Может, даже статься, что, именно, после визита к нему Жукова, Ковалев и попросил аудиенции у Мехлиса, чтобы обсудить с ним создавшуюся ситуацию, а не наоборот?

В этом деле важно понять одно: начальник ВОСО Трубецкой, так и остался не замененным на своем посту, что конечно, стоило ему головы, так как ситуация с падением Советской власти в стране, повернулась в обратную сторону.

Кстати, по возвращению в Кремль Сталин вызвал Ивана Владимировича, как мы знаем, 26 июня к себе и предложил разобраться, как вы думаете с чем? — с деятельностью этого самого управления ВОСО при Генеральном штабе.

«Он взял со стола толстую папку с телеграммами и сказал:

— Командующие сообщают, что на фронт, в войска не поступают снаряды, продовольствие, вооружение и снаряжение. А управления Наркомата обороны, в том числе управление тыла, утверждают, что эти грузы давно отправлены железной дорогой. Мы проверили через Госконтроль. Вся продукция с заводов и баз отправлена железной дорогой. Где она застряла, неизвестно. В Наркомате путей сообщения и Управлении военных сообщений есть люди панических настроений. Распространяют слух, что без эффективной противовоздушной обороны железные дороги не обеспечат перевозки. Нам кажется, дело не только в этом. Вам надлежит пойти туда, разобраться, навести порядок».

Текст немного «причесан», особенно Сталинские слова. Через какой Госконтроль они проверили? — когда сам Ковалев и возглавлял, на данный момент, это ведомство. Как всегда из текста, скорее всего, убрали Берию с товарищами.

В конце концов, важно одно, что Ковалев стал разгребать Авгиевы конюшни, как в Наркомате обороны, так и в знакомом ему НКПС. Выяснилась неприглядная картина, где главными персонажами, разумеется, были Л. Каганович и Н. Трубецкой. Якобы, оба радели для пользы дела, но на практике оказалось, что это, скорее, замаскированный саботаж и диверсия.

Историк Г. Куманев задал нашему герою вопрос по теме:

«Когда и при каких обстоятельствах Вы возглавили Управление военных сообщений (ВОСО) Генерального штаба Красной Армии и какие задачи приходилось решать органам ВОСО и Вам лично в этой должности летом и осенью 1941 года…?»

На что Иван Владимирович ответил так:

«Примерно 8–9 июля мне позвонил секретарь Сталина Поскребышев и сказал:

— Ты сиди в кабинете Трубецкого, тебе сейчас принесут пакет.

Пошел я в кабинет генерала Трубецкого. Его нет, один военный китель висит на стуле».

Настолько люди Берии быстро произвели арест данного лица, что тот не успел, даже, надеть свой китель. Дело же происходило жарким летним днем. А может так статься, что они, будучи настолько уверенными в виновности Трубецкого — после личного обыска начальника Управления, не предложили тому надеть генеральский китель, чтобы в нем не отправлять на Лубянку. Видимо, посчитали, что он не достоин звания генерала Красной Армии. Так китель и остался сиротливо висеть на спинке стула.

Ковалев, наверное, поежился, представляя, что его самого могла ожидать вот такая участь — руки за спину и в «черный воронок». Разумеется, если бы, ранее принял предложение Жукова. Но, думаю, что Мехлис, как раз и отговорил Ковалева не делать этого, и успокоил Ивана Владимировича, сказав напутственное слово, что все, дескать, скоро нормализуется, со Сталиным.

И, правда, все удачно разрешилось. Сталин вернулся в Кремль.

«Сижу, приносят пакет на мое имя. Вскрыл. Это одобренное Политбюро ЦК решение Государственного Комитета Обороны о моем назначении начальником Управления военных сообщений. Я позвонил Андрееву (на тот момент, член Политбюро ЦК ВКП(б) — куратор НКПС и управления ВОСО. — В.М.) и поинтересовался, освобожден ли я от должности заместителя наркома государственного контроля. Поздравив меня с новым назначением, он ответил, что не освобожден. Я спросил, а где генерал Трубецкой. Надо же принять дела. Андреев ответил, что не знает, где Трубецкой, и не время для формальностей.

Трубецкой так и не появился. Потом я узнал, что наркому Кагановичу был объявлен строгий выговор, а генерала Трубецкого судил военный суд».

Понятно, что он был из тех людей Наркомата обороны, которые были подвержены паническим настроениям. А Лазарь Моисеевич опять замечен в компании людей, явно не болеющих душой за Отечество. За что и схлопотал выговор по партийной линии. Как видите, выговор для члена Политбюро — это не Военная Коллегия Верховного Суда для простого генерала. Это все к вопросу о, якобы, испуге Сталина (связи с предполагаемым арестом) по приезду Микояна с товарищами к нему на дачу.

Тут у нас Лубянка плачет по данному члену Политбюро, а ему лишь выговорок запишут в учетную партийную карточку — и все! Кто ж его посадит, если он памятник! Московский метрополитен, в то время, носил его имя. На каждой поземной станции над входом красовалась его фамилия. Тем не менее, Лазарю Кагановичу было отказано в первом составе ГКО, и этим сказано многое.

Кстати, обратили внимание, что решение ГКО, возглавляемое Сталиным, прошло обряд «освящения» на Политбюро. Кто это у нас говорил о Сталине, как о «самодержце» Советского Союза? Читайте и вникайте в суть прочитанного.

И еще маленький штришок. Обратили ли внимание, что Ковалев остался и на прежнем посту в Госконтроле. За железной дорогой, в лице Л. Кагановича, нужен был глаз да глаз, что в скором времени и подтвердится в самый ответственный момент. Но это другая история о нашей «пятой колонне».

Можно задаться вопросом: «Что было бы, если 22 июня Иван Владимирович Ковалев легкомысленно согласился бы возглавить управление ВОСО, уступив просьбе товарища Жукова?» Понятное дело, что Ставка его бы с радостью утвердила в этой должности. Тот же Вознесенский с Тимошенко, не раздумывая, подмахнул бы бумагу о его назначении. И как бы Ковалев потом оправдывался в творимых безобразиях на фронте по вине железной дороги при встрече со Сталиным 26 июня? Мог бы и попасть под «горячую руку» вождя, и с ним могло произойти то, о чем говорилось выше. А Трубецкой, на тот момент, был бы уже выведен из-под удара проводимого расследования. Такие вот творились скрытые дела по первым дням войны.

Возвращаемся к «товарищу» Жукову на посту Главкома в Германии. Почему, возможно подумает читатель, автор так настойчив, связывая дело Н. Зори и наших заговорщиков вместе с Георгием Константиновичем? Такой, наверное, вопрос вертится на языке у многих? Давайте, вновь пройдемся по цепочке данного дела. Николай Дмитриевич, в силу своих должностных обязанностей, на Нюрнбергском процессе изучал материалы начального периода войны и, как я отмечал выше, просто таки, должен был выйти на страны-агрессоры, которые пошли на нас вместе с Гитлером. Помните, дело по Венгрии? А как обстояло — по Финляндии? Ту, ведь, тоже, преднамеренно отбомбили. Кто же перед войной был командующим ВВС Ленинградского военного округа? Наверное, читатель ни за что «не догадается»? Разве ж можно подумать на А.А. Новикова? С трудом верится, что Александр Александрович с началом войны был командующим ВВС округа. Да и он сам, признается, что, дескать, за два дня до войны, он был уже не командующий ВВС(?). Задержанный органами госбезопасности в апреле 1946 года Новиков дал показания, и на Жукова, в том числе. Видимо, Н.Д. Зоря, подготовил еще дополнительные материалы и должен был их, по приезду в Москву, передать по назначению, но 22 (или 23) мая получил пулю, при невыясненных обстоятельствах. Как видите, из попытки передать документы ничего не вышло. Николая Зорю убили, а документы исчезли. А что, нам Новиков пишет о событиях тех лет, июня 1941-го года?

Давайте-ка, ознакомимся с его мемуарами. Занятное, знаете ли, чтиво о начале войны в описании всех этих «Лубянских посидельцев». Новиков, не исключение из этого правила.

Все эти «жертвы сталинизма» практически вывелись из одного инкубатора именуемого Белорусский военный округ — под командованием И.П. Уборевича. Там кроме нашего Новикова в разное время проходили своеобразную стажировку — Тимошенко, Жуков, Мерецков, Баграмян, Соколовский, — как наиболее яркие представители первой волны «защитников» Отечества. Ко второй, на мой взгляд, менее громкой, можно было бы отнести Конева и Малиновского. Это все я привел, руководствуясь данными приведенными из мемуаров самого Новикова: «Крестным отцом всех их был командарм Уборевич, который обладал каким-то удивительным чутьем на талантливых людей и умел не только подбирать их, но и воспитывать».