Я понял – пора сдаваться. Поцелуя не избежать. Ну и последующего тоже.

Тикали часы. Бормотал за стенкой телевизор. Скрипели паркетом соседи сверху. По карнизу стучал преднощный майский дождь. Расслабленная Машка утвердила свою голову на моём плече. Разбросала волосы. Лежит за моим ухом, сереет глазами. Ресницы хлопают, как крылья дракона. Раскрасневшиеся губы, в конце концов, упокоились…

– А у тебя другие девочки были? – копнула она с ходу на штык лопаты.

Несмотря на такой беспардонный наглёж, врать не хотелось.

– Была. Одна… Ещё в десятом классе. Могло быть и больше, – вспоминаю Ленкины сосцы под футболкой.

– Ну и почему?

– Да тюфяк я. Мечтате́лый мужчина.

– Какой же ты тюфяк? Повалил меня вчера. За сиську схватил.

– Вообще-то я так не умею, – оправдывался я. – Это когда ты в комнате, кругом твои буфера.

– Что?

– Ну, эти… Бемоли! – быстро нашёлся я. – Не протиснуться. Обязательно их заденешь.

– Ага, скажи ещё, я тебя спровоцировала. Я вообще не думала о тебе, как о мужчине. Не веришь?

– Ну почему… Верю. Я и сам о тебе не думал, как о женщине, – усмехнулся я.

– Да ну тебя. Я серьёзно. С твоими талантами у тебя уже много девчонок должно было быть.

– Да нет никаких талантов, – отмахнулся я. – С теми, кто мне нравится – я робею. С иными – смелый…

– Я тебе не нравлюсь?

– Мне нравится, как ты на скрипке играешь.

– Дипломат хренов! Мне наплевать, если я тебе не нравлюсь. Зато меня всё устраивает, – прорычала Машка и отвернулась, застив своей большой спиной полмира.

– Слонышко моё, – прошептал я. Машка не расслышала. Переспрашивать не стала из вредности.

Не скажешь же ей, что меня худышки заводят. Мне нужны все эти косточки выступающие: пирамидки на плечах, за которые удобно цепляется ремешок сумочки; ключицы, рёбрышки, косточки подвздошные, скобочки на бёдрах, острые коленочки. Проблема же моя в том, что сам постоянно нравлюсь большим девушкам. Оне13 выбирают меня, смело навязывают своё общество. Своё плотоядство. Вот и наглею с ними. Распускаю руки. Получаю по мордасам. Хотел бы получать по мордасам хлёсткими маленькими ручонками – но где уж там. Язык немеет.

– Рыцарь печального дикобраза.

– Что? – буркнула Машка.

– Это я про себя. В буквальном смысле, – позлорадствовал я, но остался не расслышанным и непонятым. Ну и к счастью…

– Блин! Я ж эклеры принесла! Из консерватории! – вскричала Машка и тут же вскочила. Тахта с непривычки угрожающе заскрипела.

– Консервированные?

– Дурак, – покачала то ли головой, то ли волосами Машка. – Консерваторские! Их срочно надо съедать. Там на коробочке написано.

– Что, так прямо и написано: «съешьте нас поскорее»?

– Да, там часы указаны, в течение которых они свежие.

– А там заодно не написано, они одноразовые, и их надо съедать насовсем? Или можно потом переедать заново?

Машка не знает, как ей реагировать на меня. Смотрит на часы, охает и вскакивает окончательно. Немнущиеся чёрные юбки медленно опадают, прикрывая поддон и телесные капроновые кружева. Размашисто крутит номер на телефонном диске. Польский аппарат RWT чудом сдерживает её энергию и нажим.

– Погоди, мне надо сделать важный звонок. Насчёт Конкурса молодых исполнителей.

Заговорила на птичьем языке третьей скрипки молодёжного оркестра. Тит Яныч, у меня два сольника подготовлено. Нет, колупать14 не буду. Дворжак. Концерт для скрипки с оркестром ля минор.15 Первая часть «аллегро нон троппо». А кто завтра в курятнике16 будет? Тит Яныч, найдите, наконец, подсадного17 на сучок18! Да, этот то гундосит, то сквалыжит, а то и вовсе на полкирпича19 ниже. Каждый раз приходится на него клапана спускать20. Да-да, Тит Яныч, и Гайдн. Обязательно. Концерт для скрипки и фортепиано соль мажор.21 Но там сплошь икра22 в «аллегро модерато»! Семикромы и бискромы!23 Кстати, Тит Яныч, а кто на фортеплясах будет? Ага. Ясно.

Машка раскраснелась, глаза разгорелись: два уголька в полумраке. Вертит головой – по комнате пляшут полутени. Пальцы теребят невинную спиральку телефонного шнура. Топчет паркет – тот поскрипывает под Машкой, будто деликатно откашливается, тщетно пытаясь привлечь внимание. Трубка долго сопит Тит Янычем. Наконец, Машка вновь перехватывает у него микрофон.

– Сам Коган24 будет в жюри? Что, и Гидон Кремер25? Вот это да! И Татьяна Гринденко26? Я в экстазе! – орёт в трубку Машка.

Я заскучал. Забылся и громко выпустил газы.

Машка обернулась и зыркнула в меня пламенем из самых своих сокровенных глубин. Обожгла вихор, брови, ресницы, щетину. Запахло палёным волосом.

– Да, я вас поняла, Тит Яныч. Хорошо. Я буду к одиннадцати часам. Договорились. До свидания, Тит Яныч, – телефонный звонок завершался холодным стальным тоном.

Трубка хлопнулась об своё место.

– Ты вообще понимаешь, что ты сейчас сделал? – негодует Машка, обрушиваясь на меня всеми своими весомостями. – Ты впёрнулся в мой деловой телефонный разговор. Это мой музыкальный руководитель Тит Яныч Цигель, мне завтра на конкурсе выступать, а ты! Ты… ты испортил не только воздух, но и мою репутацию. Меня завтра забекарят за мой «экстаз»!

– Извини, Машк… Я не хотел портить тебе репутацию. Я даже воздух не особо-то хотел портить. Просто так вышло.

– У него так вышло!

– Прости, Машк, – повторил я.

– Как ты там выразился? – ярилась Машка. – Мужчина мечтателый? Это можно двояко понять. С точки зрения женщины – это мужчина с телом-мечтой. Так что не хвались. Это явно не про тебя. Даром, что спортом занимаешься!

Я пожал плечами. Это верно. К счастью, легкоатлеты – не бодибилдеры. А то бы я пугался каждый раз, когда прохожу мимо зеркала. Эх, Машка-Машка! Я-то имел в виду совсем иное…

Майор Мордатенков изваялся в центре станции метро «Ленино» первым. Достойный экземпляр бывшего советского борца вольной борьбы. Он не был ни крупным, ни высоким, ибо в своё время боролся в средних весовых категориях, зато обладал мощным торсом и толстыми ручищами, заканчивающимися внушительными пятипалыми клешнями. Облик венчала тяжелая, угрюмая и рябая ряха, один вид которой вгонял былого соперника в депрессию. Так что своё фамилие Мордатенков оправдывал на все сто двадцать процентов. Под мышкой у майора была папка для бумаг из псевдокрокодиловой кожи вечно молодого, но замученного в неволе дерматинца.

Я подкатил вторым. То есть, первым из оболтусов.

– Здрасти, Порфирий Денисович.

Майор кивнул. Посмотрел на часы. Я тоже посмотрел. На его часы. Ух, ты, «Командирские»! У оставшихся оболтусов было в запасе ещё три минуты. Это означало, что им предписано явиться следующим поездом. Иначе – кирдык: опоздают. И один всё-таки опоздал. Новобранец Мазут приехал на один состав позже. Майор обжёг его взглядом классовой… Нет, ненависти там не было. Скорее досада. Причина досады выяснилась на автобусной остановке. 151-й только что отвалил. Следующий – через двадцать минут. 3-я Радиальная – улица глухая. Обслуживается единственным маршрутом. На такси денег не было, да и не по чести. Впрочем, и самих такси тоже не наблюдалось ни возле метро, ни в отдалении.