- Всё так, как ты сказала, - пробормотал Элион, листая дневник. - Узнаю своего брата. Пока я буду в катакомбах, оставайся тут.

- Тебе в любом случае придется вернуться. Смерть Растиери откроет печать портала, который ведет на ярус ниже комнаты учеников. В кабинете отца лежит его личный посох, амулет и ключ от Налонвина - это руины, которые ведут к белой башне.

Элион отложил в сторону дневник. Взяв меч в обе руки, он шагнул вперед, разрубая воздух по вертикали, затем описал клинком линию вокруг своей головы, делая круговой замах и рассекая невидимое препятствие по диагонали. Он был бесшумен, взгляд серьезный и сосредоточенный.

- Он легче, и на нём прекрасные чары. Не думал, что добуду постоянную замену драконьему фламбергу. Нужно найти информацию о материале. Будь здесь, Шей, - он повернулся ко мне спиной почти легкомысленно, не желая прощаться, словно упокаивать души своего брата и отца было для него делом обыденным.

Нет, он не скрывал эмоции. Элион жесток в плане личных взаимоотношений. Для него родственники умерли в тот момент, когда его сдали в Алинорское министерство правды, где из него выпытывали информацию о его друге. Он не выдал Нереварина, впрочем, не подозревая о том, с кем имеет дело. Замученного эльфа выбросили в море, рассчитывая, что юноша умрет, но за этим следила каджитская семья, которая стала его настоящей родней впоследствии.

В общем, отправляясь убить отца и брата, Элион испытывал своеобразный душевный подъем, лишенный всякого злорадства. Скорее, облегчение от возможности поставить точку в страшно тягомотном, длинном деле.

Повозившись немного с руной на двери, он аккуратно приложил к мраморной поверхности ладонь и тут же ее одернул. Нахмурившись, упрямо поджав губы, он толкнул каменную плиту и вытащил меч из ножен. Почти немедленно ему пришлось отсечь голову призраку, который надвигался на него плотным облаком черного тумана. Его противник стек по стене эктоплазмой, но некоторое время Элион не мог прийти в себя. Эта нежить имеет свойство влиять на саму атмосферу помещения.

Лед впитался в каждую щербинку каменных, трупно-белых стен узкого коридора, сам воздух в котором казался пронизанным морозной солью - он до боли щипался в носу, дышать им было мучительно, словно легкие наполняются льдистой, острой крошкой. Сквозняк этого места жил собственной жизнью, касался кожи шершавым, колючим языком. Головокружительно крутая, узкая лесенка, стиснутая с обеих сторон стенами вела в нутро бездны.

Элион, стараясь не поскользнуться на старых костях, пошел вниз.

- Ga-atashti mana-a-ka, - громовый голос под стрельчатым сводом потолка своим объёмным, звучным тембром, казалось, коснулся загривка.

- Ga-atashti mana-a-ka! Abbalon!

Гулкий возглас с нечеловеческой, мучительной истерикой пронзил воздух. Элион крался мимо полусгнившего лича. Вместо волос ошметки пакли. Создавалось впечатление, что он вырывал их у себя. Черная яма вместо носа, отрезанные губы и щеки обнажили уродливую, страшную улыбку. Когда лич говорил, было видно, как работают полустертые голосовые связки, едва прикрытые тряпичными ошметками обвислой кожи. Глаза давно впали, веки ссохлись и уже не опускались. Глазные яблоки превратились в уголья, но как-то держались в рваных проемах, полыхая в темноте мутно-голубоватым свечением, в котором чувствовался голод. Слишком глубоко осмысленный, бессмертный голод хаоса, Ситиса, что рожден быть первым и он же - последним.

Лич совершенно бесшумно парил над полом, причитая и бормоча что-то. Элион знал - это не айлейдский, и даже не древне-данмерский, а какой-то иной праязык, на котором начинали свои песни первые из диких эльфов. Судя по интонации, лич горестно проклинал Авалон, ненависть источила его сердце, став почти материальной.

Элион, стараясь не смотреть на нежить, замер в углу зала. Он напоминал сам в тот момент скульптуру или интерьер предмета по своей невозмутимости. С левой ладони скользнула искорка заклятия. Лич взметнулся к потолку, заверещал. И в этом крике недоуменной радости, ликования было больше, чем боли. Словно любой противник для него ближе всякого друга.

Он всем корпусом повернулся на эльфа, его пылающий, чудовищный силуэт освещал небольшой зал, в конце которого снова была лесенка вниз. Элион плавно ушел от проклятия, сорвавшегося с посоха лича, закрываясь защитными чарами, а затем, став невидимым, бесшумно скользнул нежити за спину. Голова нежити отскочила от плеч, словно там ей показалось слишком горячо. Но еще раньше, чем кости рухнули на пол, его тело развеялось вонючим пеплом.

Элион приблизился к лестнице и снова шагнул в узкую, дышащую холодом, тьму. Пространство полнилось звуками. Каждый из личей от одиночества и могущества сошел с ума. По все видимости, они не могли убить друг друга и слишком быстро теряли рассудок, становясь пленниками своей бессмысленной силы, убивающей их изнутри. Один из личей увидел Элиона, но не препятствовал, когда эльф попытался его убить. Другой всё время выкрикивал:

- Nalonvin ted na Anteriori Abbalon. Gesh-na-a Tir! Tir beleme te… Beleme. Ma nare?!

- Nare, - произнес он ровно, узнавая отголоски айлейдского языка в наречии призрака. Попытался спросить, удерживая в руке меч, кто такой Тир. Ибо слова лича приблизительно переводились: “Налонвин положит твои ноги к уступам Авалона. Преклоняйся (остерегайся?) Тира. Тир тебя съест (голоден)”.

Но вместо ответа лич исторг из своей гнилой глотки черную, едкую жижу, которая с шипением расплескалась по мраморному полу.

- Ga-atashti mana-a-ka… - пробулькал сдавленно мертвец и клацнул зубами.

Элион поспешно отошел назад и едва успел уйти от удара клинком второго лича. Третья совершенно бесшумная тварь с горящими глазами выползала из проема. По стенам с противным стрекотом поползли черные пауки.

Элион опустил меч, вложил его в ножны. Насекомые подбирались к мантии, три лича встали в ровный треугольник вокруг своей жертвы. Их глаза с хищностью вцепившейся в тебя смерти смотрели на его лицо. Они клацали челюстями и постукивали по полу посохами. Ладони эльфа вспыхнули белым пламенем, он развел их в стороны и стал кружиться вокруг своей оси. Ни на доли секунды нельзя было поддаться чарам личей. Теперь ему казалось, что он видит их всюду. Нежить обступала Элиона. Пауки вскарабкались по мантии, он чувствовал их лапы на своих плечах. Холодные, маленькие, острые зубы коснулись шеи. Стук посохов о пол всё громче, заклятие кажется бесконечным. Наконец, с мучительным стоном Элион отпускает пламя с кончиков пальцев. Шипящей, разгневанной, добела раскаленной волной оно скатывается по его силуэту к полу, перекидывается с одного пака на другого, яростно лижет острыми язычками нежить. Элион успел закрыться двойным сильным щитом, чтобы огонь не задел его самого. На мгновение делается так ярко, что глазам больно. Сделав над собой усилие, он с ревом обрушил клинок на голову одного из лича. Элиона отнесло к стене - горящий мертвец попытался его парализовать. Мышцы стали медленно каменеть. Эльф, будучи не в силах пошевелиться, наблюдал сквозь резь в глазах, как на него надвигается около семи личей. Они сгорали, обступая его, на грудь ему падали кости, черная, вонючая смола капала на капюшон. Он почувствовал, как чей-то зачарованный кинжал пронзает грудную клетку.

Когда сгоревшая нежить осыпалась на него пеплом, он еще какое-то время истекал кровью, пытаясь вернуть себе способность двигаться. Боль захватила тело паралитическим ядом. Нескоро, но ему удалось вытащить из своей груди нож. Он не умер, Элиона непросто убить даже зачарованным оружием, но боль он чувствовал и знал, что к ней невозможно привыкнуть.

Закашлявшись густой, черной кровью, эльф поднялся на одно колено. Через пазухи в деснах сами собой бесконтрольно прорезаются клыки. Сквозь кожу на лице стала проступать темная сетка сосудов, глаза приобрели оттенок молока, зрачки сузились. Метаморфоза начиналась вследствие нехватки крови. Рассудок казался воспаленным и плохо поддающимся контролю.