Лишенные свободы и крови, заточенные узники собственного господина, они сначала пытались выбраться – Элион видел, как изуродована поверхность двери изнутри. Но заклятие могло отпереть ее лишь снаружи. Айлейдская магия убивала любого, кто пытался взломать руну – эльф видел костяной алтарь в противоположной стене пустого зала, четырнадцать черепов украшали его.

Если тут и обитали безумцы, они тихие, смирившиеся со своим горем. По всей видимости, каждый из живых мертвецов ушел глубоко в себя, и простор внутреннего мира заменил им простор реального, который теперь был им недоступен.

Элион редко испытывал сострадание, а сейчас он испытал одновременно ужас и благоговение перед этими законсервированными душами.

Стараясь не тревожить их, альтмер прошел мимо писаря в следующее помещение. Всё так же – тихо, сумеречно, тепло и чисто. Застывшими изваяниями в молитвенных позах сидели несколько фигур вдоль коридора. Глаза их открыты, но видят не реальный мир.

Элион неожиданно понял, что даже без заклятия невидимости они не заметили бы его. Глубокое медитативное погружение в себя, бегство в бездну способно однажды зайти слишком далеко. Особенно, если ты маг. Иногда ты бежишь так глубоко, что за тобой рушатся все мосты. Может, эти айлейды и живы, но разум их далек теперь от тел.

Испытывая странное почтение перед ними, альтмер прошел дальше, пока не увидел нечто, вроде главного кабинета. Он освещался тусклыми отблесками одного камня Варла, который лежал на столе, по всей видимости, не способный найти в этом месте себе применения. Перед пустой трибуной стоял лич. Элион никогда не видел такого. Он знал, что дух такой нежити не способен быть безмятежным, а потому благословенное погружение в себя бедняге, в принципе, недоступно. Мертвец не заметил его, но мощная аура темной магии заставила эльфа замереть на пороге кабинета.

Лич был высок, совершенно лыс, неожиданно гладкая кожа его лица напоминала мне чем-то морды гулей из игры fallout, либо молодого человека, больного сифилисом. Он вяло поднимал темные руки – кости, обтянутые кожей. Из горла его вырывалось хриплое на айлейдском наречии:

- Умирая, прокричу. Умирая, прошепчу. Ожидание – вечная молитва. Молитва – вечная покорность. Покорность ведет к пред-смерти. Единственное имя спасет нас. Сияющее имя спасет нас. Тир, правитель Авалона, услышь молитвы детей и коснись дланями драгоценного света. Умирая, мы кричим. Умирая, мы прошепчем. Ожидание – вечная мука. Мука закаляет бессмертный дух. И дух тот становится черен… - он склонился в поясе медленно, с достоинством.

Элион видел ключ на его поясе. Он протянул руку к нему, чтобы изучить, нет ли на предмете охранных чар. Их не было, препятствием являлся лишь сам лич. Хотя и погруженный в бесконечные песни и молитвы, он сохранял бдительность своего рассудка.

Пришлось долго ждать, прежде, чем лич замер и начал что-то неразборчиво шептать себе под нос. Элион бесшумно крался к нему вдоль стены. Он сроднился с пылью помещения, с молчанием мрамора, с вечным покоем и тишиной. Лич не услышал его. Но когда ключ оказался у Элиона в руке, он слепо посмотрел перед собой. Взглянул в сторону коридора:

- Ты ли – то, что обещано нам чудовищным злом на исходе наших снов?

Он попятился, пока не уперся спиной в стену. Отчего-то он не мог заставить себя произнести личу ни слова, будто это что-то навсегда разрушит в его умиротворенном покое, насколько он, вообще, возможен.

В другое время за то, чтобы поговорить с айлейдом он отдал бы всё, что у него есть. Элиону хотелось оживить их, восстановить Авалон… Но ужас сковывал его при мысли, что сейчас он варварски разобьет смирение лича.

«Нет-нет. Сначала я должен запустить генератор, влить жизнь в Авалон. Быть может, это что-то переменит…».

Элион ожидал, что на него набросится толпа вампиров, если кто-то его заметит. Он готовился к битве, ожидал привычной ему обстановки опасности, но столкнулся с чем-то для себя похуже.

Он вернулся ко мне словно бы потерянный и глубоко задумчивый без единой царапины и раны, не испытав ни боли, ни страха. И всё-таки… я чувствовала, что он страшно ранен. Всё-таки ему было больно. Глядя на меня или опуская взор вниз, он словно бы спрашивал себя единственное и безликое «Почему?»

- Почему этих ученых, исследователей, волшебников… ждала такая жестокая кара? Почему Авалон умер?

- Во время боевых действий все наземные города айлейдов были уничтожены, - напомнила ему, нехотя, я. – Остались только склепы и подземные станции, предназначенные для работы с мертвыми и занятий высокой магией. Эти станции сложнее разрушить, и они прекрасно охранялись. Во время падения одного из таких городов, видимо, Авалон потрясло землетрясение. Ты видел, сколько там замурованных дверей и следов обвалов?

Элион потерянно кивнул:

- Война. Это всё война. Смотри, - он вытащил из кармана сияющий, прохладный камень. – Это кристалл Варла. Только они знали, как эти камни сюда попали. Использовали их, как зарядные станции для всех городов. Во имя защиты каждый камень Варла располагался под землей и отлично охранялся. Посмотри сейчас на Киродиил! – вырвалось у него почти с отчаянием. – Что осталось от великой цивилизации? Они сами себя уничтожили… За большую гордость проклятые аэдра покарали их. Но Меридия сохранила жизнь Умарилу Неоперенному. Ты говорила, он восстанет?

- Да.

- И тот, кто найдет доспехи Крестоносца, победит его с помощью аэдрической силы?

- Да.

- Значит, я первым найду доспехи и уничтожу их.

- Элион…

- Пошли.

- Элион, айлейдов больше нет. Это страшно и больно, но, - я схватила его за плечи удерживая на месте и стараясь поймать его взгляд. – Сейчас другое время. Киродиил принадлежит людям. Умарил задумал уничтожить расу людей, всю нацию, как Дагон. Это месть, и она не вернет погибших, не вернет историю.

- Но, возможно, покарает богов и свергнет с небес Талоса, если он, вообще, действительно бог, в чём лично я страшно сомневаюсь!

- И потом однажды какой-нибудь мальчик, выживший после кровавой бойни, которую устроит Умарил, вырастет, чтобы найти тебя и убить затем каждого альтмера! Круг мести, который поставит целую нацию на край гибели – ты действительно этого хочешь?

- Люди не думали об этом, когда, воспользовавшись политическим расколом, устроили восстание с помощью айлейдской же аристократии! Они не думали…

- Они были полны ненависти и боли.

- Ты ничего не знаешь о том, как содержали рабов и почему, а я знаю… С аргонианами и каджитами люди позволяли себе обращаться намного хуже. Это лицемерие!

- Тогда надо было позволить Дагону уничтожить мир. Ведь я видела, как ты стремился спасти людские души из Обливиона. Я знаю, что ты не станешь убивать тех, кто не виноват в ошибках прошлого других людей, - я так крепко сжимала его плечи, что мне казалось странным, почему Элион не спешит вырваться. Он посмотрел на меня обессиленно.

- Я завидую тебе. Ты мыслишь разумно. Твое сердце, как путеводная звезда, вроде Силенума, которая сверкает на небосклоне даже в бури, показывая морякам спасительное направление. И, благодаря этому, я не сверну с пути. Будь со мной, Шей.

- Это… ну… - я отступила на шаг назад, опустив глаза. – Я же, вроде, сказала, что пойду с тобой к бухте… Сейчас же я рядом, верно?

Элион усмехнулся и потрепал меня по голове:

- Была бы причина для смущения. Выглядишь, как ребенок.

Он прошел к мраморной плите и приложил кольцо ключа к ней. Руны стали блекнуть, мерцающая паутинка расползалась по поверхности камня, освобождая его, и он медленно поплыл вниз, открывая путь.

Идти нам пришлось довольно долго, лестница и не думала заканчиваться. Кажется, мне удалось привести Элиона в более спокойное состояние. Он доверял мне теперь и позволял манипулировать его настроением, если замечал, что эмоции становятся деструктивны. Это негласное понимание было лишь одной из многих объединяющих нас вещей.

Я вспоминала нашу с ним поездку к Шпилю Фросткрег, посиделки в тавернах, прогулки. Сколько уже времени я не отхожу от него ни на шаг, но не устаю от него?