Я, разумеется, не подумала идти в магазин. День был солнечный, ветреный, искрился инеем и пестрел осенней листвой. Сначала я дошла до угла широкой улицы, где в стене торчала металлическая вывеска кузницы. Затем увидела раскинувшуюся речку, горбатые мостики с крышами и колокольчиками. Я решила, не сворачивая, гулять вдоль набережной. Кузня была приметным знаком для поворота к гостинице. Я чувствовала, что способна неплохо ориентироваться.

На мосту какая-то старушка торговала выпечкой, и я взяла булочку для кормления речных уток. Потом неспешно прогуливалась вдоль реки, пряча лицо от ветра в складки широкого шарфа. Минут, наверное, пятнадцать, я была счастлива, как когда-то раньше. Я пожалела, что не взяла хотя бы маленький блокнот с карандашом.

С Элионом я научилась быть немного параноиком, поэтому заметила за собой слежку. Вообще-то, предполагаемый преследователь просто двигался чуть позади меня, подобно еще некоторым прохожим. Но он шел, не отставая и дольше всех.

Я развернулась и пошла ему навстречу. Обычно это немного деморализует шпиона. Среди бела дня и при таком количестве народа нападать неразумно. Зря я так думала, наученная цивилизованным и зажатым миром родного социума…

Не знаю, что было раньше — вскрик женщины рядом или блеснувший на солнце клинок. Я всегда считала себя нервной — реакция быстрая, но судорожная и неконтролируемая.

— За лорда Дагона! — взревел незнакомец, на котором волшебным образом появились доспехи.

Мое тело действовало отдельно от меня. Не помню, куда я ткнула клинком, как двигалась, всё стерлось в кровавой пелене. Знаю только, что была очень быстрой. Неуклюжей, но маневренной. Меня ранили, кажется, но я сначала не заметила. Когда упавший навзничь передо мной человек стал истекать кровью, я уронила меч, села рядом и, пытаясь зажать колотую рану на его шее руками, позвала лекаря. Громко, властно и строго, хотя от сердцебиения в глазах темнело. Затем поняла, что левая рука отчего-то плохо слушается, край моей осенней мантии залит чем-то холодным. Я еще подумала — странно, он же лежит, как кровь с него течет на меня? Абсурдные мысли. Абсолютно белый, конвульсивно дергающийся, совсем молодой еще парень смотрел в душу прозрачными, голубыми глазами. Я неистово сильно хотела сохранить ему жизнь…

Стражники отволокли меня назад, я успела взять свой меч, сказать, что я из Клинков, но со мной были довольно бережны, а вот моему незадачливому противнику никто помогать не собирался. Я зачем-то повторяла, что он тяжело ранен, и ему нужна помощь, но услышала, как один из стражников пробормотал:

— Трупу только могила в помощь.

Я разъярилась, крикнула, что он еще жив, и что человеческое достоинство не должно быть унижено пренебрежением к смертельно раненому. Именно так и выразилась — сама удивилась. Причем, это, кажется, подействовало.

О наличии у себя раны мне стало ясно на полпути в казармы стражи. Словно что-то тугое, неудобное стискивало руку выше локтя, при этом болело ребро. Лезвие его клинка прошлось и по левому боку. Я думала, что всё несерьезно, так как не чувствовала ни боли, ни особенных трудностей при передвижении. Когда меня торопливо и осторожно стали вытаскивать на носилках из кареты, впору было смеяться. Кто-то что-то сказал про сильную кровопотерю.

— Эй, сударыня, — стражник из темных эльфов с жгуче-черными глазами впивался в мое лицо, — не вздумайте умирать.

«Умирать? Кто это тут умирать собрался? Уж точно не я».

Но вместо того, чтобы ответить стражнику вслух, потеряла сознание. Разумеется, параллельно я наивно думала, как скрыть этот случай от Элиона. При мысли о его гневе у меня заранее начиналась мигрень.

***

И когда я пришла в себя, мне было очень плохо. И рука болела и, вообще, вся левая половина тела. Голова казалась чугунной, едва поворачивалась, организм вдруг стал слабым и донельзя немощным. Закатное солнышко светило в тесную комнатушку незнакомого мне места. На тумбочке я увидела свое удостоверение, меч, какие-то окровавленные тряпки, полупустые пузырьки, от которых воняло спиртом на основе ореха черного дерева — напоминает сильно концентрированный шоколадный ликер. На полу был тазик с розовой водой, катушка ниток и иглы. Пол поскрипывал от того, что кто-то прохаживался из стороны в сторону. Я заставила себя перевести взгляд вперед, и увидела Элиона — злого, как никогда. На лоб мне легла сухая ладошка, незнакомый женский голос произнес:

— Жара больше нет, я же говорила, что он будет кратковременный. Девушка очень вынослива, умеет драться за жизнь, — это она так подбадривала и пыталась сгладить атмосферу. Но меня сейчас волновало только одно:

— Тот, кто на меня напал… Он жив? Вы не знаете?

Элион на пяточках развернулся, и мне показалось, что больше всего на свете он желает моей смерти — это отчетливо виделось на жутко переменившемся лице.

— Он жив. И я буду молиться богам, чтобы всё оставшееся жалкое существование свое он провел, не имея способности двигать головой!

— Юноша, немедленно прекратите шуметь, вы находитесь в графской лекарской клинике, в конце концов. Здесь стены тонкие, а больные беспокойные.

— Да, прошу прощения, — сухо произнес он без тени раскаяния и глядя на меня. Затем резко вышел.

Это пока волновало меньше, чем тот факт, что парень жив. При одной мысли об убийстве, земля колебалась под ногами.

«Но ты ведь намеревалась именно лишить его жизни, верно?» — безжалостно, но очень тихо прошептал внутренний голос.

— Вы должны бы оставаться тут дольше, но ваш друг… сказал, что вы намерены продолжить лечение дома. Это так? — вежливо спросила целительница.

— Да, — безжизненно проронила я.

— Пока вы были без сознания, он провел у вашей постели всё время и чутко следил за тем, что я делаю. Должно быть, вы очень дороги ему.

— Как сама жизнь, — не меняя тона, спокойно произнесла я.

«Подозреваю, это выглядело страшно трогательно, если не знать, что он беспокоиться не за меня, а за то, что если меня не станет, он погибнет… Сплошная романтика, как ни крути».

Вообще-то, это было немного обидно. Да, конечно, мне не следовало гулять одной по городу. Но зато я не сбежала, смогла дать отпор. Для начинающего владельца меча очень неплохо, разве нет?

Но, конечно, всё это детский лепет… Я страшно сглупила. Выслушивать нотации Элиона казалось смерти подобным.

Их не последовало. Он, молча, взял меня на руки и отнес к наемному экипажу, когда я была одета и готова к транспортировке. Элион показался мне чрезвычайно спокойным, словно немного прибитым.

Он сел напротив меня, капюшон на голове мешал видеть его взгляд, но я не сильно старалась. Наконец, когда стало ясно, что эльф намерен терзать меня молчанием, я спокойно заговорила.

— Прости. Руководствуясь детским эгоизмом, я пренебрегла безопасностью тебя и всей операции, это никуда не годится. Обещаю, не покину убежище темного братства и ногой.

Молчание.

Я не знала, что еще сказать, и только вздохнула.

— Ты успела показать мне свою решительность, упрямство и силу воли в чрезвычайных обстоятельствах. Я понимаю, что иначе ты не могла действовать.

«Кто этот парень и куда он дел Элиона?»

— Но ты и впрямь ребенок. Слабый и безответственный, — продолжал альтмер, глядя в окно. — Ты думаешь, мир делится на две стороны — плохую и хорошую. Но мы все умираем одинаковыми, теперь ты понимаешь. Мы все умираем очищенными от лжи, и вдруг оказывается, что нет зла и добра. Истина заключается в том, что я убийца, а ты нет. Но это лишь различие в строении разума. Как различие между орлом и горлицей. И тому и другому найдется место в мире, всё равновесно. Ты не рождена, чтобы поднимать на кого-то оружие, а я не рожден, чтобы… — он дернул в сторону головой, произнес тише: — Да, как будто ты, вообще, способна понять.

Мне неожиданно захотелось рассказать ему, как инстинкты вместо того, чтобы обратить меня в бегство, повелели сражаться. Захотелось сказать, что ярость лишила меня даже способности испытывать боль. Рассказать ему, что у меня не было в те секунды намерения защищаться. Только уничтожить цель. Но всё это ощущалось тяжелым комом где-то в желудке, и произнести ничего я не смогла, оставшись неподвижной.