Студенты закивали. Одна девушка подняла руку.

– Да, пожалуйста?

– Каким вообще был Снейдер?

Сабина рассчитывала на многое, но не на это.

– Снейдера нельзя описать. С ним нужно быть знакомым.

Но студентов такой ответ не устроил.

– Расскажите! – настаивали они.

«А и в самом деле, каким он был?» Сабина подошла к кафедре, вальяжно села на стол рядом и свесила ноги.

– Он был невыносимым, – сказала она. – Иногда я его ненавидела за то, как он обращался с другими людьми. Он унижал их, буквально сравнивал с землей. Не терпел возражений. Но такая жесткость по отношению ко всем людям и особенно к своим студентам служила одной лишь цели: он хотел подготовить нас к реальному миру. Отчисляемость на его курсе составляла семьдесят процентов. И при этом у него был самый высокий процент раскрываемости – девяносто пять. Он мог «проникнуть» в мозг любого извращенца – и делал это до полного самопожертвования. – Она со вздохом подняла глаза. – Но так далеко мы с вами заходить не будем.

Один студент поднял руку.

– Говорят, в прошлом году он застрелил человека.

– Так и есть.

– Вы ведь там были, да? Его поэтому арестовали и отстранили от службы?

Сабина кивнула. У нее по-прежнему стояли перед глазами те образы, и она все еще ощущала слезы, которые в тот день бежали у нее по щекам.

– Вы присутствовали на судебном процессе Снейдера?

Она снова кивнула.

– Я была главной свидетельницей.

– И что?

Все подались вперед и уставились на нее.

«Господи, какая любопытная группа!» Но Майкснер, Шёнфельд, Гомез, Мартинелли и она были точно такими же три года назад.

– Достаньте из архива дело Снейдера. Там вы можете почитать мои свидетельские показания.

– Мы уже давно это сделали бы, но у нас нет доступа к архиву.

«У меня его тогда тоже не было».

– Будьте креативными, придумайте что-нибудь.

Разочарованные, студенты откинулись назад.

– Чем сейчас занимается Снейдер? – спросила девушка с короткими светлыми волосами в первом ряду.

– Честно говоря, я не знаю. – После судебного процесса у нее не было никаких контактов со Снейдером. За все это время она ни разу его не видела, никогда не просила у него совета и раскрыла все свои дела самостоятельно.

После того как шум в аудитории утих, она снова прошлась по рядам и собрала соглашения о конфиденциальности. Затем взяла пульт управления, опустила жалюзи и включила проектор.

– Надеюсь, у вас крепкий желудок. Сейчас вы увидите фотографии с места недавнего преступления…

Через час студенты покинули аудиторию. Наверняка они сейчас направятся в столовую, чтобы выпить крепкого кофе, на большее у них аппетита точно нет. Но щадить их не было смысла. Сабина решила с самого начала отделить зерна от плевел, как Снейдер. Она выключила проектор и сложила материалы.

Когда она уже собиралась выйти из аудитории, зазвонил ее сотовый. На дисплее отобразился номер Хесса. Президент собственной персоной. Уже поступили первые жалобы на ее методы преподавания?

– Доброе утро, президент Хесс, – ответила она на звонок.

– Немез, для вас появилось новое расследование, – сразу перешел он к делу.

– Но я сейчас преподаю в академии. Вы же сами…

– Я знаю! – перебил ее Хесс. – Пара часов в академии не основная ваша деятельность.

– Главный комиссар Тимбольдт об этом знает?

– Не волнуйтесь, я его проинформирую.

– Спасибо, – пробормотала Сабина. После отстранения Снейдера новым руководителем группы по расследованию убийств в БКА стал Тимбольдт, совершив невероятный скачок по карьерной лестнице. – О чем речь?

– Вчера вечером женщина упала с лестницы в своем доме и сломала позвоночник. Недалеко отсюда, в Майнце. Ее обнаружили только сегодня утром. Вероятно, речь идет об убийстве.

«Вероятно?» Сабина молчала. Хесс над ней издевался?

– Кража со взломом и убийством?

– Мы еще не знаем.

– При всем моем уважении, но это вряд ли расследование для БКА. Разве не уголовная полиция Майнца отвечает за…

– Немез! Пока что я решаю, где и когда расследование будет вести БКА. И этот случай важен! Погибшая – доктор Катарина Хагена.

Хагена! Не очень распространенная фамилия. Сабина положила материалы на кафедру и уставилась в окно. За парковкой академии, шлагбаумом и будкой вахтера на другой стороне дороги стояло могучее здание БКА.

– Хагена! – повторила она. – Как…

– Правильно, как Анна Хагена. Погибшая – ее сестра.

Сабина сглотнула. Не только потому, что взяла группу Анны Хагены, – она знала женщину лично. Хагене было около сорока пяти, и два года назад Сабина посещала некоторые ее занятия.

А теперь сестра Анны Хагены была мертва.

– И я должна?..

– Да, черт возьми. Вы должны заняться этим делом и, если речь действительно идет об убийстве, найти мерзавца.

– Анна Хагена уже знает, что ее…

– Нет, и это ваша вторая задача: аккуратно сообщите ей о случившемся.

Харди потуже затянул ремень джинсов. Язычок пряжки вошел в последнюю дырку, не мешало бы проделать еще одну дополнительную. В очередной раз убедился, как человек меняется со временем. Хотя он набрал несколько килограммов в результате тренировок, его талия стала уже.

Он надел свою кожаную куртку и почувствовал, как она жмет в бицепсах и в груди.

– Давай проходи! – крикнул кто-то сзади.

Харди не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел в комнату. Это был голос майора Кислингера, чьи интонации он слишком хорошо знал.

– Я сказал, проходи!

– Да заткнись, – буркнул Харди.

– Что?

Однажды Харди уже потерял самообладание, тогда он сломал парню челюсть, и это стоило ему еще восемнадцати месяцев.

Харди не был идиотом, чтобы повторять ту же ошибку. Тем более в такой день, как сегодня. Поэтому он промолчал.

– Что ты сказал?

– Ничего. – Харди закатал рукава кожаной куртки и сунул руку во внутренний карман. Там лежали солнцезащитные очки. Он протер стекла своей черной футболкой и нацепил очки на коротко остриженную голову. Его когда-то светлые волосы поседели на висках, появились залысины, щеки впали, лоб и шея покрылись морщинами. Лицо пятидесятилетнего мужчины. Состарившееся, но с живым, острым взглядом. Ясным и проницательным, как никогда.

– И так красивый, – торопил его майор Кислингер. – Пошевеливайся!

Ничего не сказав, Харди прошел вперед. Ровно в восемь часов он был у окошка, где оформлялись документы на освобождение.

– Харди, дружище! – сказал толстяк за стеклом. – Ты выглядишь хреново.

– Двадцать лет рядом с тобой кого угодно изменят, – пробурчал Харди.

Толстяк просунул в щель под стеклом ручку и стопку формуляров.

– Распишись в трех местах: здесь, здесь и здесь.

Харди внимательно прочитал документы об освобождении и депозитарный отчет. Затем взял ручку и накарябал на листках «Томас (Харди) Хардковски».

– Проклятье, это недействительно, это не твое настоящее имя, – завозмущался сотрудник.

– А, верно, – буркнул Харди и перечеркнул два слова, оставив только «Харди».

– О черт! – воскликнул толстяк. – С тобой одни проблемы. Как я рад, что наконец-то от тебя избавлюсь.

– Тогда хватит болтать, лучше отдай мне мои вещи, медуза!

Толстяк просунул в щель пластиковый контейнер с жалким имуществом, которое два десятилетия пролежало в подвальном хранилище. Харди порылся пальцами в вещах: запасной ключ от «паджеро». «Интересно, у кого сейчас эта машина – если она вообще еще существует?» Ключ от входной двери. «Дома точно больше нет, его уже снесли». Старый мобильный телефон с антенной. «Размером с кирпич. Забудь!» Кулек леденцов. «Смотри-ка – английские пастилки «Роки» с мятным вкусом. Срок годности закончился девятнадцать лет назад». Старый кожаный кошелек с парой купюр. «Двести семьдесят немецких марок. Очень кстати!» К счастью, в кассе ему выплатили двенадцать тысяч триста евро. Работа на кухне себя оправдала – переработки почти каждые выходные, – и дирекция тюрьмы откладывала для него половину его доходов в виде сбережений.