– Нет, не пошла я домой,… а пошла я к своему Иванушке в кузню,… ведь он мой милый, он мой избранник и жених… – улыбаясь, заявила она им.

– Да как же так!? Ведь он простой ярмарочный кузнец! Да у него же нет ничего,… ни лавок торговых, ни товаров фартовых, ни казны богатой, ни бороды кудлатой,… а ты с ним! Вот мы, богатые купцы, у нас денег полные ларцы, закрома от товаров ломятся, а ты его нам предпочла,… что за чудеса такие!? – ещё пуще заверещали Усман с Тельманом.

– Эх вы, люди торговые, вам бы лишь считаться! Ну, неужели для вас невдомек, что в жизни не всё богатством измеряется,… ну вот как можно любовь деньгами измерить!? Капиталы-то вы нажили, но вот чувственности не приобрели,… а от того бедны и глупы! И не понимаете, что предпочла я его вам уже только потому, что люблю его сердечно! Мне с ним так хорошо, что и богатства никакого не надо, лишь бы он рядом был,… смотрю я на него, и у меня душа поёт! Вот так-то господа лавочники! – ответила им Олесенька, отчего они вообще дар речи потеряли, рты пораскрывали и лишь глазами хлопают. Тут уж и Иванушка за дело взялся.

– Да что с ними говорить,… они ведь за рубль прибыли и мать родную не пожалеют! Ладно, чего уж там,… теперь их и не переделать,… лучше зачнём из болота вызволять,… а то не ровён час им в рот вот-вот вода попадёт… – весело пошутил он и давай по сторонам оглядываться, смотреть, чтобы ему такого найти, дабы их из болотного плена спасти. А Усман с Тельманом как про рубль прибыли услышали, так опять голосить начали.

– Ты это откуда про рубль знаешь?… ведь мы когда спор держали первой ценой как раз такую ставку назвали! – кричат они Ивану.

– Да ничего я не знаю,… ни про какой рубль, ни про какую ставку,… я просто так сказал, а вы уж и признались… – ответил он им, а сам к молоденькой березке, что повыше других была, подходит и на прочность её пробует.

А Усман с Тельманом всё никак уняться не могут, распалились, и давай наперебой про своё сквалыжное пари рассказывать. Олесенька с мальчуганом рядышком стоят, слушают их, да только посмеиваются. Им-то это в диковинку, как же так можно, на девицу спорить, да ещё при этом и деньгами скупиться.

А Ивану и слушать-то их некогда, он знай себе, дело делает. Берёзку ощупал, на гибкость её проверил, верёвку с пояса снял, аркан накрутил и с размаха на макушку забросил. Закрепил, расправил, отошёл чуть подальше и стал натягивать, берёзку к земле клонить. Да так это у него ловко получилось, что середина ствола как раз напротив машины Тельмана оказалась.

– А ну хватайся! – кричит ему Иван да берёзку ещё ближе к машине подтягивает. Ну, Тельман и ухватился за её ствол как утопающий за соломинку. Иван верёвку ослабил, берёзка расправилась, и Тельман скатился по ней на землю, словно колобок с горки.

– Ну, вот одного вытащил,… теперь за второго пора браться… – задорно посмеиваясь, сказал Иван, да тут же с другой стороны трясины заходит и уже к бричке Усмана берёзку подводит.

– Ну, теперь твоя очередь,… давай держись! – велит он Усману. А тот точно также как Тельман за деревце хватается да из болотного плена спасается. И вот они оба уже с земли поднялись, стоят, с ноги на ногу переминаются, пыхтят, руками машут, себя охлопывают, согреваются. Ну а Иванушка меж тем, с кочки на кочку перескакивая, до лошадки Усмановой добрался, распряг её быстро, на спину взвалил да обратно таким же способом вернулся. Вынес кобылку с болота, на твёрдую землю поставил, пот со лба утёр и говорит.

– Вот вам лошадка, садитесь-ка вы на неё да поезжайте по домам! Но только уж впредь на девиц-красавиц не заглядывайтесь, пари на них не заключайте, да и по лесам за ними не шастайте,… не про вас они! Может оно конечно казна ваша и позволяет вам вести себя по-хамски и богатством своим кичиться,… но я считаю, что вы того недостойны,… потому как душой вы нищие! Так что сидите-ка вы лучше дома у печи,… там и грызитесь-ссорьтесь, а на вольные просторы не суйтесь,… не на вас они рассчитаны, уж больно вы для них хлипкие! Ну а брички ваши я опосля из болота выну да вам доставлю. А сейчас мне недосуг,… темнеет уже и мы с моей Олесенькой пойдем, погуляем,… на ясную луну да на звёздное небо посмотрим! Ну а вы езжайте по добру по-здорову пока совсем не околели! – широко улыбаясь, заключил Иванушка, усадил Усмана с Тельманом на кобылку и в дальний путь отправил. Так они и ускакали несолоно нахлебавшись.

А Иван с Олесенькой не торопясь помогли пастушку гусей в кучку собрать, да по лунной дорожке пошли его домой провожать. Идут за руки держаться и наглядеться друг на дружку не могут. Уж так они своей любовью переполнены, что теперь счастливей их на Земле никого нет. И то верно, ведь кто душою щедр к тому и любовь, и радость сами тянутся, счастье знает, с кем ему быть…

Конец.

Есть на Московской земле одно очень примечательное место, и находиться оно в живописном распадке между двумя старинными сёлами, Преображенским и Семёновским. А примечательно это место тем, что в былые времена по нему протекала небольшая речка Хапиловка, на коей располагалось несметное количество водяных мельниц. Вот именно это-то обстоятельство и сделало речку необычной.

А надо добавить, что брала эта речушка своё начало из Архиерейского и Виноградного пруда, кои расположены в нескольких верстах вверх по течению. Ну а впадала она в речку Яузу. И хотя Хапиловка была не особенно длинна и велика, зато изрядно витиевата и имела немало разных тенистых заводей с болотными трясинами.

Однако, невзирая на всю эту её мрачную причудливость, она исправно служила людям и давала им неплохую работу. За что они в свою очередь были ей очень благодарны и берегли её. Прочищали ей русло, строили платины, регулировали течение и поддерживали порядок на её берегах. И всё же, все эти старания не стали препятствием тому, чтобы в её заводях завелась нечистая сила. И ведь это, несмотря на то, что вытекала она из Архиерейского пруда, и по здравому рассуждению освещённая вода из него должна бы была отпугивать всякую небывальщину.

Но толи, потому что нежить была другой веры, или же заводи в которых она обосновалась, были заговорённые, никакое Архиерейство на неё не действовало. И то правда, ведь нечисть та была не нашей простой родной, а чужеземной завозной. То были не близкие нам черти обычные да кикиморы привычные, а гоблины и тролли заграничные. И уж откуда они в тех болотах и заводях появились, никто толком объяснить не мог.

Хотя, батюшка-поп из Семёновского прихода не раз говаривал что, мол, они там обосновались ещё в те времена, когда царь Пётр в Немецкую слободу к Францу Лефорту всяких иноземных купцов-негоциантов наприглашал. Дескать, вся эта ненашенская нечисть, понапрятавшись в их дорожных сундуках да ларцах, вместе с ними к нам на почтовых каретах из-за границы пожаловала. Однако, то что батюшка-поп говорил, того уже никак не проверить, а вот гоблины и тролли остались.

И вроде бы жили они сначала лишь в Немецкой слободе на Головинских прудах и никуда оттуда не уходили. Но, сказывают, повыловив да поев там всех лягушек с пиявками, стали они перебираться в другие места, где для них ещё было в достатке всякой съедобной живности. Со временем, конечно же, и до Хапиловки добрались. И до не давних пор, жили они на ней, никому не мешая, питаясь лишь тем, что в болотах и заводях водилось. Но вскоре и тут они начали всё поедать да истреблять. Быстро истощились, иссякли местные запасы.

И вот тогда-то стали тролли с гоблинами на мельницы наведываться и там себе пропитание искать. У кого готовую муку стащат, а у кого и мешок зерна сопрут. В общем, где как кто зазевается, у кого, что плохо лежит, так они уж тут как тут, и всё украсть да уворовать норовят. Ну, прямо напасть какая-то, по чище любой саранчи. И ведь главное их никак не поймать, уж так они хорошо в болотах обжились. Каждую кочку, каждую трясиночку изучили, и так ловко в них прятались, что и найти-то их никакой возможности не было.