А тот не больно-то и сопротивлялся. Потом я Мишку подменил. А когда у Крапивника совесть проснулась, глядим, и шеф на горизонте замаячил.

Увидел я начальство и вспомнил, что подменил мерку. Пошутил, называется. Вопрос – над кем? Сам же эти лишние полметра и ковырял. Не зря в Библии сказано: «Не рой другому яму…»

А Паша, оказывается, побывал на моем шурфе и пробы уже отобрал.

Знаете, во что он их складывал?

В полиэтиленовые пакеты, говорите.

Дудки!!! В то время такие пакеты как драгоценность берегли. В самые натуральные презервативы, а если по-русски – в гондоны.

Кстати, проходчики в эти самые резиновые изделия взрывчатку упаковывают, чтобы не отсырела. Мне один горный мастер жаловался, что самое трудное в его работе – заставить взрывников гондонировать взрывчатку. Брезгуют мужики. За издевательство считают. Так я ему выход подсказал – ставить на операцию провинившихся: попал в вытрезвитель – месяц, сделал прогул – две недели, пришел с тяжелого похмела – три дня. Он мне за эту рацуху спиннинг подарил. Сейчас эти резиновые изделия по великому блату достают, а в те годы такого добра по всем аптекам горами и ворохами. У нас в молодости любимый розыгрыш был.

Приедем в район в футбол играть, после игры в аптеку направляемся, девушка там симпатичная работала. Выстраиваемся в очередь, и каждый просит пачку за четыре копейки. Аптекарша, бедняга, сначала розовеет, потом делается пунцовой, а к одиннадцатому игроку уже белеет от злости. Мы эту процедуру закалкой звали.

Такие вот невинные забавы. Пацанье, шпана – откуда ума взять?

Так на чем я остановился?

На пробах. Упаковал их Паша и велит закапывать шурфы.

Мы:

– Как закапывать?

А он улыбается и говорит:

– Обыкновенно как – лопатами. Вы не думайте, что я шучу, так по инструкции положено. Свалится какой-нибудь пьянчуга, а потом отвечай за него.

С какой стати, – говорю, – здесь пьяный окажется?

А он вразумляет:

– Отставить разговоры. Пьяный человек может оказаться в любой точке Советского Союза, так что кончай балаган, инструмент в руки и вперед.

Пришлось закапывать. Но я схитрил. Не зря же комаров на опушке кормил. Натаскал в яму валежнику, потом притащил с поля охапку прошлогодней соломы. И уже сверху землицей присыпал. Использовал выгодное географическое положение. А через пять дней врывается к Паше председатель колхоза и заявляет, что в нашу яму провалилась корова и сломала ногу.

Провалилась, разумеется, в мой шурф. Подвела соломка. Не там подстелил.

И платить бы моему батьке штраф за эту корову-рекордистку, если бы не Паша. Ему бы дипломатом в Америке работать. Любую сеть языком сплетет. Так задурил голову, что председатель сам за бутылкой побежал. Паша сказал ему, что на колхозной земле запланировано строительство химического комбината, но если он, Павел Николаевич, проведет умные изыскания, то гигант будут строить в соседнем районе. Председатель услышал такое и про корову забыл, бог с ней, не такая уж она рекордистка, лишь бы землю не загаживали химией вонючей. Выпили они по двести грамм, и выяснилось, что буренка эта вообще плохо доилась и осенью ее собирались на мясо сдавать. Вот если бы корова не колхозная была, тогда бы… лучше и не думать, что бы тогда было.

Потом они поехали в гости, на свежую коровью печенку. А уже после печенки председатель начал допытываться – с какой стати на месте несчастного случая пачки от гондонов валяются. Как используются эти штуки, он, конечно, знал, дело житейское. Его другое интересовало – для какой надобности перед их применением глубокую яму рыть?

У Паши и на этот вопрос нашелся хитрый ответ. Только нам он его не сказал – не доросли еще к тому времени.

Знаете, что такое теодолит?

Угадали – геодезический прибор.

Но вопрос в другом – как расширить его возможности, как приспособить для народных нужд. Этого ни в каких толстых учебниках не вычитаешь.

Однако при хорошем учителе можно достичь кое-каких результатов.

Вели мы с Пашей съемку. Время к обеду подходило. Тащиться домой далеко, только время и силы потратишь, а рядом – деревушка. Паша кладет теодолит на Мишкино плечо и ведет нас на съемку этого уютного населенного пункта. Подходим к крайней избе. Паша устанавливает прибор, а мы с Ванькой рейки наперевес – и в огород.

Я ставлю рейку возле забора. Ванька углубляется в центр и занимает место между огуречных грядок. Паша теодолит настраивает.

У бабули, хозяйки дома, некоторые подозрения – кто, мол, такие и почто в чужую ограду без приглашения приперлись. Мы молчим, на Пашу смотрим. Бабуля к нему. А он прибором занят, оторваться не может, только ладошкой дает понять, чтобы обождала. Закончил настройку, поздоровался, представился, а потом уже сообщил, что будем заносить ее дом на карту. Успокоилась, даже обрадовалась. Старухи, они все пугливые, но тщеславия в них больше, чем страху. Теодолит она за фотоаппарат приняла: фартук одернула, волосы пригладила и встала возле крыльца, моргнуть боится. Потом к окошку перешла под резные наличники, надеется вместе с домом на карту попасть. А Паша не спешит: в одну сторону трубу направит, прицелится, запись в планшете сделает, потом снова к трубе приникнет и поворачивает к другому углу, чем медленнее, тем больше солидности, а где больше солидности, там больше доверия.

Пока бабуля позировала на фоне избы, я полные карманы редиски набил, и Ванька огурцов за пазуху натолкал. А хлеба Мишка Игнатьев попросил как самый длинный и худой. Бабуля нежадная, бегом побежала, чтобы мы не ушли, не дождавшись. И хлеба вынесла, и кринку молока холодненького, из погреба. Паше рюмку предложила, но он отказался. Молоко на крыльце выпили. Огурцы и редисочку в чистом поле скушали. И в этом же чистом поле нас пронесло.

Носились, как реактивные. Все кочки удобрили. Может, с огурцов ворованных, может, с молока дареного?! Полагаю, что все-таки молоко виновато, потому что огурцы с помощью теодолита мы и в других огородах добывали – и ничего, обходилось. А молоко, наверное, слишком жирное было.

Однако яблоки, огурцы и прочую морковку можно и без теодолита взять, все это баловство, цветочки, можно сказать. Но после цветочков могут и ягодки появиться, так вроде по науке на занятиях кружка юных мичуринцев объясняли.

Отработали мы как-то субботу и воскресенье по двенадцать часов, и Паша отпустил нас в отгулы, но не сразу, а на следующие четверг и пятницу. На работе хорошо, а дома еще лучше. Лежу, читаю шпионскую книгу, «Тарантул» называлась, как сейчас помню.

И вдруг на самом интересном месте прибегает Крапивник и приказывает доставать теодолит. Все геодезические причиндалы, чтобы время на лишнюю ходьбу не тратить и для пущей сохранности, мы по домам держали. Теодолит как раз у меня стоял. Но с какой стати я должен его доставать, если имею честно заслуженное право на отдых? А Ванька – так, мол, и так, заходил к нему Паша и попросил сделать срочную съемку пожарки и водоема около нее, а ему совсем некогда, срочные бумаги для отчета готовит. Короче, надо выручать. Ну как тут откажешься?

Крапивник побежал за Мишкой, а я с инструментом прямым ходом к месту съемки. Пацаны тоже не задержались. Первый самостоятельный выход. Готовимся к работе, как взаправдашние. Только обидно немного. Почему Паша к Ваньке зашел, а не ко мне? Теперь тот начальника из себя корчит, распоряжается, покрикивает. Меня и Мишку с рейками погнал, а сам к теодолиту. Установил его на дороге и настраивает, а мы ждем.

И все-таки чего хуже – ждать или догонять?

Не знаете.

И я не знаю.

У нашего нового мастера чего-то там не сходилось – крутил, вертел, потом зачем-то велел мне отойти с рейкой к углу бани, солнце ему, видите ли, помешало, плохому танцору любые башмаки не впору. А мне стой сначала у пожарки, теперь у входа в баню, как дурак. Мишка не выдержал и тоже к теодолиту подошел. Еще один великий мастер. Тоже к трубке прилип. Смотрел, смотрел – и вдруг большой палец показывает, будто бы нужный угол отыскал. Идет ко мне, довольнехонький. Давай, говорит, рейку подержу, а ты сходи в трубу глянь. И Крапивник рукой машет. А у меня от их настройки совсем настроение пропало. Воображают из себя, а толку никакого. Лучше бы уж я «Тарантула» читал, намного интереснее, и книгу всего лишь на день дали. А они, если такие умные, и без меня бы управились. Ванька предлагает в трубку заглянуть. А чего мне в нее смотреть? Тебя, говорю, старшим назначили, ты и смотри.