Лес за хлебокомбинатом был, преимущественно, хвойный. Он не сразу нашел нужное дерево, около часу проходил. Выбранная им ель была средних размеров, густая. Здоровое крепкое дерево. Он долго стоял, смотрел вверх, прикидывал, на какой высоте крепить хомут. Для лазания нужны скобы. Без них нельзя. Опасно. Хорошо бы обзавестись рабочей одеждой. Смола. Переодеваться. Рабочую одежду можно оставлять в лесу в полиэтиленовом мешке на случай дождя. Работы со скворечником было не мало. Потребуются блочка. Без них не поднять ни хомут, ни стройматериалы. Вчера он звонил в леспромхоз, справлялся насчет досок. Доски были, и цена умеренная. Оставалось привезти. К концу мая, начало июня, он думал отстроиться. Осенью скворечник ни к чему. Всему свое время. Птица вьет гнездо весной. Но при чем здесь птица? Скворечник… птицы… – все связано.

В пятницу утром он выписал машину, и все – доски, хомуты, уголок – свез за хлебокомбинат; в субботу закрепил на дереве хомут, чуть не упал, хорошо был монтажный пояс. Одному плохо было наверху работать: сбросить бы все вниз и уйти домой, но уже столько сделано… Работал он с оглядкой, чтобы никто не видел. Но как, чтобы никто не видел? Не мог же он огородиться? Не частная собственность.

Тут в воскресение он как-то собрался домой, сложил инструмент, хотел слезать – внизу появился мужчина. Одет он был в штормовку, в серых из плотной ткани штанах. Лет сорок, а то и больше. Конечно, он все видел – скобы, доски…

– Ну что, мужик, интересно? – не выдержал он, заговорил вполголоса. – Скворечник строю. Забавно? Правда? Жить буду на дереве, как птица. Может, и летать научусь.

Смеялся он сам над собою, иронизировал. Мужчина прошел мимо, ничего, конечно, не слышал. В другой раз он только поднялся наверх – двое парней, лет тринадцать-пятнадцать. Они долго стояли, смотрели вверх. Наконец, один спросил:

– Мужик, ты что делаешь?

– Наблюдаю за птицами. Орнитолог я, – для пущей важности добавил он.

Вчера он смотрел телевизор. Передача была про птиц. Орнитолог выступал. Пригодилось. Парни ушли, он стал навешивать дверь.

Вот уж три недели вместо утренней прогулки он по выходным строился. Сильно уставал, приходил домой, сразу заваливался на диван. Он прекрасно понимал, что затея эта со скворечником гроша ломаного не стоит, но тем не менее строился, словно кто принуждал. «Может, я того… Больной? – спрашивал он себя. – Зачем мне все это нужно? …скворечник?»

Он торопился, и не все со скворечником получалось, как хотелось бы.

И вот, наконец, наступил день, когда он в скворечник вбил последний гвоздь и на следующий день пришел просто побыть наверху.

– Здравствуй, – подойдя к дереву, взявшись за скобу, тихо произнес он.

Он поднялся наверх, сел за стол. Все в скворечнике – стол, скамейка, полка – грубо, наспех сколочено. В скворечнике было мало места. Но для одного хватало. Он и пяти минут не просидел наверху, быстро спустился вниз, пошел домой.

Прошел месяц, он опять засобирался в лес; и, как первый раз, пробыл в скворечнике недолго. И так каждый месяц он ходил в лес,поднимался наверх.

Была уже осень, когда он опять пошел на свое заветное место за хлебокомбинат. Дверь в скворечнике была открыта. Он хорошо помнил, что закрывал ее, когда уходил. Кто-то в скворечнике был. Может, даже сейчас там. Он не знал, что и делать, возвращаться домой или залезть посмотреть. Он долго стоял, думал. Все же полез. В скворечнике никого не оказалось. Была сдвинута скамейка. Кто-то залезал. Он опять все поставил на свои места, запомнил, что где стоит, и спустился вниз.

На следующий день выпал снег и шел, не переставая, весь день. В такую погоду в лесу нечего делать. До весны.

Перед рождеством Наталья неожиданно за ужином призналась, что была в лесу, видела скворечник. Он промолчал, сделал вид, что не расслышал, не понял. Жена тоже притворилась, что ничего не говорила.

Прошли зима, весна. Наступило лето. А он все не ходил в лес, чего-то ждал. Осенью только пошел. Стояло бабье лето. Скворечник был разрушен. Сломана дверь. Сорвана крыша. Целой оставалась скамейка, пол… и он полез наверх. Какая-то большая серая птица пролетела у самых ног. Он залез и сразу спустился. В одиннадцать был футбол. Через двадцать минут. Он хотел успеть.

На следующий год летом он опять пошел на свое место за хлебокомбинат. От скворечника почти ничего не осталось – висело несколько досок от пола, хомут, уголки… Он поднялся на две скобы и сразу спустился. Ни к чему было забираться наверх. Он был уже наверху, сидел, когда все было цело. Год он пропусил, не ходил, не смотрел скворечник. А когда на следующий год пришел, остались только скобы и хомут. Он чуть тогда не упал, когда крепил хомут.

      Стерва

                                                                        Около двадцати лет он развозил хлеб на хлебокомбинате; на шесть лет меньше пекла хлеб Чуркина Людмила Петровна, иначе – Лидушка, как все ласково звали ее. Девчонкой она пришла на хлебокомбинат, девятнадцати лет. Он уже работал, отслужил в армии, время было заводить семью. Двадцать шесть лет – чего еще ждать? Была девушка.

Лидушка была не дурна собой, хорошо сложена, большие серые глаза… смазливое приятное личико с аккуратным кошачьим носиком. Ярко накрашенные губки. Без помады Лидушка не появлялась на людях. Он сразу проникся симпатией к новенькой. Лидушка была чем-то огорчена, ходила грустная. Он не мог не подойти, не заговорить: жалко было смотреть. Он хотел встретиться. Лидушка была не против, но прийти не обещала. Около часу он тогда провел, прождал в парке – она так и не пришла. Насильно мил не будешь.

Скоро он женился, стало не до Лидушки. У нее тоже уже была семья. Шли годы. Лидушка выпивала, не раз приходила на работу с похмелья. С мужем она развелась. У нее было двое детей. Конечно, нелегко одной с детьми, он понимал; но зачем пить, усугублять и без того незавидное положение. Он втайне даже рад был, что Лидушка тогда не пришла на свидание: женщина она оказалась ненадежная. Лидушка работала на тестомешалке. Заработок небольшой. И, когда уборщица уходила на больничный или была в отпуске, Лидушка мыла пол, подрабатывала. Ей перевалило уже за тридцать. Женщина она была симпатичная, от мужчин отбоя не было. Лидушка не терялась. Она крутила с Семеновым, сварщиком, с Потаповым. С Женькой у нее был роман. Конечно, были у нее и еще мужчины.

Так уж получилось, что в сорок лет он остался один, без семьи. Жена с детьми уехала в Пензу к родителям и там вышла замуж. Сорок лет – еще не старость. Он думал жениться. Мужчина он был видный, не урод какой.

У Лидушки появился сожитель, Антонов Виктор Петрович, сварщик с водоканала. Ему было около пятидесяти. Мужчина – самостоятельный; только вот лицо лошадиное – длинное, с мощной нижней челюстью. Странными были у них отношения. Жили они порознь. Только, когда Лидушка разрешала, он оставался у нее ночевать. Антонов через день приходил на хлебокомбинат, приносил Лидушке дорогих сигарет, конфет; после работы провожал домой. Лидушка как должное принимала его ухаживания.

Как получилось и когда он стал думать о Лидушке, искать с нею встреч, было для него загадкой. Кто она такая? Пьяница. Шлюха. Она сильно постарела за последнее время. Да и было от чего. Эта безалаберная ее жизнь –не красила; двое детей: одеть, обуть, накормить надо. Самой надо одеться. Отец больной. Не позавидуешь.

В обеденный перерыв в слесарной мастерской собирались любители домино, в основном – шофера; и Лидушка была с ними, тоже играла. Она все больше играла в паре с Семеновым. Они были под стать друг другу: оба любили выпить, поматериться. Лидушка как всегда была с накрашенными губами. Она все ерзала, крутила задом, не могла спокойно сидеть. «И она тебе такая нравится? Нужна? – спрашивал он себя. – …без зубов. Вульгарна. Может, потому и нравится, что без зубов и вульгарна, – он шутил. – Ты уже был женат на такой, и что из этого получилось… Забыл? Опять на приключения потянуло?»