Сделав вылазку в баню и оставшись довольной опытом, я решила отдохнуть, заняться своими ранами, а затем уснуть. За моим столом на стуле расположился Неар.

Вернее, сначала я не поняла, кто это. Он сидел, сложив руки и опустив на глаза капюшон знакомой мне альтмерской мантии.

— Ты заставила меня задуматься.

Неар вызывал у меня легкое смещение чувства реальности, я молчала.

— Давай-ка я расскажу тебе о себе, — добавил он, поднимая на меня синие глаза.

«В принципе, я не против, но только зачем?» И немедленно вспомнила, как он покинул меня в Храме Повелителя Облаков, немного рассердилась, и это привело меня в чувство.

Неар улыбнулся, опустив голову:

— Банный листик. У тебя на носу, — он тихо рассмеялся.

Я сердито сняла с лица досадную помеху и села на кровать, скрестив руки:

— Объяснись. Зачем ты телепортировался ко мне. Я уже не спрашиваю, как тебе это удалось…

— Данмерская магия свитков, — ответил он. — Что тебе обо мне известно?

— О котором?

— Именно о том, кого ты зовешь Неаром.

А я сочиняла во время создания персонажей предысторию — иначе было неинтересно. Я из тех, кто играл ради сюжета и лора.

— Ты воспитывался в аргонианском племени. Беглый раб нашел тебя при побеге. Он стал твоим отцом. С детства ты знал о рабстве всё и входит в тайную группировку по освобождению зверолюдей. В Киродииле ты со своим отрядом напал на данмеров, которые перевозили тайком через границу в Морровинд аргонианских детей-подростков. Но за вами увязался имперский патруль. Ты и двое твоих названных братьев-близнецов остались его отвлекать. В процессе тебя поймали, ящерам удалось бежать. Позже они пытались тебя вызволить, но не успели, тайный отряд Клинков перевез тебя в Сейда Нин. Там получил напутствие в Балмору. Учиться у Клинка казалось позорным, но выхода не оставалось. Проклятущий Косадес знал всё о твоем племени, и от твоего поведения зависело их благополучие. Так ты и пошел путем пророчества…

Неар смотрел на меня с удивлением:

— Поразительно слышать из уст почти незнакомки собственную историю. Но это значит, мне будет проще рассказать и кое-что еще.

— Прости, не то, чтобы я против, но зачем… Зачем тебе это?

Неар откинулся на спинку и посмотрел в потолок:

— Я хочу тебя понять. И себя. И кое-что еще. Буду благодарен, если ты позволишь.

— Рассказывай.

— Сейчас я уже не отличаю себя от Неревара. Со временем выполнения пророчеств я узнавал слишком много, моя личность ломалась, воспоминания оживали в душе, и я постепенно вспомнил всё с невероятной ясностью. Официально принято считать, что я победил зло. Но… на самом деле, это не совсем так, — он зачем-то прикусил нижнюю губу, снова с сомнением посмотрел на меня. — Мы с Ворином были знакомы еще мальчишками. Ты ведь знаешь его?

Я кивнула:

— Конечно. Главный злодей твоей жизни.

— Всё наоборот. Я — его главный злодей… Он был старше меня, но со временем эта разница стерлась. Даже внешне были похожи, как братья, и часто шутили над незнакомыми людьми, говоря, что так и есть. Никому, клянусь, я не доверял так, как ему. Даже Альмалексии.

Он медленно произнес это имя, и оно прозвучало сухо, неестественно. Впервые его глаза показались мне настолько холодными. Так бывает, если что-то до самого донышка высасывает… нет, не жизнь и даже не надежду, а саму способность страдать от одиночества и требовать хоть к кому-то привязываться.

— Я оставил его в тот роковой день на Красной Горе одного, с самыми верными подданными. Их было семь человек — прекрасно обученных и образованных аристократов нашего рода, которым можно доверять. «Вы чувствуете это?» — спросил он тихо, кивнув в сторону дверей, где спало и сочилось нечестивой мощью дьявольское сердце. «Да, — ответил ему я. — На дне его могущества плещется боль. Сердце Лорхана отравлено убийством. Святотатственно, глупо и опасно держать подобный артефакт рядом и уж тем более — как-то использовать». «В голове не укладывается концепция, — добавил он, сжав губы. — Но это мы с вами чувствуем, Неревар. И вы знаете, почему». Да, мы оба готовились к тому, что придется иметь дело с Сердцем, и долго молились Азуре о крепости духа. «Я обрекаю вас на страшное испытание, мой друг, — выговорил я. — Но клянусь, я вернусь с добрыми новостями». Ворин Дагот посмотрел мне в лицо… нет, не с сомнением, а, как показалось, напряженно. Будто он сдерживает слова. Я знал их еще до того, как он выговорил: «Это ошибка, — с горячностью в черных глазах сказал он. — Альмалексия…». «Не начинайте», — вздохнул я. «Нет, я скажу это на пороге того, как вы выразились страшного испытания. Я скажу это именно теперь, и вы меня выслушаете. Альмалексия змея. Сначала она забрала у вас ваш народ. Да-да, друг мой, это так, не хмурьтесь! Затем она забрала вашего соратника, верного Вивека. Она никогда не простит вам, неужели не понятно? Она не простит вам свое поражение в той битве. Ведь вы разгромили ее армию!» Я позволил себе ласковую улыбку: «Ворин, вы ревнуете, и мне это почти лестно. Битва, о которой вы столь не вовремя вспомнили, имела место невероятно давно. Верно, мы с моей супругой охладели друг к другу, но… она и Вивек? Уму непостижимо. Мы обсудим это позже. Сейчас есть дела, куда важнее сердечных». «Не говорите ей, — твердил он, — о сердце. Не говорите, каковы ваши планы. Я предлагаю вам уничтожить его вместе». Это вызвало во мне гнев: «Нет. Я тысячу раз повторял, что это бесчестно по отношению к моим друзьям». Ворин поднял подбородок, несколько секунд он казался словно бы окаменевшим. Наконец, он выговорил: «Будь по-вашему, лорд Неревар, я покоряюсь». Я обнял его и горячо пообещал вернуться. Я сказал, что ему не придется долго меня ждать, и что Сердце обязательно будет уничтожено. Ворин, как мне показалось, успокоился. Он был вспыльчивее меня, более гордый, непреклонный, воспитанный нашими отцами о понятиях чести. Он и Сота Сил всегда были моими наставниками. Но, если хитрый и миролюбивый Сил, точно ребенок, учил простоте могущества и временами витал в облаках, то Ворин учил меня доблести, — голос Неара дрогнул. — Он учил меня настаивать на своем, самопожертвованию, умению принимать сильные решения. Альмалексию он всегда терпеть не мог. На наше с ней венчание он пришел под самый конец. Подчеркнуто в черных доспехах траура. Я не обиделся, зная его упрямство… Но, боги, боги! Насколько он был прав…

Словно запутавшись в своих мыслях, Неар замолчал, и я не мешала этому молчанию. Аккуратно сняв с волос полотенце, я ждала продолжения истории или ее конца. Данмер улыбнулся мне:

— Ты умеешь слушать.

— Люди вокруг меня всегда жили интересной жизнью, а я как бы скромный наблюдатель, коллекционер человеческих душ, — и постаралась, чтобы моя улыбка была не слишком горькой.

Чем больше он рассказывал мне, тем дальше и одновременно ближе казался. Но даже думать об этом в тесном воздухе становилось опасно, я вполне могла разреветься, например.

— Шей, я рассказал это для того, чтобы ты знала, почему я оставил стеречь Сердце Лорхана именно Ворина Дагота. Я мог поручиться за него своей душой. И сейчас, когда я читаю, что он польстился на артефакт, мне печально и смешно. В Вивеке до сих используют свитки с благословением АльмСиВи. Сжечь бы их все или, как минимум, переименовать. Дагот Ур не предал меня. Я предал его.

Мне показалось, я могу вклиниться в повествование, и осторожно спросила:

— От кого ты оставил стеречь Ура Сердце? Двемеры же к тому времени исчезли.

— А как ты думаешь? — с ироничной скорбностью и лукавым прищуром он склонил голову. — От остальных домов Морровинда.

— То есть?

— Такова сила сердца Лорхана. Она соблазнительна и могущественна, не каждый увидит в ней опасность. Ее видел я и Ворин. Как мне казалось, увидит, как минимум, Альма, не говоря о Сота Силе. Вивек прагматичен, но я думал, что могу взять под контроль его мнение. Более никому я не мог доверять. Люди шестого благословенного дома, да почтит их в памяти Мефала, были строго обучены своим господином, и то — подле Ура остались только самые доверенные.