди их в седьмую комнату.

Крапивник тут же вскочил, пока не передумали. Я, грешным делом, надеялся, что Юрка отнекиваться начнет, закралось некоторое сомнение после того, как Амортизатора послушал, а мотню расстегнуть и в коридоре можно… В нем сомневался, но, главное, сам мандражил. Думал, Юрка проволынит, с тем и разбежимся. А он взял да и повел.

На весь коридор одна лампочка, продвигаемся в полумраке. Три двери пропустили, у четвертой остановились. Прислушались. Тишина.

– Или никого нет, или все места уже заняты, – поясняет Юрка, – айда в седьмую, там наверняка найдем.

В седьмой и вправду кто-то был, воркотня доносилась. Юрка велел нам подождать, а сам на разведку пошел. Сначала тихо было, но недолго – женский визг услышали, потом Юркины матерки. Крапивник толкает меня и пассатижи показывает, прихватил для самообороны. А матерки все громче. И уже не только Юркины. Другой мужской голос объявился. Отсиживаться в засаде уже как-то не по-товарищески. Шагаю к двери, здесь я уже решительный, драка – дело привычное, освоенное уже, в отличие от кобеляжа. Шагаю, значит, а дверь вдруг распахивается и прямой наводкой – по моей морде. Девица с растрепанными волосами из комнаты вылетела и наутек. Я на пороге стою, глаз подбитый рукой зажимаю, но вторым – вижу, что Юрка парня за грудки схватил и к выходу толкает. Тот мямлит что-то, но не сопротивляется, только лицо локтем прикрывает. Проморгался кое-как после встречи с дверью, вижу – в комнате еще одна торфушка, полураздетая уже, на кровати в мужской майке сидит. Титьки огромные, чуть ли не до колен достают. В руке гребенка. Ту, что выскочила, я не рассмотрел, а эта тетенька моей матери, может быть, и помоложе была, но Ванькиной старше наверняка. Стою, жалею, что и второй глаз не подбили. Тут и Юрка из коридора вернулся. Злость на конкуренте сорвал и остыл, уже хохочет.

– Ну чего, Рая, женихов тебе привел. Выбирай любого.

Шуточки у него были всегда не к месту. Но оказалось, что он не шутил. А тетенька и подавно. Деловитым таким голоском отвечает:

– Ванька уже была! Пусть эта, с подбитой глазом, попробует.

Они женский и мужской род всегда путали.

Юрка меня в спину толкает, давай, мол, Леха, не робей, а я нырк под его руку – и ходу. Несусь по улице, чуть землю носом не пашу, и все кажется, что тетенька эта, полураздетая, гонится за мной, сопение даже слышу, а люди изо всех окон пялятся на нас.

И не зря казалось. Только бежала не она, а Крапивник. Догнал возле дома и канючит:

– Чего испугался, всю малину испортил, незачем было идти, если трусишь.

И так мне захотелось врезать ему. И врезал бы, да он отскочить успел, а на второй замах у меня злости не хватило.

Крапивник потом доказывал, что Райка наврала и был он вовсе не у нее, совсем молоденькую выбрал, клялся всеми святыми, в общем – знакомая песенка…

Невинность моя в тот вечер уцелела, но ненадолго. Однако об этом в следующий раз.

Вербованные – люди терпеливые и вежливые, в чужой монастырь со своим уставом не лезли. Любо не любо – ходи и помалкивай в тряпочку, пусть даже зуд в кулаках спать не дает, все равно – терпи. А народец у нас любопытный, ему это терпение обязательно испытать хочется, дойти, что называется, до горизонта и посмотреть, что за ним спрятано.

И лопнула терпелка.

Решили вербованные проучить Юрку Санина. Как им такая идея в головы взбрела, сами придумали или науськал кто, не знаю, но настроились очень даже серьезно. Сначала пасли его на танцах, потом вроде как отстали, ушли с пятачка всей кодлой, чтобы шпана местная видела, но отступление оказалось военным маневром. Встретили возле дома, прямо у калитки. Сначала двое подвалили базар начать, а когда Юрка попер на них, еще четверо из резерва выскочили. Наверное, не слышали поговорку, что семеро одного не боятся, а то бы обязательно и седьмого прихватили. Хотя шестеро – тоже кое-что. Но, с другой стороны, смотря какие шестеро и смотря какой один. Юрку в чем угодно можно было обвинить, только не в трусости. Да и колотуха у него – если не промажет – мало не покажется. Вербованные, чтобы он деру не дал, в кольцо встали и двух человек к калитке отрядили. Намертво заблокировали. А Юрка и не думал отступать. Он вообще не слишком много думал. Не дожидаясь, чем базар закончится, маханул сплеча, и тот, в которого попал, на земле очутился. Но тут же вскочил.